Увидев девушку, капитан в очередной раз убедился, как хорошо разбирается в людях. Она оказалась ровно такой, какой представлялась ему заочно. Разве что помладше — на вид ей было лет пятнадцать. Не красавица, но очень милая, хрупкая, с широко расставленными наивными глазами и постоянно приоткрытыми как от радостного удивления губами.
— И на каком же вы курсе? — не удержавшись, полюбопытствовал Сергей.
— На втором. Мне, между прочим, уже двадцать, — важно доложила Катюша.
— Солидный возраст, — улыбнулся капитан. — Но с игрушками расставаться пока не хочется, да?
Он кивнул в сторону кровати, на которой примостился большой меховой тигренок.
— Надо же, — изумленно проговорила Катюша. — А вы действительно из милиции?
— Вот удостоверение.
— Да верю, — отстранила корочки собеседница. — Просто… знаете, я представляла себе, что в милиции работают такие… — она задумалась, — такие… ну, совсем не такие, как вы.
— А какой я?
— Веселый и заводной. Я думала, такие бывают только в сериале про ментов, а не в жизни. Простите, — Катюша смущенно опустила глаза, — я болтаю глупости, да? Просто все меня дразнят этим сериалом… мол, только дурочка типа меня может воспринимать его всерьез. А теперь я расскажу, что на самом деле есть милиционеры ничуть не хуже, чем там.
— Искусство отражает действительность, — согласился Корягин. Вот ведь, простодушная девочка в две минуты поняла, что он за человек, и болтает с ним, словно сто лет знакома, а остальные считают его мрачным и не умеющим сходиться с людьми. Как жаль, что сейчас придется испортить бедняжке настроение! Хотя ничего еще не известно. Вдруг она Неволину просто случайная знакомая? Капитан вздохнул. Почему другим все оборачивается на пользу, а ему во вред? Так и теперь: если выяснится, что Катюша не была любовницей убитого, пропадет замечательная версия и с нею возможность показать себя начальству, а если окажется, что была, то… то… трудно объяснить, почему, но Сергею будет неприятно.
— Я вас расстроила? — озадаченно спросила Катюша, глядя в помрачневшее лицо собеседника.
— Нет. Но боюсь, что… короче, расскажите, какие отношения были у вас с Леонидом Неволиным. — Сергей с трудом заставил себя говорить решительно и твердо. В конце концов, расследование важнее женских нервов.
Катюша нахмурилась.
— Есть вещи, о которых не рассказывают, — строго произнесла она. — Глубоко личные. Неужели вы этого не понимаете?
Корягин понимал. Порядочная девушка не захочет обсуждать с посторонним определенные темы. Неволин обольстил наивную Катюшу, но не сумел лишить ее природного целомудрия. Тем не менее, уйдя от ответа, девочка все же ответила. Тамаре Погосян было, к чему ревновать, наверняка было!
— Когда вы последний раз видели Неволина? — сочувственно продолжил капитан.
— Сегодня. А что? Что с ним случилось?
В искреннем порыве Катюша схватила собеседника за рукав.
— Что случилось? — испуганно повторила она.
— Вы только не волнуйтесь, Катюша. Он умер.
— Нет! — закричала Катюша, зажмурившись. — Нет!
— К сожалению, да.
— Мы вместе ходили сегодня в гости! Он был здоров!
— В гости? К кому, во сколько?
— К Лениному другу. Валерий Иванович Галеев, кинорежиссер. Спросите у него, он подтвердит — в два часа дня Леня был здоров и счастлив.
— Неволин не жаловался на невралгию? — быстро уточнил Сергей.
— Ни на какую невралгию, нет! Вы обманываете меня! Он не мог умереть!
— Он погиб сегодня около половины шестого от передозировки обезболивающего. К сожалению, это правда, Катюша.
Катюша заплакала. Она рыдала так трогательно, прикрыв лицо по-детски припухлыми ладошками, что Корягину стало горько. Почему женщины любят пижонов типа Неволина, а не серьезных достойных мужчин? Насколько легче бы им жилось, если б они меньше обращали внимание на внешность, а больше — на внутреннюю суть.
— Из-за меня, — сквозь слезы выдавила между тем Катюша. — Из-за меня…
Она зарыдала еще пуще.
— Что из-за вас? — спросил капитан, подавая стакан воды.
— Из-за меня Тамара ошиблась в дозе, — стуча зубами о стекло, отчаянно прошептала Катюша. — Я, я одна во всем виновата! Я убийца!
— Что вы имеете в виду?
Выпив воды, девочка смогла говорить почти внятно.
— Теперь уже все равно… мне уже все равно. Я расскажу. Мы с Леней любим друг друга, понимаете? Очень любим. Но он… он живет с одной женщиной, давно, уже три года. Ее зовут Тамара. Она… она, наверное, хорошая женщина, раз когда-то Лене понравилась. Но Леня больше ее не любит. Мы не знали, что нам теперь делать. Из-за нее, понимаете?
— Они с Погосян даже не были расписаны, — напомнил Сергей.
— Да, но Леня… он очень добрый, он боялся ее обидеть. Он говорил, она такая ревнивая и самолюбивая, что может сойти с ума, если он ее бросит. Или покончить с собой. Мне тоже было ее жалко. А сегодня Леня сказал, что он устал притворяться… что признается ей во всем. Наверное, он признался. От волнения у него началась невралгия, а Тамара с горя перепутала дозу. Тамара всегда сама делала ему уколы. Она не то, что я… я очень боюсь уколов, — Катюша тихо всхлипнула. — Вот и выходит, что я во всем виновата. Леня погиб из-за меня. Тамара перепутала дозу из-за того, что я и Леня…
— Перепутать было невозможно, — прервал капитан, утешающе погладив девочку по плечу. — Ему вкололи пятикратную дозу. Вы тут не при чем, Катюша.
— Как — пятикратную? — не поняла Катюша. От удивления она даже перестала плакать. — А что говорит сама Тамара? Она ведь как-то вам объяснила…
— Уверяет, что, придя в квартиру, обнаружила труп и никакого укола не делала.
— Но… но кто тогда делал?
— Например, сам Неволин.
Катюша потрясла головой, словно отгоняя наваждение.
— Как это — сам? — возмутилась она, и ее наивные глаза стали еще шире. — Вы же говорите, перепутать дозу невозможно. Вы что, думаете, он покончил с собой? Как вы можете! Как вам не стыдно! Он бы ни за что этого не сделал, ни за что! Он любит меня, понимаете? Он счастлив со мной! Как вы смеете врать, что он убил себя, если мы собирались пожениться! Я… он… вот, смотрите!
Катюша рванулась к столу, выхватила из ящика лист бумаги и протянула капитану.
"Катюша, радость моя, счастье мое, любовь моя! — прочел он. — Ты преобразила всю мою жизнь и наполнила ее светом. Тамара для меня теперь ничто. Меньше, чем ничто. Она мне противна. Ты легкая и веселая, словно эльф, а она напоминает мне толстую корову, однообразно, молча и тупо жующую целыми днями свою жвачку. Меня тошнит от одного ее вида. Я люблю тебя! Леонид".
"О таком доказательстве можно было лишь мечтать, — с удовлетворением подумал Корягин, убирая листок в портфель. — Как правильно я выбрал, куда приехать".
— Погодите, — произнесла Катюша, заворожено глядя на исчезающее письмо. — Погодите… Господи, что я натворила! Отдайте его обратно! Это личное… это мое… это нельзя видеть посторонним! Я не знаю, зачем вам его показала! Я не понимала, что делаю. Господи, как все ужасно…
Она снова заплакала.
— Теперь это вещественное доказательство, — ласково, но решительно ответил капитан. — Простите, что принес вам дурную весть, Катюша. Поплачьте, вам станет легче. Обещаю — убийца понесет наказание. Обязательно.
— Невесело, — мрачно констатировала Люська по окончании Тамариного рассказа. — А хуже всего, что ты, похоже, влипла. Слушай, мне можешь признаться честно. На самом деле все-таки ты или не ты сделала ему этот дурацкий укол? Только не ври, хорошо?
Тамара, вздрогнув, молча обернулась к подруге.
— Я бы такого мерзавца прикончила без угрызений совести, — продолжила Люська. — Мало того, что изменял с этой вашей нимфеткой. Мало того, что тайком сфотографировал тебя голой, зная, что ты скорее умрешь, чем согласишься. Он еще продал твою фотографию этому сатиру-Галееву! Продал в тот же день!
— Нет, — слабым голосом ответила Тамара. — Леонид дал мне тысячу долларов сегодня утром. Значит, получил их от Валеры вчера. А сфотографировал меня тоже вчера… вчера поздно вечером.
— А днем поспешил к приятелю отрабатывать денежки. За штуку баксов там наверняка поболе, чем одно фото, — деловито прокомментировала Люська. — Галеев заказал твои фото, и Леонид моментально с тобою помирился. Из-за денег!
— Но он отдал эти деньги Тамаре, — вмешалась Надежда Дмитриевна. — Нет, Люся, он помирился не из-за денег. Он любит тебя, Тамара. Любил. Я знаю это.
Тамара с благодарностью и удивлением посмотрела на мать. Куда делись капризный раздраженный тон, привычные упреки? Мама словно выздоровела в единый миг и из обузы превратилась в опору. Да, она по-прежнему не в силах двигаться, однако голос звучит твердо, а лицо выражает искреннее сочувствие без тени упрека. Без желания напомнить: "А ведь я предупреждала, что этот тип не доведет тебя до добра!"
