– Надюша, оказалось, что адвокатом по этому делу был Вадик Шиманский, ты ведь его помнишь.
Надежда действительно помнила его, но не как Вадика, а как Вадима Вадимовича. Он часто бывал в квартире Анны Аркадьевны, когда они с Надеждой еще были соседями. Там они встречались, а в последнее время Шиманский несколько раз приглашал к себе мужа Надежды Сан Саныча ремонтировать компьютер и разбираться в программах. Поэтому можно сказать, что были они своими людьми.
Вадим Вадимович Шиманский удивился вопросу, но сразу вспомнил процесс пятилетней давности.
– Как же, как же, помню. Только никакой он не Тарасюк или Поросюк, а Шпикач. Эдуард Шпикач. Премерзкий, надо сказать, тип. По специальности он фотограф, снимал людей на улице, заодно, как я понял, подрабатывал порноснимками и мелким шантажом. Был задержан на месте преступления, но вину свою категорически отрицал… Мне удалось добиться небольшого срока – бытовое убийство на почве ревности в состоянии аффекта… Потерпевшая тоже была незабудка не первой свежести: и попивала, и клиентов на дому обслуживала… В общем, они друг друга стоили… Кстати, среди прочих фотографий в рабочем архиве Шпикача немало было снимков покойной… в разных интересных видах… А почему вас так заинтересовало старое дело?
– Да я случайно… А у вас есть его домашний адрес, ну, где он тогда, до преступления, жил?
– Минутку, я включу компьютер.
В трубке послышался щелчок тумблера, мерное гудение, короткая дробь пальцев, пробежавших по клавиатуре, и Вадим Вадимович назвал адрес:
– Улица Марата, дом восемь, квартира тоже восемь.
– Батюшки! – ахнула Надежда. – Вадим Вадимович, миленький, еще два вопроса: когда убийство Лучковой произошло и нельзя ли выяснить, вышел ли этот Шпикач из заключения?
– Попробую ради знакомства нашего давнего, а дата убийства – пожалуйста.
Убийство Людмилы Лучковой произошло неделю спустя после предположительного самоубийства актрисы Театра на Фонтанке Ларисы Гусаровой.
Надежда Николаевна назначила мне встречу на явочной квартире своей тетки Тамары Васильевны. Лешка с Тамарой уединились в комнате у телевизора, а мы заперлись на кухне. Эта неугомонная женщина провела за короткое время целое частное расследование.
– Как я понимаю, – начала она, – мелкий шантажист Шпикач случайно стал свидетелем преступления, совершенного в доме напротив квартиры его подруги, и даже сумел сфотографировать сам момент убийства. Зачем кому-то понадобилось убивать неизвестную женщину и выдавать ее за актрису Гусарову, – этот вопрос мы пока отложим. Может быть, этот кто-то – сама Гусарова, а может, и нет. Во всяком случае, в руках у Шпикача оказалась крайне опасная и важная фотография.
– А как фотография оказалась в альбоме бабы Вари?
– Тебе такой адрес – улица Марата, дом восемь, квартира восемь – ни о чем не говорит?
– Так это же адрес свекрови. Дом тот же, только у нее квартира пять, а это восемь, то есть в той же парадной на четвертом этаже.
– Это домашний адрес Шпикача, он там жил до ареста. Может, ты его даже видела. Кстати, когда вы переезжали?
– Пять лет назад, в апреле, а точно не помню.
– Вот в это время он положил в альбом фотографию, очевидно, от кого-то скрываясь. Зачем он убил свою любовницу, этого я не знаю, может, они из-за этой карточки и поссорились, потому что в убийство из ревности не очень-то верится. Шпикача ловят на месте преступления и сажают на пять лет. Тут все сходится: проходит пять лет, он выходит на свободу и отправляется на поиски своей фотографии: по-видимому, она все еще представляет интерес, как инструмент шантажа. Он ищет в твоей квартире альбом. Поэтому перстень оставляет без внимания. Но тут происходит действительно случайное совпадение: пока он хозяйничает в твоей квартире, туда же вламывается рыжий незнакомец, на этот раз за перстнем. Но рыжему не повезло: Шпикач убил его и убежал, не найдя альбома, которого в тот раз – тоже случайно – в квартире не было, он был у моей тетки. Вот так, мне кажется, развивались события.
– Но тот, кто приходил ко мне и назвался Андреем, – это ведь не он?
– Разумеется, это не Шпикач, адвокат мне его описал, да и по возрасту Шпикач гораздо старше. Но это может быть его сообщник, поэтому он так спокойно и пришел в квартиру. Про него я тоже выясню.
До меня наконец дошла вся серьезность ситуации, и я жутко испугалась за Лешку.
Два дня прошли в сонном забытьи. На улице шел дождь, и я всего один раз вышла ненадолго за хлебом. Остальное время мы с Лешкой пили чай, слушали музыку и играли в перстень. На третий день с утра к нам заглянула Тамара Васильевна.
– Вы живы ли? А то я не слышу даже, как вы ходите. Ты, Маша, бледная. Болит что-нибудь?
– Все болит, – вздохнула я, – прямо как у старухи.
Я тут же устыдилась: ведь Тамаре Васильевне за семьдесят, но она не обиделась.
– Отдохнуть бы тебе надо, – сочувственно произнесла она, – в санаторий хорошо бы. Если солнце на тебя плохо действует, то в среднюю полосу, в Старую Руссу, например.
– Откуда деньги на путевку? – Я пожала плечами. – На еду-то не зарабатываю.
– Вот поэтому я и пришла, – оживилась Тамара. – Ты не подумай, что я вмешиваюсь, но ведь тебе нужна работа? Так вот, звонила мне тут одна женщина, старая приятельница. Давно мы с ней не виделись, а тут вдруг созвонились. И к слову так она и говорит, что в один дом нужна домработница.
Видя, что я сделала протестующий жест, Тамара зачастила:
– Я, конечно, понимаю, в каком ты состоянии, но там не надо ничего особенного делать. Живет там одинокий человек, инвалид. У него есть какая-то дальняя родственница, она приходит проведать и покормить его, а тебе только надо будет раз в три дня прибрать немного да постирать.
– А инвалид какой – лежачий? – с опаской спросила я.
– Да нет, он вообще-то ходит, – Тамара замялась, – но несколько лет назад он попал в аварию, и теперь у него что-то с головой.
– Псих, что ли? Этого только не хватало!
– Да не то чтобы псих, но не буйный, – ответила Тамара Васильевна, не замечая, что логика в ее рассуждении хромает. – В общем, мое дело предложить, если надумаешь, скажи мне, я твой телефон дам этой родственнице инвалида, она сама позвонит. Но учти: платить там будут неплохо, а ты всего раз в три дня пойдешь туда на несколько часов, а Лешенька пока у меня побудет.
– Тамара Васильевна, не подумайте, что я неблагодарная, но вы мои физические возможности знаете: от ветра ведь качает.
– Надо брать себя в руки, – строго сказала Тамара. – Из дому почаще выходить. Пока сама себя не преодолеешь, не поправишься.
Железные эти старики. Конечно, они и войну пережили, и блокаду, и послевоенный голод. У них был естественный отбор, слабые еще тогда вымерли. Но в одном Тамара права: надо брать себя в руки.
Андрей позвонил через три дня, сказал, что фотографии музей пока не отдал. И что он очень извиняется.
– Хорошо, я подожду, – ответила я спокойно.
Он помялся немного, чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но не решается.
– Понимаете, – начал он, – они там спрашивают, не знаю ли чего-нибудь, ну, из бабушкиной жизни, ее воспоминания, а я, признаться, не очень-то помню ее рассказы.
Понятно, куда он клонит. Хочет опять прийти. Если снова позвать Надежду, он может что-то заподозрить. Ладно, рискнем, тем более что Надежда Николаевна позвонила мне вчера и сказала, что, как это ни странно, по всему выходит, что Андрей настоящий бабушкин внук, что она, получив от моей свекрови телефон квартиры, где проживала покойная Ольга Павловна, позвонила туда и выяснила, что старуха действительно умерла два месяца назад, что ухаживали за ней дочка Аля и внук Андрей и что после смерти Ольги Павловны комнату они продали этим же соседям. Так что фотография Андрею не нужна, и пришел он и впрямь по своему делу.
От этого разговора у меня стало почему-то легче на душе, и к приходу Андрея я даже купила к чаю кокосовое печенье. Но Андрей пришел с огромным тортом, который назывался «Маскарад», при виде его Лешка испустил боевой клич индейцев племени кечуа. Они удалились в маленькую комнату, откуда слышались возня и визг. Потом мы пили чай, и я добросовестно пыталась вспомнить рассказы бабы Вари. В моем изложении все занимательные истории выходили скучными, как вареная морковка. Возможно, все дело было в ликере…
Уже уходя, Андрей что-то подрегулировал в бра в прихожей, и оно перестало мигать. Потом он сказал, что зайдет послезавтра, принесет фотографии и заодно починит кран в ванной.
Заперев за ним дверь, я зашла в ванную. Кран действительно подтекал, а я и не заметила. Все-таки что ему от нас надо?
Я увидела в зеркале свое лицо с мешками под глазами, эти общипанные волосики… Сказать самой себе было нечего.
Лешка, не наигравшись, требовал на ночь сказки. Я согласилась, но перед этим заглянула ему в глаза:
– Ты помнишь наш уговор? Никому и никогда не говорить про перстень, ни при каких обстоятельствах.
