– Мне все равно, из милиции он или из каких-нибудь других органов! – гремел режиссер. – Никакая власть не должна вмешиваться в творческий процесс! Никакая власть не властна над творцом! Никакая власть не должна мешать искусству, потому что жизнь коротка, власть временна, а искусство вечно! Чего вам надо, молодой человек? Вы все равно уже испортили репетицию, вывели меня из священного творческого состояния, лишили вдохновения!
Капитан Гудронов не сразу ответил режиссеру.
Он стоял перед сценой, не сводя глаз с той самой актрисы, которую режиссер ставил в пример. С актрисы, играющей практичного, делового и предприимчивого поросенка Наф-Нафа.
С первого взгляда она капитану Гудронову не слишком показалась.
Эта актриса была небольшого роста, довольно полненькая, со светлыми волосами, собранными на макушке в два вполне поросячьих хвостика, с маленьким, слегка вздернутым носиком и круглыми доверчивыми глазами.
В общем и целом капитан Гудронов ничего особенного в девушке не нашел.
– Молодой человек! – снова окликнул его режиссер. – Вы действительно из милиции?
Гудронов печально вздохнул, предчувствуя уже, что с этой артистической публикой он будет иметь множество неприятностей, и повернулся к режиссеру.
– Капитан Гудронов, – представился он, протягивая режиссеру свое удостоверение в открытом виде, как то предписывалось должностной инструкцией.
– Судя по фамилии, вы занимаетесь расследованием дорожно-транспортных происшествий? – осведомился режиссер. – Что, кто-то из наших артистов поставил машину в неположенном месте или проехал перекресток на красный свет?
– Нет, я занимаюсь расследованием убийства, – сухо и строго отозвался Гудронов, со значением выделив последнее слово. – И в связи с этим расследованием мне нужно задать несколько вопросов вашей актрисе... – он сверился с запиской, которую продиктовал ему Ананасов, – вашей актрисе Ирискиной. Могу я с ней поговорить?
– Вы все равно сорвали репетицию, – повторил режиссер, недовольно пожевав губами. – Так что говорите, я вам не мешаю. Людмила, спустись со сцены, этот молодой человек, кажется, пришел к тебе.
И со сцены спустилась та самая актриса, которую режиссер ставил в пример, актриса, исполнявшая роль практичного и целеустремленного поросенка НафНафа... актриса, которую капитан Гудронов не слишком-то оценил с первого взгляда.
– Это вы – Ирискина? – осведомился он строгим голосом, чтобы сразу же показать им всем здесь, что он, капитан Гудронов, – человек серьезный и занятой и даром тратить время не намерен.
– Ну я, – ответила актриса несколько настороженно и даже враждебно.
Эта настороженность была вызвана несколькими причинами.
До сих пор Людмила Ирискина сталкивалась с милицией только в одной ситуации – когда ее штрафовали за неправильный переход улицы. Ну, еще, конечно, при получении паспорта, но это, в общем, не в счет. Согласитесь, что платить штраф не очень приятно, но еще хуже то, что милиционеры норовили, кроме штрафа, прочитать неосторожной девушке нотацию. То есть совместить приятное с полезным. А она потому и перебегала улицу в неположенном месте, что опаздывала на репетицию и очень спешила, так что милицейские поучения не вызывали у нее ничего, кроме раздражения.
Кроме того, она не знала, что нужно от нее явившемуся в театр милиционеру, а всякая неизвестность страшит. Она пыталась вспомнить за собой какие-нибудь правонарушения и терялась в догадках.
Короче, Людмила испугалась и, как большинство людей, пыталась скрыть испуг под маской враждебности.
– Ну я, – повторила она, вызывающе глядя на милиционера, который почему-то молчал. – А что надо?
Капитан Гудронов вспомнил вдруг слова своего непосредственного начальника полковника Хохленко. Тот не уставал повторять, что настоящий опер должен думать не только ногами, но и головой, то есть задача оперативного работника – это задержать преступника и собрать доказательства его преступления, но иногда бывает больше пользы не от беготни, а от спокойного разговора со свидетелем.
Вспомнив наставления начальства, Гудронов сделал более приветливое лицо и шагнул ближе к девушке.
– Я бы хотел прояснить у вас некоторые вопросы! – любезно произнес он, причем любезность эта не произвела на Л. Ирискину особого впечатления.
Гудронов внезапно рассердился и решил не тянуть кота за хвост. Он вынул из кармана розового поросенка и протянул актрисе:
– Это ваше?
Даже бесхитростный Сеня Гудронов заметил, как она вздрогнула.
– А вам зачем? – испуганно спросила она.
– Здесь вопросы задаю я! – отчеканил Гудронов.
Однако отчего-то Л. Ирискина не прониклась серьезностью момента и не стала отвечать четко и правдиво. Напротив, она твердо сжала губы и посмотрела на Гудронова с большой неприязнью.
– Вы меня в чем-то подозреваете? – вызывающе спросила она. – Тогда изложите ваши подозрения более конкретно.
– Да я вас пока ни в чем не подозреваю, – смешался капитан, – я только прошу вас ответить на мой вопрос.
– Да с чего вы взяли, что это мой поросенок? – спросила она, сделав невинные глаза.
Неискушенный Сеня Гудронов принял вопрос за чистую монету, но режиссер Кирилл Мефодьевич, слушающий их беседу, тут же поморщился, поскольку уловил фальшь в Людмилиных словах. Великий режиссер Станиславский сказал бы свое знаменитое «Не верю!».
Однако вмешиваться Кирилл Мефодьевич не стал – это же не репетиция пьесы. Вот на сцене он бы Людмилу за такое взгрел. А остальное – не его дело.
– Вы играли поросенка Пятачка на утреннике неделю назад? – спросил Гудронов.
– Ну я. – Она покосилась на режиссера и беспокойно облизнула губы.
– Вам вручили этот сувенир? – настаивал Гудронов.
– Ну да... наверное... я не помню.
– Так вы можете предъявить мне своего поросенка? – Против воли Гудронов повысил голос.
– А в чем, собственно, дело? – вмешался режиссер. – Что не так с этим поросенком?
– Это не поросенок, а улика, я должен соблюсти тайну следствия, – уклонился от ответа капитан.
– Этих поросят было много, отчего вы прицепились именно к моему поросенку? – задала Ирискина очень здравый вопрос.
Сеня Гудронов не мог на него ответить честно, что остальные десять поросят пропали в неизвестном направлении, поэтому он хотел промолчать со значением – дескать, идет следствие, посторонним о том знать не положено, но получилось у него молчание неуверенное, он мялся, как троечник у доски.
– Так как насчет вашего поросенка, – напомнил он, – вы можете его мне показать?
– Да не помню я, куда он делся! Выбросила, отдала кому-то! – выкрикнула Людмила со слезами в голосе, и снова режиссер слегка поморщился, потому что слезы были очень ненатуральными. – Конечно, если бы я знала, что поросенок понадобится милиции, я бы уж его под стекло положила, или в сейф заперла, или директору театра отдала на хранение, чтобы не потерялся. – На этот раз в голосе ее было вполне искреннее ехидство.
– А где вы были вчера в первой половине дня? – опомнился Гудронов. – Тоже забыли?
– Отчего же, здесь, в театре была, на репетиции, вон Кирилл Мефодьевич может подтвердить, – радостно ответила Л. Ирискина.
– Да? – Гудронов обескураженно развел руками. – Ну что ж, пока у меня все, больше вопросов не имею.
– У вас дети есть? – оживился Кирилл Мефодьевич. – Контрамарочку на утренник не хотите взять?
– Нет у меня детей! – мрачно сообщил Гудронов. – Счастливо оставаться!
– Понимаешь, Питиримыч, – говорил Сеня, задумчиво намазывая горчицей кусок хлеба, – чувствую я, что она что-то знает про этого поросенка! У нее-то самой алиби железное, но если бы ты видел, как она нервничала при разговоре!
Гудронов выглядел таким расстроенным, что у капитана Ананасова язык не повернулся сделать ему очередную выволочку за свое ненавистное старорежимное отчество. Друзья и коллеги сидели в кафе под художественным названием «Завтрак на траве» и ожидали официантку Ларису. Время обеда давно прошло, но за всеми делами только сейчас удалось вырваться перекусить.
Есть Гудронову хотелось страшно, да еще он переживал из-за разговора с артисткой.
– Вот что они из себя строят, а? – с тоской вопрошал он. – Подумаешь, поросенка играет, а туда же – искусство! Режиссер этот смотрел на меня, как будто я только вчера с пальмы слез, что я – «Три поросенка» не читал, что ли?
Наконец появилась Лариса, ловко неся поднос с двумя огромными тарелками.
– Что это у вас бифштексы какие-то странные? – спросил Ананасов, обозревая нечто подошвообразное, лежащее на тарелке.
– У повара Васильича теща умерла в Новохоперске, – равнодушно сообщила Лариса, – хоронить поехал. Зато картошки я вам побольше положила.
– Ну, везет Васильичу! – усмехнулся Ананасов. – И на такой работе сытной пристроился, да еще и тещу в Новохоперске держал от греха подальше.
