– Иду, милый! – пропела Лидия, а мне прошипела сквозь зубы: – Окна бы вымыла. С улицы смотреть страшно.
С вполне объяснимым злорадством я представила, что Лидия придет сейчас домой и Петя увидит, как она выглядит. Настроение сразу улучшилось. Дверь хлопнула, а я пошла проведать Сашу.
«Все в том же положении!» – как говаривала, помнится, баба Варя. Однако это было не совсем так. Услышав мой голос, он поднял голову и не улыбнулся, нет, но как-то странно дернул губами. Вот какой прогресс. Еще через месяц он научится улыбаться, через год скажет: «Здравствуй, Маша», а лет через десять, пожалуй, с ним можно будет выйти прогуляться. Во мне внезапно поднялась злость. Зачем жить такому? Неужели Господь Бог не может распорядиться, чтобы он уж или очухался, или… Я устыдилась своих мыслей.
Вместо того, чтобы злиться на больного человека, займемся делом. Я быстро распихала по местам все вещи. Подмела пол. Лидия значительно облегчила мою задачу, перерыв все в доме. Значит, в тех местах я искать не буду, там ничего нет. Ни в тумбочке в спальне, ни в письменном столе, ни в шкафу. Ни в комоде. И на кухне тоже все ящики перерыты. В кладовке коробки были раскиданы и содержимое их вывалено на пол. Сколько же денег пообещал вчерашний тип Лидии, что она так расстаралась?
Получается как в сказке: пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю что. Да было ли что-то такое в квартире на Шпалерной? Но вчерашний визит странного представителя издательства утвердил меня в мысли, что было. Я спохватилась, что эта мегера небось Сашу и завтраком не накормила, и поплелась на кухню. Так и есть, сама она пила растворимый кофе, причем принесла с собой один-единственный пакетик, а Саше не удосужилась даже чашки чая налить!
В холодильнике лежали яйца и одна сарделька. Из этого я приготовила завтрак.
– Идем, сокровище мое!
Мы вымыли руки и лицо, причесались, а бритье оставили на потом.
– Ну, Саша, расскажи же мне, где ты нашел свою дочку миллиардера?
Он ел, не глядя на меня.
– Жаль, что ты не хочешь со мной поговорить.
Ладно, будем рассуждать логически. Если документы важные, они не лежат на виду. Где можно что-то спрятать в этой квартире? Да где угодно, квартира – будь здоров, места много. Но Лидия уже везде посмотрела, и мне сидеть некогда. Надо работать. А то она опять начнет выступать, что окна не мыты. Хотя в спальне-то у Саши я мыла.
В гостиной было большое окно и эркер. С трудом протиснувшись, я заглянула туда. Раньше, при жизни Сашиной матери, в эркере был порядок, висели кружевные занавесочки, росли цветы. Но теперь пыльные занавески некрасиво провисли, цветы засохли, а внизу стояла всякая дрянь – два ломаных стула, чемодан без ручки, старые ящики для цветов. На первый взгляд, спрятать документы там было негде, потому что в чемодане лежал мешок с пером для подушки, две пары резиновых шлепанцев для бассейна и почему-то большая резиновая груша, литра на полтора. Думаю, Сашина мать использовала ее для опрыскивания цветов. Отпихнув все это барахло в угол, я решила мыть окна, а для этой цели встала на подоконник, чтобы снять пыльные занавески.
Вешу я очень мало, а подоконники в квартире на Шпалерной были широкие и крепкие. Но тем не менее я почувствовала под собой какое-то движение и качание. С трудом соскочив с подоконника, я заметила сбоку большую щель, сунула в нее большой столовый нож и сумела расшатать ее настолько, что пролез палец. И там, в глубине, я нащупала что-то бумажное. Думаю, подоконник просто рассохся от времени, иначе я бы никогда не заметила, что снизу к нему была приделана дополнительная доска. Она отодвинулась, и в моих руках оказался конверт с документами. Конверт был плотный и непрозрачный. В нем лежали бумаги, может, это и был договор, но напечатан он был по-английски. И еще там был маленький альбомчик – опять-таки с фотографиями. Увидев альбом, я отказалась от мысли мыть сегодня окно, схватила свои вещи и конверт и помчалась прочь из этой сумасшедшей квартиры, даже не попрощавшись с Сашей.
С Надеждой Николаевной мы встретились на полдороге. Мы уселись с ней в скверике на скамейке, открытой со всех сторон, чтобы никто не смог подобраться к нам незамеченным, и открыли конверт. Сердце у меня бешено колотилось, мне казалось, что сейчас мы найдем разгадку всех тайн, объяснение всему круговороту событий.
В конверте, как я уже говорила, лежал маленький альбом с фотографиями – не громоздкое чудище прежних лет, куда фотографии вклеиваются, а маленький современный альбомчик из тех, что продаются в «кодаковских» пунктах проявки и печати, с парусником на обложке. Еще там был тонкая пластиковая папочка с бумагами на английском языке. Надежда осторожно вынула бумаги из папочки – на каждом листе была красивая размашистая подпись, а на последнем листе стояли несколько подписей и сложная многоцветная печать. Пока Надежда пялилась в бумаги, я открыла альбомчик.
На первой странице были две крупные портретные фотографии. Сейчас я уже знала, кто на них изображен, слева – Долорес Санчес, справа – Лариса Гусарова. Они были, безусловно, похожи. Даже очень похожи. Но сейчас, когда фото лежали рядом, в глаза бросались различия: лицо Гусаровой дышало решительностью, энергией, собранностью, довольно широкие брови были, пожалуй, слишком густы, не мешало бы их выщипать, но они были уместны на таком выразительном лице. Долорес, напротив, казалась слишком вялой, самоуглубленной. Линия губ была как-то безвольна, тонкие брови выписывали высокую капризную дугу, явно не гармонируя с растерянным и отстраненным взглядом. Долорес была явно красивее Ларисы, но как-то беззащитнее ее. Но, возможно, я домыслила это, зная, что ждет ее в недалеком будущем, читая печать смерти на ее лице.
Я перевернула страницу. Здесь были две фотографии Ларисы Гусаровой, но с ее лицом начали происходить удивительные перемены. На первом снимке изменился цвет волос: рыжеватые волосы актрисы стали темно-русыми, как у дочери миллиардера. На втором снимке у нее изменилась форма бровей: они были выщипаны или убраны другим способом, и вместо них появились тонкие капризные дуги Долорес. Я перевернула следующую страницу. Превращение продолжалось. Неуловимо изменился взгляд – то ли глаза были слегка подведены, то ли искусно наложенные тени сделали взгляд Ларисы мягче и растеряннее… Ларисы? Женщина на фотографии уже не была Ларисой Гусаровой, хотя не была еще и Долорес Санчес. Незаметные перемены ее лица изменили, казалось, самую ее сущность, характер, изменили ее душу…
Я последний раз перевернула страницу. Передо мной снова были две фотографии. Я догадалась, что на них снова были слева – Лариса, справа – Долорес. Но различить снимки было уже практически невозможно. Ларисе изменили гримом форму губ, сделав их такими же мягкими, как у испанки, ее причесали так же – и они стали похожи, как близнецы. Хорошо знакомый с Долорес человек смог бы найти различия, но человек случайный, посторонний, который видел Долорес редко… или пограничник, таможенник – никто из них не заметил бы подмены.
– М-да, – пробормотала Надежда, – злоумышленники решили воспользоваться сходством Ларисы Гусаровой с Долорес, убили несчастную испанку и, загримировав Ларису под нее, отправили ее за границу. И зафиксировали свое злодеяние по кадрам, чтобы их было легче разоблачить. Просто готовый материал для судебного процесса: этот альбом неопровержимо рассказывает, как произошло преступление. Что-то не сходится, тем более непонятно, почему этот альбомчик ты нашла у Саши?
Надежда развернула альбомчик, вывернула наизнанку обложку, и ей на колени выпал аккуратно отпечатанный квадратик с надписью «Охранное предприятие „Барс“». Ниже стоял адрес, телефон и факс.
– Что-то в этом роде я и подозревала, – задумалась Надежда.
– Надежда Николаевна, не томите душу, скажите скорее, что вы там подозревали, – взмолилась я, – у меня голова уже совершенно не соображает.
– Слушай внимательно и не перебивай, а то я сама запутаюсь. Меня настораживает, что на первой странице альбома обе карточки – Ларисы и Долорес – сделаны одним и тем же фотографом в одном ракурсе при одинаковом освещении и на одном и том же световом фоне. Фото явно сделаны профессионально, обе женщины явно позировали. Для чего?
Поскольку я молчала, Надежда продолжала:
– Чтобы зафиксировать процесс превращения Ларисы Гусаровой и помочь этому процессу. Далее, кто такая Лариса и кто такая Долорес? Испанка – дочь миллиардера, женщина богатая и известная, а Лариса, хоть и достаточно знаменита была в нашем городе, но не звезда, и уж богатой ее не назовешь. Значит, процесс ее превращения в Долорес оплачивала испанка, и делала это в собственных целях. Что можно предположить? Что Долорес понадобился двойник – или для обеспечения безопасности, или чтобы скрыть свое настоящее местонахождение.
– Зачем? – начала было я, но замолчала.
