К моему удивлению, чай подали ровно в половине пятого. Полагаю, на самом-то деле ничего удивительного в том не было, но перед лицом случившейся катастрофы приметы обычной жизни казались страннее некуда. Когда все идет кувырком, то, что остается на привычных местах, поневоле выглядит неуместным.
На самом деле чаепитие пошло нам всем на пользу. Этель, разливавшая чай, выглядела совсем как всегда и, что важнее, вела себя как всегда, так что наши расстроенные нервы потихоньку начали возвращаться в обычное состояние. И никого не удивило, когда Джон заглянул в комнату и сообщил, что суперинтендант хотел бы видеть профессора Джонсона в кабинете.
– А почему его первым? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, де Равель, едва за профессором закрылась дверь.
– Независимый свидетель, – пояснил Брэдли. – С покойным знаком не был. Находился неподалеку от места происшествия. Сперва факты, потом домыслы. Следующим буду я, а за мной миссис Фитцуильям.
– Я ведь его знала, – неуверенно промолвила миссис Фитцуильям.
– Вряд ли суперинтендант в курсе.
– Вам не кажется, – спросила миссис Фитцуильям еще более нерешительно и нервно оглянулась по сторонам, – вам не кажется, что лучше мне не… не упоминать, что я его знала? Само собой, знала лишь мельком, и… ну, я имею в виду, что лучше мне как можно меньше вмешиваться во все это.
Она снова обвела нас всех взглядом, словно взывая о поддержке. После трагедии ее прежняя игривость начисто улетучилась.
– По-моему, – мягко заметила Этель, – лучше говорить только правду. Согласны?
– А вдруг он меня не спросит? – упорствовала миссис Фитцуильям.
– Наверное, лучше все же упомянуть.
Миссис Фитцуильям натянуто улыбнулась.
– Да, конечно. Так и сделаю. Просто на всякий случай…
В гостиную вернулся Джон.
– Суперинтендант хочет поговорить с каждым поодиночке, – сказал он, принимая у Этель чашку чая.
– Вы очень долго с ним пробыли, – промолвил де Равель. – Во всяком случае, по нашим ощущениям. Что там было?
– О, я просто изложил ему факты – насколько сам их знаю. Ему потребовалось некоторое время, чтобы разобраться, что мы изображали понарошку, а что происходило на самом деле.
– Полагаю, он теперь вбил себе в голову, будто бы Пинки стрелял настоящей пулей, а не холостым патроном.
– Я вот сам все гадаю, – с тяжелым сердцем признался я. – Но я проверял. Там точно был холостой заряд.
– Да-да, – подтвердил Джон. – Даже сомнений быть не может.
– Но когда я его там увидел, то первым делом именно так и подумал, – сказал я.
– Ты же говорил, Джон, тело было в другом месте, – заметила Этель.
– Сирил, и в самом деле, ну как бы он тогда там оказался?
– А вдруг как-то дополз, ну, если сперва просто потерял сознание? – пробормотал я.
– Нет-нет, совершенно исключено, – заявил Джон. – Эрик до последнего валял дурака. Нет, это, безусловно, случилось уже после вашего ухода.
– А куда он застрелен? – спросила миссис де Равель, нарушив угрюмое молчание.
– Доктор полагает, пуля попала прямо в сердце. Стреляли в спину.
Похоже, мы все разом вздрогнули.
– Ровно, как вы говорили? – пробормотала миссис де Равель.
– Именно, – коротко ответил Джон. – Собственно говоря, пуля прошла ровнехонько сквозь ту красную отметину на пиджаке.
– Ах! – вскрикнула миссис де Равель и, откинувшись на спинку кресла, устремила на меня пристальный взгляд зеленых глаз.
Мне стало до крайности неуютно. Неужели она и вправду думает, что я стрелял в Эрика по-настоящему?
Однако общее мнение, хотя никто не высказывал его вслух, было ужасающе просто: кто-то воспользовался нашим спектаклем и всеми приготовлениями, чтобы превратить фарс в трагедию. Кто?
– А кто стрелял в лесу? – внезапно спросила миссис Фитцуильям почти с отчаянием. Не сомневаюсь: вопрос этот уже давно рвался с ее уст, и лишь соображения такта помешали ей задать его прежде.
Этот вопрос не давал мне покоя с тех самых пор, как прозвучал второй выстрел, но мне тоже не хотелось спрашивать. Слишком уж очевидно было, что этот вопрос означает. Более того, факт, как старательно все избегали каких бы то ни было упоминаний об этом выстреле, сам по себе говорил о многом.
Джон, однако, почти не удивился.
– Я стрелял.
– Вы?
– Ну да. Решил, дай-ка еще немного все запутаю, выстрелив в воздух, пока вы все еще не разошлись далеко.
– Еще все запутаете?.. Ах да, понимаю, вы о представлении. Но выстрелов же было два.
– Правда? – вот тут Джон озадачился. – Я не слышал второго.
– А я слышала. Вы ведь тоже, мистер Пинкертон? Вы как раз отправились обратно поискать, кто стрелял.
– Да, – кивнул я. – Слышал.
– Мы тоже слышали, – вставил Брэдли. – Первый довольно громко, а второй слабее. Впрочем, их и должно быть два. Один – когда вы, Хиллъярд, выстрелили в воздух, а второй, который убил Скотта-Дэвиса.
– Ну да, конечно, глупо с моей стороны. – Хотя Джон кивнул, вид у него все равно оставался ошарашенный.
Последовало недолгое молчание. Мы все пытались мысленно разобраться с этими двумя выстрелами.
– Полагаю, у полиции уже сложилась вполне четкая картина произошедшего, – подвел итоги де Равель. – В смысле, должно быть, Эрик взял ружье, перезарядил его и прихватил с собой, а потом…
– Нет, – покачал головой Джон. – Весьма любопытный факт. Это другое ружье. То, первое, так и осталось лежать, где мы его бросили.
– Другое ружье? – удивленно переспросил я.
– Да. И кстати сказать, это совершенно исключает возможность случайной ошибки, Сирил, потому что мы осмотрели то, из которого стреляли вы, – и из него совершенно явно стреляли холостым. Как выглядит дуло после холостого патрона и после настоящей пули – не перепутаешь.
– Понятно, – облегченно выдохнул я.
– Но, Джон, откуда взялось второе ружье? – спросила Этель. – Кто его-то туда принес?
– Вот это, – мрачно заметил Джон, – как раз больше всего и интересует полицию.
Наступило очередное молчание.
– А что с отпечатками пальцев? – спросил Брэдли.
– Сержант наскоро исследовал ружье прямо на месте. Точное заключение там он дать не мог, но, вероятно, все отпечатки принадлежат одному и тому же человеку. Так же, по всей видимости, он считает, – прибавил Джон совершенно невыразительным голосом, – что это был Скотт-Дэвис.
Он мог и не уточнять, что это ровным счетом ничего не означало. Как раз о том-то и было наше представление.
Профессор Джонсон вернулся с известием, что суперинтендант желает побеседовать с мистером Брэдли.
– Так я и думал, – не без удовлетворения пробормотал тот, выходя из комнаты.
Профессора так и забросали вопросам. Пока он рассказывал, Арморель крепче сжала мою руку. Бедная девочка вообще ее не отпускала, разве что чашку взять. За все это время она не проронила ни слова, лишь механически ответила на несколько участливых вопросов, заданных Этель. Ее волнение немало удивило меня. Возможно ли, что ее утренние слова были лишь результатом женского crise de nerfs и она вовсе не имела в виду ничего такого, а теперь, когда желание ее так быстро исполнилось, была вне себя от горя? И все же мне не верилось, что она так сильно любила кузена. И слухи, и все ее поведение этому противоречили. Впрочем, естественно, любая девушка испытала бы потрясение, внезапно утратив друга детских игр. Наверняка бедняжка скоро придет в себя.
Я легонько пожал ее руку. Она вознаградила меня улыбкой столь признательной и чуть ли не робкой, столь непохожей на ту Арморель, какой я привык ее считать, что сердце у меня так и сжалось.
Профессору Джонсону было почти нечего нам рассказать. Ему задали самые ожидаемые в подобной ситуации вопросы. Похоже, суперинтендант ни единым намеком не выразил несогласия с теорией о несчастном случае. Оставалось только надеяться, что так оно и есть. Вот уж совсем не хотелось бы оказаться замешанным в дело об убийстве!
Предсказание Брэдли сбылось в точности. После него вызвали миссис Фитцуильям. Она отсутствовала дольше, а вернувшись, поведала, что ее спрашивали насчет двух выстрелов. На момент гибели Эрика мы с ней находились ближе всех к месту происшествия.
Однако же следующим вызвали не меня, а Арморель. Бедняжка вышла, вся трепеща от страха. Не могу и передать, как я за нее переживал. Этель настояла на том, чтобы сопровождать ее в кабинет и оставаться там во время всего разговора, который суперинтендант, по доброте душевной, постарался окончить как можно скорее.
Гости наши тем временем собрались уезжать: суперинтендант разрешил, попросив лишь оставить адреса и быть в готовности немедленно отозваться в случае надобности. Джон повез гостей на машине на станцию, и, сдается мне, никто из них не жалел, что покидает нас так скоро.
После Арморель вызвали де Равеля, потом миссис де Равель. Наконец, дошла очередь и до меня, последнего из всех. Эльза, конечно же, была не в состоянии отвечать на вопросы.
