Лола с Ларисой, переглянувшись, вышли на веранду. Лариса выставила бутылку с чем-то рубиново-красным, прозрачным:
— Это не та дрянь, которой я торгую, это тетя Зина из смородины готовит, попробуешь — ничего другого не захочешь.
Она налила в два стакана до половины. Чокнулись, молча выпили. Выдержав небольшую паузу, Лола сказала:
— Я так понимаю, подруга, мы с тобой вроде как родственницы получаемся через Антона.
— Сестры по несчастью, — вздохнула Лариса.
— И вот что мне интересно, — продолжила Лола, — Антон — это же вроде болезни — плохо, гадко, а никак не проходит. А я смотрю — ты здесь живешь и вроде к нему не рвешься. Вылечилась, что ли?
— Выздоровела, — поправила ее Лариса, — от страха выздоровела. А ты-то — все еще болеешь? Вроде не похоже.
— Меня вылечили, — Лола покосилась на бутылку, Лариса поняла ее взгляд и подлила еще, — к знахарке одной пошла.., объявление увидела и пошла… тоже удивительная история, но это уж в другой раз. Короче, помогла знахарка.
Вышла от нее — веришь — смотрю на фотографию Антона и думаю: ну и козел!
Как меня угораздило в такого втрескаться? Боялась — живого увижу, подействует, так ничего подобного, пришла — смотрю, жирный, ленивый мужик. Тьфу, что я в нем находила хорошего? Он уж ко мне подкатывался, подкатывался, все норовил по старой памяти в постель затащить, но я — ни-ни, осталась тверда как алмаз и холодна как морозилка… Да мне на него смотреть противно было!
Лариса расхохоталась; видимо, сладкое домашнее вино делало свое дело, во всяком случае на Лолу тоже напал неудержимый смех. Отсмеявшись, она с уважением посмотрела на бутылку:
— Хорошее вино тетка твоя делает!
— А как же! — Лариса подлила в оба стакана. — Я же говорила, понравится.
Ничего другого не захочешь! Главное, все натуральное, никакой тебе химии, не то что магазинная водка, которую неизвестно из чего гонят.
— Ну, подруга, — Лола подперла подбородок кулаком и, кое-как сконцентрировав взгляд, уставилась через стол на Ларису, — а тебе-то как удалось освободиться от нашего общего сокровища?
— Я же говорю — страх меня вылечил, — ответила Лариса, поднося к губам стакан.
— Ну, расскажи толком — что за страх?
— Придется с самого начала. — Лариса сделала большой глоток, положила подбородок на кулак и продолжила:
— Я раньше в очень хорошем кафе работала, на Петроградской. Ашот, хозяин, так кофе варил — пальчики оближешь! Он меня и научил. Но, сама понимаешь, — хозяин, он и есть хозяин, с ним не поспоришь, приходилось с ним и это самое… Ну ты понимаешь. Но он мужик был неплохой, ласковый, всегда подарки хорошие делал… Короче, зашел к нам как-то Антон… Ну тут со мной и случилась болезнь эта самая. Голова не работает, ноги слабые, в общем, поплыла…
Ну да ты знаешь.
Лола кивнула и отпила из стакана.
— Короче, я с ним ушла, а Ашот обиделся. Пришлось мне место новое искать.
Хорошо, устроилась в Союз художников.
Люди вежливые, обходительные, меня ценили, я ведь правда у Ашота очень хорошо кофе варить научилась. Да и порядок у меня был, цветочки всегда… Ну с Антоном, конечно, жизнь нервная, бабы на нем так и виснут, что ни день — то новая…
Лола печально кивнула, и Лариса, минутку помолчав, продолжила:
— А тут он по работе своей в Германию укатил, сперва и меня обещал взять, да обманул, конечно. И привез он оттуда стерву эту немецкую, Монику… Ну, это я тебе скажу, фашистка, другого слова не подберешь! Чуть что — в морду! Ну я понимаю там в волосы вцепиться, ногти в ход пустить — бывает, я и сама могу, но эта сволочь всякие, блин, единоборства знала, так меня пару раз так отметелила — пришлось дома отлеживаться, встать не могла… И главное, поженились они с этой гестаповкой! Он-то, Антон, все твердил: такие, говорит, как я, не женятся! А как подцепил богатую, сразу женился.., у нее папаша какой-то там миллионер настоящий… Да ты же это лучше меня знаешь!
Лола кивнула, и Лариса продолжила свой рассказ:
— Я, конечно, держусь в сторонке, а только мне худо, как будто на игле сидела и дозы не достать. Маюсь, маюсь, и вдруг Антон сам звонит — так и так, разбилась моя Моника вдребезги, приезжай меня пожалеть… Ну не козел ли? Какая бы она ни была, но все-таки жена, и померла только что, да еще как страшно, а он тут же другой бабе звонит, чтобы приехала и пожалела… Пожалела! Сама понимаешь, у него на все про все одна жалость — в койку! А я-то, дура, и рада — соскучилась… И снова все пошло по заведенному.
Расследование, конечно, было смерти этой Моники, да только все чисто оказалось — действительно, ехала одна, поддатая сильно была, вот и врезалась в дерево!
Небось привыкла там у себя в Германии по хорошим дорогам ездить, сука! — Лариса перевела дух, выпила еще и продолжила:
— Кремировали ее, и тут вдруг приезжают из Германии папашины представители. Антон перепугался, потому что в нашей милиции не то чтобы прямо говорили, что это он к смерти богатой жены ручку приложил, но косо посматривали.
И тут вдруг немцы приперлись, как оказалось — денежные вопросы решать. Папаша-то Моникин не промах оказался, и когда дочка в Россию лыжи навострила, он ее жизнь на всякий пожарный случай застраховал. На два миллиона!
— Ни фига себе! — без удивления констатировала Лола, она и так это знала — Вот именно. И, естественно, папочка от большого горя захотел эти денежки получить. Значит, приезжают двое хмырей немецких, трясут перед Антошей бумагами и рассказывают о страховке. Этот дурень не знает, что делать, — радоваться или от страха трястись, потому как на него теперь точно убийство повесят, если докажут, конечно. И тут немцы ему вежливо сообщают, что он может отдохнуть от мысли о деньгах, потому что ничего ему с той страховки не причитается. Бумагами трясут, контракты какие-то подсовывают.
Антон, знаешь, хоть и полный дурак, но по-немецки понимает, от Моники своей научился. Просмотрел он бумаги и послал этих немцев подальше. Знать, говорит, вас всех не желаю, и передайте тестю моему бывшему, что жизнь с его дочерью я вспоминаю как страшный сон. А мне еще похлеще сказал: все, говорит, вы стервы, и больше никогда в жизни не женюсь, лучше удавлюсь!
— Интересно, а ты-то при чем! — возмутилась Лола.
— Я ему тоже так сказала, и еще много всего, в общем, поругались мы, и я решила характер выдержать, тем более что у него на работе одна такая.., стала на Антошу вешаться.
— Брюнетка, Викой звать? — небрежно спросила Лола.
— Точно, — Лариса не удивилась Лолиной осведомленности, просто кивнула, потом снова заговорила:
— Только немножко времени прошло, недели три, может, месяц, и я на работе у себя, в Союзе этом, зашла наверх, на выставку — там девица одна мне свитер хороший обещала, ну и вдруг смотрю — фотография висит, а на ней немка эта, Моника.., хоть лица не видно, но я ее сразу узнала — и фигура, и космы ее рыжие, и главное — у нее родимое пятно такое, вот тут, — Лариса ткнула пальцем Лоле в плечо, — вроде как звездочка четырехконечная…
— Ты-то откуда про это пятно знала?
— Да уж знала… — Лицо Ларисы затянулось пеленой воспоминаний. — Пришла однажды, у меня еще свой ключ был, а они в постели.., ну тогда мы с ней подрались! Мне, правда, больше досталось, но и ей перепало. Короче, я сначала так просто уставилась на эту фотку, что свою подругу любезную увидала, а потом до меня дошло — мать честная, да у нее же в руке журнальчик июльский, а она в июне расшиблась… А тут стоит, шлюха немецкая, в чем мать родила, жива-живехонька! Тут меня такая злость разобрала — выходит, все она, гестаповка эта, нарочно подстроила, вместо себя дуреху какую-то в машине сожгла, наверное, из-за страховки — в кино и в книжках всегда такие вещи из-за страховки устраивают. А может, просто хотела от папашки своего немецкого смыться или еще что-нибудь в этом роде. Ну, короче, думаю, не сойдет тебе это так, испорчу тебе всю малину! Взяла фотоаппарат, щелкнула эту стерву прямо на стенке и послала фотографию папе-миллионеру — пусть сам со своей доченькой разбирается.
— Откуда ты его адрес взяла? — спросила Лола.
— Визитку нашла как-то у Антона.
Там все, конечно, по-немецки написано, но я просто буквы переписала с визитки и послала… Я ведь как рассуждала? Конечно, лучше бы этот снимок в страховую компанию послать, чтобы там поняли, что мошенничество произошло. Но откуда я знаю, куда? И потом, в голове у меня не укладывается, что отец мог родную дочь на смерть послать из-за денег. Нет, думаю, тут другое что-то.
Пускай, думаю, папаша призадумается.
Ну а если не станет он реагировать, я что-нибудь другое придумаю. А сама на всякий случай меры приняла. Встретила в союзе фотографа того, кто ее снимал.
Алкаш тот еще, Славка Расторгуев. Я его и спросила, где он ее видел и когда. Так спросила, вроде мимоходом. Кофе хорошего сварила, коньячку налила. Он и давай трепаться.
