– Что?
– Отец начертил мне план, по которому можно будет найти клад нашего деда.
– А-а-а… А что же твой отец сам-то клад не достал?
– Сперва не нужно было. Отец ему регулярно деньги на жизнь давал. Помнишь, я тебе говорил, что мой отец время от времени ездил в командировки?
– Да. И возвращался из них с деньгами.
– Вот! Это он к своему отцу ездил.
– К Степану-мельнику ездил? – с недоверием переспросила Катя.
– Да. Дед моего отца деньгами и снабжал.
– Не может быть!
– Почему?
– Степан-мельник был арестован. Это еще до войны случилось. И только в пятьдесят третьем Степана освободили! Как твой отец мог к нему за деньгами ездить? Куда? В лагерь?
– Нет, не в лагерь. Здесь у деда неподалеку от Олеховщины в лесу тайник был устроен. А отец знал, где золото спрятано. И ездил. Брал понемногу оттуда себе и жене с детишками на жизнь.
– Ах, вот оно как!
Про себя Катюша подумала, что дядин папаша неплохо устроился. Пока старшее поколение гнило в лагерях, он вовсю пользовался золотишком предков.
– Значит, отцу твоему в тридцатых годах каким-то образом удалось ареста избежать?
– Он в Питере жил. В анкетах писал, что из бедных крестьян. Не вычислили. Но ты лучше слушай, как получилось, что отец не смог золото из тайника забрать.
– Догадываюсь уже, – кивнула Катя. – В пятьдесят третьем на свободу вышел старый Степан-мельник. Наверняка первым делом отправился проверить, как там их семейное золотишко поживает. Ну, и недосчитался, я думаю, приличной его части. Обиделся, я думаю, осерчал даже. Понял, что кроме сына никто не мог в захоронку лазить. Ну, и произошла у них стычка, после которой старик остался с раскроенной головой лежать, а сынок сбежал.
– Да. То есть нет. Не совсем так все было. Отец мой в самом деле к своему отцу приехал, только они не ругались. Когда отец в дом к деду вошел, тот уже весь в крови лежал. Рядом топор валяется. Дед моему отцу успел перед смертью поведать, что зарубила его одна из дочек.
– Дочь?
– Да. Одна из сестер отцовских смертный грех совершила. Убийца – одна из моих теток.
– Вот оно что! Жуть какая!
Конечно, услышать, что ее дед не убивал ее же прадеда, было для Кати большим облегчением. Но все же, если убийца кто-то из теток дяди, то есть Катиных двоюродных бабушек, все равно получается скверно. И еще она не очень поверила своему дяде. Нет, не то, что он сознательно ее обманывал, но ведь и его собственный папаша мог приврать, чтобы скрыть свою вину и переложить ее на чужие плечи.
– Если твой отец был не виноват, чего он в бега подался? Объяснил бы, что отца не убивал. Что это сделал другой человек.
– Он испугался. Думал, что ему не поверят. Но для нас с тобой, Катюша, важно другое. Перед самой своей смертью дед моему отцу завещал все семейное золото. Именно ему, а не его сестрам.
– Возвращаемся к прежней теме. Что же отец твой сам это золото не достал?
– Так облаву на него устроили. Он в лес, потом к речке. Еле ноги унес.
– Значит, твоего отца арестовали не по политической статье? Его задержали за убийство?
– Никто его не задерживал, – раздраженно буркнул дядя. – Да что там долго объяснять, на вот, почитай сама!
И он сунул ей листок бумаги, на которой неразборчивым почерком дрожащей старческой рукой было написано:
«Дорогой сын, здравствуй! Пишет тебе твой отец. Не удивляйся и не пугайся, но это в самом деле я. Врачи говорят, что жить мне осталось всего несколько недель. И стоя на пороге вечности, спешу рассказать тебе правду о том, кто ты есть на самом деле и какого ты есть роду-племени».
Дальше следовало описание семьи старого мельника, его отца, матери, сестер – змеюк подколодных, которых отец заклинал своего сына опасаться больше всего в жизни.
«Потому что в этот смертный час открылся мне дар предвидения, с помощью которого я предвижу грядущие для тебя беды от этих горгон и гарпий. Но не о них сейчас у нас с тобой пойдет речь. Хочу завещать тебе, сын, золото нашего рода. Все те сбережения и накопления, которые из года в год откладывали наши деды и прадеды. Сестрам ничего из этого не должно достаться, потому что они убийцы и предательницы. Всегда помни об этом, сын! И будь осторожен.
Теперь о себе. И о том, как я очутился в Европе. Сделать это меня вынудили все те же мои сестры. Они обвинили меня в убийстве отца, которого я не совершал. Будучи крайне напуган, я решился бежать из страны. Путь мой лежал через замерзшие воды Финского залива. Это было опасно, но еще опасней мне было оставаться и ждать обвинения в убийстве. Таким образом, я успел удрать, и арест мой был всего лишь спектаклем. Я хотел, чтобы твоя мать никогда бы меня не искала. И своей цели я добился, подкупив водителя комиссара и его дружка, чтобы они сыграли роль моих конвоиров. Один из них затем позвонил твоей матери, представился следователем ЧК и велел ей никогда меня не искать. Понимаю, это было подло в отношении тебя, твоей сестры и особенно в отношении твоей матери, которую я очень любил и до самой смерти оставался ей верен. Я думал, что смогу вернуться обратно, когда шум немного поутихнет, и даже в 1990-х годах хотел это сделать, но потом здоровье мое сильно пошатнулось, и я отказался от этой идеи».
Когда Катя дочитала до этого места и подняла глаза, дядя сказал:
– Кое-какое золотишко, я думаю, папаша с собой прихватил. Иначе как бы он границу пересек? И как до нее добрался? И как в Европе устроился? Но всю дедову захоронку с собой тащить – на это у него решимости не хватило. И риск, и тяжело нести. Да ты читай дальше. Там об этом написано.
И Катя стала читать.
«Золото сложено в чугунок. И его там много килограммов. Есть и золотые, и серебряные монеты, и медь. Все деньги сложены в одном месте и ждут тебя. Схема, которую я тебе посылаю вместе с этим письмом, поможет тебе найти нужное место».
Катя размышляла. Если у дяди есть какая-то схема, значит, он точно знает, где искать клад? Но почему же в таком случае сегодня его поджидала неудача?
Она задала этот вопрос дяде и услышала ответ:
– Все дело в том, что план этот очень приблизительный. Там из точных ориентиров только стороны света и указаны. И еще дедов дом. Да что там рассуждать долго, я тебе сейчас покажу лучше!
И дядя достал из кармана еще один бумажный лист. Это был ксерокс явно очень старой записки, наспех набросанной на клочке бумажного листа в клеточку. Там действительно был отмечен крестиком дом деда, затем от него вела дорожка на северо-восток. Но шла она не прямо, а огибала по пути какие-то препятствия, то ли деревья, то ли камни, то ли что другое, на схеме эти предметы были обозначены лишь крестиками без каких-либо обозначений. Но тем не менее дорожка на схеме постоянно извивалась, а значит, что-то ей мешало идти прямо.
В конце дорожка упиралась в еще один крестик, над которым было кривыми буквами нацарапано «журавль».
– Журавль – это колодец, – объяснил дядя.
– Почему?
– Раньше в деревнях такое приспособление имелось, вроде качелей. Называлось «журавль». Длинная такая палка, на одном конце груз, на другом ведро. Опускаешь один конца журавля с ведром в колодец, воду набираешь, а потом груз помогает тебе ведро наверх тащить, словно журавль клювом воду пьет. Потому журавль и называется.
– Но в том колодце, где мы с тобой копались, такое приспособление отсутствовало. Там был круглый барабан, на него цепь или веревка с ведром наматывалась. Сбоку ручку крутишь, веревка с полным ведром поднимается.
– Да, действительно.
Дядя выглядел озабоченным.
– Я это тоже заметил. Не думай, что дядя у тебя совсем уж из ума выжил. Но я так подумал, может, барабан в более позднее время поставили. Или отец указал «журавль» вообще в смысле, что колодец. А уж какой колодец – это не важно. Главное, что он рядом с домом деда находится.
– Но в том колодце оказался сундучок с камнями. А в письме написано, что должен быть чугунок.
– Вот я и думаю теперь – не тот, стало быть, колодец. Как в бане парился, меня прямо осенило. Дед мой за свою жизнь не один дом поставил, небось возле каждого колодец имелся. Нам с тобой лишь бы нужный найти, а там и золотишко наше будет.
Теперь Катя поняла, почему дядя из бани вышел такой посвежевший и с горящим взглядом. Вовсе не банные процедуры оказали на него такой замечательный оздоровительный эффект. Дядя смекнул, что поиски клада не закончились, они еще только начинаются. Вот и повеселел дядечка. И аппетит появился. Катька только диву давалась, как еще недавно похожий на покойника дядя за поздним ужином уже лихо наворачивал запеченную в тесте лососину с яйцами и зеленью, которую подала к столу матушка Анна.
Это блюдо напоминало собой пирог в виде целой рыбины, с головой, хвостом и чешуей, выложенной из теста. Но только внутри пирога была нежная рыбья мякоть, очищенная и от чешуи, и от костей. Такой пирог подавался к столу целиком, с пылу с жару. Сверху в румяной корочке было сделано отверстие для выхода пара, а внутри получалось нечто вроде сочной начинки из красного рыбьего мяса, яиц и зелени. И красиво было просто безумно, и, главное, очень вкусно.
