– Ха! – по-мальчишески вскрикнула Элизабет, хлопнув в ладоши: она наконец сообразила, что передача книги сыщику служила не более чем отвлекающим маневром.
– Длинной мастью? – Я вопросительно посмотрела на Ирен.
– Американское выражение, Нелл: когда у кого-то на руках почти все карты одной масти в игре.
– Но ты говорила, что это не игра.
– Верно, не игра, если только ты не преступник, наблюдающий при этом за ходом расследования.
– Ты считаешь, что для этого… мясника убийства служат развлечением?
– Нет, но подобные деяния содержат элемент извращенного соревнования с силами закона и правопорядка. Если лондонские послания действительно написал Потрошитель, значит, ему нравится дразнить полицию. Здесь же все по-другому. В Париже дразнят не полицию, а неофициальных следователей.
– Нас? Ты правда так думаешь?
– Готова биться об заклад. Сам убийца, возможно, движим исключительно собственными неудовлетворенными потребностями, о которых пишет Крафт-Эбинг, и не интересуется ничем другим, но кто-то за нами все-таки наблюдает.
– Наблюдает за нами?
Подруга кивнула:
– И за мистером Холмсом, возможно, тоже. Поэтому я и хочу, чтобы он держался подальше от нас сегодня целый день, а также вечером.
– Потому что сегодня днем и вечером мы?..
Ирен разложила на столе поверх бумаг карту Парижа. Первым в глаза бросился треугольник, линии которого соединяли парижский морг, дом свиданий и катакомбы возле Эйфелевой башни.
В несколько движений, используя линейку, примадонна нанесла на карту еще один треугольник, на сей раз перевернутый, с вершиной у дома свиданий на улице де Мулен недалеко от Парижской оперы. Новые линии прошли вдоль сторон первого треугольника, но протянулись дальше, до музея Гревен справа и залитого кровью погреба у парка Монсо, обнаруженного нами накануне.
– Видите узор? – спросила она.
– Треугольники, – тут же выпалила Элизабет.
Я закрыла глаза руками, успев, однако, заметить, как на лице Ирен проступило разочарование.
– Постой! Мне кажется, я это уже где-то видела. – Я отняла руки от лица, стараясь посмотреть на карту свежим взглядом. – Так… Все трупы, которые мы осматривали, отмечены на левой стороне карты, в морге и музее восковых фигур: на карте они расположены один над другим, если смотреть по прямой. Места, где были обнаружены тела либо непосредственно произошли убийства, также находятся с левой стороны, с винным погребом, расположенным по прямой над Эйфелевой башней.
– А улица де Мулен как раз посередине. Такой знакомый узор… но что это?!
– Я уверена, что со временем ты бы вспомнила, Нелл, – произнесла Ирен, будто утешая любимую ученицу, чем явно разозлила Элизабет. – Но времени у нас нет, – заключила примадонна и дотронулась кончиком пальца до точки, обозначающей Эйфелеву башню, потом музей Гревен и, наконец, парк.
– Квадрат, как шаги в вальсе, – вырвалось у меня, пока я наблюдала за ее рукой.
– Или же, – поправила она, – если представить себе, что это не замкнутая фигура, но линии с началом и концом…
И, в самом деле чувствуя себя ученицей, я быстро набросала рисунок прямо на карте.
– Четыре точки на схеме – это конечные точки знака «X» в хризме.
Ирен зааплодировала. Уверена, что теперь Элизабет дулась уже на нас обеих.
– Но как, – спросила я, – привязать сюда бордель на улице де Мулен?
– Если ты нарисуешь «P» за буквой «X», Нелл, то увидишь, что дом свиданий расположен как раз посередине буквы «P», там, где начинается дуга.
– Кто-то решил поиграть в игры с картами и календарем? – возмутилась Элизабет.
– О нет, это не игра, – быстро отозвалась Ирен. – Это серьезный и отвратительный ритуал.
– И теперь ты знаешь, – догадалась я, добавив «P» на карту, – где должно свершиться очередное преступление? Куда же мы направимся на охоту за душегубом?
– Как куда? Катакомбы находятся в той стороне, где случились все убийства, рядом с Эйфелевой башней, но не точно под ней. Выходит, что башня – место незавершенного преступления. Но прежде чем начнется охота, Нелл, надо произвести «разведку» неисследованных территорий. Ведь день мы будем наслаждаться чудесами Всемирной выставки вместе со всем населением Парижа.
Даже я была вынуждена признать, что Всемирная выставка представляет собой настоящую сказочную страну, полную экзотической еды, музыки и зрелищ, столь многочисленных и разнообразных, что от одного лишь взгляда на здешнее великолепие кружилась голова.
Не говоря уже о боли в шее, вызванной желанием разглядеть реявшие над толпой объекты, особенно Эйфелеву башню, которая красовалась в вышине в своем наряде алого цвета.
Дом инвалидов протянулся вдоль сверкающей Сены, ставшей зеркалом для лихорадочных красок и бурлящей толпы посетителей выставки, где были представлены павильоны со всеми диковинками французских колоний с их сказочной восточной атмосферой, а также неисчислимого множество прочих стран и городов.
Казалось, лишь поток посетителей, который змеился между киосками, фонтанами и павильонами, не сияет огнями, а вся картина вызвала в моем воображении дикую фантазию о столкновении горы Олимп с Вавилонской башней.
Пока мы пробирались вперед в толчее людей и звуков, никто не обращал на наше трио никакого внимания. Кроме повес во фраках и цилиндрах, среди публики было много мужчин в пиджачных парах, которые становились популярной одеждой для прогулок по городу, а также женщин в нарядных костюмах, юбках и английских блузках и детей в коротких штанишках и пышных юбочках.
Все мы наконец-то оделись привычным для себя образом! На мне было мое любимое клетчатое платье-пальто – как я считаю, практичный дамский аналог мужского ольстера[122], идеально подходящий для осмотра городских достопримечательностей.
Ирен никогда не могла отказать себе в удовольствии выглядеть элегантно, если только не прибегала к маскировке, выбирая в этом случае самые причудливые и вызывающие костюмы.
Сегодня ее темное платье расцветки «буффало ред»[123] было сдержанным: его украшали только узкие рукава до локтя и расширяющийся книзу узор из черного бисера, идущий от шеи до нижнего края платья. Лишь на территории выставки я поняла, что этот похожий на кружево вертикальный рисунок в точности повторяет острые чугунные очертания самой Эйфелевой башни!
Артистическая душа всегда ищет ориентиры даже в самых обычных вещах. И конечно, новый модный во Франции узор ткани являлся данью уважения Буффало Биллу!
Наряд Элизабет выглядел очаровательным напоминанием об английском костюме для верховой езды: диагональный ряд пуговиц на лифе, а поверх белого льняного воротника и манишки – зеленый шелковый галстук, похожий на мужской. Я поделилась своим мнением, когда мы собирались в нашем номере в отеле, но девушка отреагировала со свойственной ей заносчивостью: будто бы стиль, в котором она одета, больше напоминает моду времен французской революции и в нем нет ничего английского.
Ну и ну! Мне не хотелось напоминать ей, что современный английский костюм-амазонка восходит к женскому платью, возникшему после французской революции накануне нынешнего века, который, что гораздо важнее, известен в мировой истории как эпоха английского Регентства. Да, мне не хотелось напоминать, но я все-таки напомнила.
Я оказалась единственной в нашем трио, кто надел скромный капор, напоминающий старый добрый чепец. Ирен и Элизабет красовались в новых шляпах с широкими полями, для закрепления которых требовались длинные, как кинжал, булавки. Гораздо позже я поняла, что ими двигало не веяние моды, а забота о будущей самозащите.
Я упоминаю о наших нарядах, только чтобы подчеркнуть: мы ничем не отличались от толпы одетых подобным же образом женщин, которые гуляли по тем же аллеям, тротуарам и паркам в тот день, – если, конечно, не считать содержимого наших потайных карманов.
В одном кармане я припасла свой самый большой блокнот и ручку, в другом – завернутую во фланель цепочку-шатлен (крайне невежливое замечание Шерлока Холмса о том, что позвякивающий аксессуар выдает мое присутствие, не прошел мимо моих ушей). В правом кармане Ирен лежал ее маленький пистолет. Также она захватила трость Годфри с потайным кинжалом, до сих пор не понимаю, почему он оставил ее дома. Элизабет выбрала элегантную дамскую трость, которая при этом была достаточно прочной, чтобы при необходимости проломить чей-нибудь череп или выбить сустав.
Только эти аксессуары намекали на истинную причину нашего визита на шумную ярмарку.
Сначала мы прогулялись по образовательным выставкам. Мы прокатились на движущемся тротуаре к галерее автомобилей: ехать было гораздо приятнее, чем в лифте, потому что не пришлось забираться в закрытую коробку и тротуар двигался только горизонтально. Я предсказала своим спутницам, что этому облегчающему прогулку устройству суждено гораздо более радужное будущее, чем дьявольским механизмам, которые швыряют людей вверх и вниз в маленьких тесных клетках.
