— Я не верю тебе, — сказал Волк. — Ты просто пытаешься выкрутиться.
— Глупости, — отрезал Стрелок. — Я сам назначил эту встречу. Ты прекрасно знаешь, что в ней не было необходимости, поскольку все давно оговорено. Генсек меня уже достал своим хамством, и в конце концов последняя капля переполнила чашу. Не думай, что он собирался заплатить мне за сделку слишком много. Я бы получил свой процент лишь от суммы выкупа, которую он назвал тебе, а не от той, которую Родин действительно собирался получить. В этой игре не я устанавливаю правила. Я обычный посредник и просто выполняю свою работу. Но мне надоело рисковать за гроши и выносить наглость этого экс-коммуниста. Я хотел предложить тебе самим получить полный выкуп за Серого Кардинала и поделить его пополам.
— Ну, насчет «пополам» — это ты загнул, — задумчиво произнес Дарасаев. — Так ты говоришь, десять миллионов? Двадцать процентов от десяти миллионов — кажется, это два миллиона баксов? Тоже неплохо для посредника. За это ты должен еще и поблагодарить меня.
— Ты прав. Два миллиона — это тоже неплохо, — дипломатично улыбнулся Стрелок. «Но десять миллионов — гораздо лучше», — подумал он.
— Ты опять жульничаешь, — сказал Степан Иванович Кашкин.
— Как? — невинно округлил глаза Иван Копилкин.
— Не знаю как, но жульничаешь, — твердо сказал Серый Кардинал.
— Это только предположения, — возразил Иван. — Может, мне просто везет в карты.
— Шулерам всегда везет, — резонно заметил Степан Иванович.
— Увы, не всегда, — удрученно вздохнул Иван.
— Так тебе что, случалось и проигрывать? — заинтересовался Кашкин.
— И еще как! — скорбно покачал головой Копилкин.
— Расскажи! — попросил Серый Кардинал. В его глазах читался обычно не свойственный миллионеру живой интерес. Сказывалась скука долгих дней чеченского плена.
— Слушай! — сказал Иван.
— Значит, так, — скомандовал Волк. — Генсеку известно, где мы прячем Серого Кардинала. Мы срочно заберем заложников и на всякий случай переведем их в другое место, а там уж разберемся и с выкупом. — Отличная идея, — согласился Стрелок.
* * *
— Вы с ума сошли, — сказал Хосе Мануэль. — Вы что, действительно собираетесь послать девушку к Генсеку? Это же преднамеренное убийство.
— Не пугай меня. Я и так достаточно напугана, — сказала Маша.
— И слава Богу, что напугана! — воскликнул журналист. — Единственное, что вы должны сделать, — это сейчас же отправиться в полицию и все честно рассказать.
— Значит, этот тоже учился в Сорбонне, — укоризненно покачал головой Джокер. — Сразу заметно. Кстати, у нас тут не полиция, а милиция.
— А при чем тут Сорбонна? — не понял Чема.
— Не обращай внимания, — махнул рукой Альберто. — Но в одном он прав. В полицию нам обращаться никак нельзя. Меня удивляет, как за столько лет журналистской практики тебе удалось сохранить детскую идеалистическую наивность.
— Просто я верю в правосудие, — обиделся Хосе Мануэль. — Полиция на то и существует, чтобы отыскивать и наказывать преступников.
— Ты в этом уверен? — усмехнулся маркиз. — А как насчет Латинской Америки? Ты смог бы на спор отыскать в Мексике хотя бы одного честного полицейского?
— Ладно, — сдался журналист. — Поступайте как знаете, но я уверен, что ничем хорошим это не кончится. В любом случае я хотел бы вам помочь. У Гисберта есть кое-какие связи с русским спецназом и крупными фигурами в армии и в милиции. Если ваш план с Генсеком не сработает или если что-то пойдет наперекосяк, дайте мне знать, может, мы с Гисбертом что-нибудь и придумаем.
— Хорошо. Как мы сможем связаться с тобой? — спросил Альберто.
— Я вам дам телефон моего номера в гостинице, — ответил Чема. — Завтра я весь день буду ждать вашего звонка. Кроме того, Гисберт сейчас в Сочи. Если вдруг что-то случится и ты меня не застанешь, звони ему на мобильный.
— Договорились, — сказал Альберто.
— Да, кстати, — спохватился Хосе Мануэль. — Похоже, тут капитан милиции на Мириам глаз положил, так что в крайнем случае, возможно, и с этой стороны мы сможем попросить помощи.
— Нет, с милицией лучше не связываться, — вмешался Джокер. — Это еще похуже мафии будет.
— Как хочешь, — пожал плечами Хосе Мануэль.
— Что за жизнь! — тяжело вздохнул Шамиль Масхаев. — Совсем в горле пересохло. Душа горит!
— Не говори! — поддержал его Азиз Шакбараев. — Плохо дело. С этой войной совсем трезвенником стал.
— Если бы в аул сгонять! — мечтательно произнес Шамиль. — Там троюродный брат моего свояка такую чачу гонит — от одной рюмки петь хочется. Аж до пяток, понимаешь, продирает.
— Ну так сгоняй в аул! — предложил Азиз.
— Ты что! — ужаснулся подобной мысли пораженный Шамиль. — Я на посту. А как же заложники?
— А что заложники? — пожал плечами Шакбараев. — Я-то на что? Заложники никуда не денутся, а командир, говорят, далеко, в Кабардино-Балкарию ночью ушел. Кому какое дело, если ты в аул за чачей сбегаешь?
— До аула, однако, больше двух часов будет, — с сомнением произнес Шамиль.
— А ты перебежками! Глядишь, и за полтора обернешься, — ободрил его Азиз. — Ты лучше о чаче подумай.
Шамиль сжал винтовку. В его душе еще продолжалась борьба, в которой чувство долга заранее было обречено на бесславное поражение.
— Ладно! — решительно стукнул прикладом о землю Шамиль. — Будь что будет! Я иду в аул!
— Вот это дело! — хлопнул его по плечу Азиз.
— Вот так я влетел на двадцать пять тысяч долларов, — закончил свое печальное повествование Иван Копилкин.
Обычно бесстрастный взгляд Серого Кардинала, как ни странно, выражал живое сочувствие.
— И как же ты расплатился? — поинтересовался он.
— Своей дочерью, — мрачно ответил Иван.
— Это как? — осторожно спросил Степан Иванович.
— Она добровольно отправилась батрачить на одного типа в течение пяти лет, чтобы меня не убили за долги.
— Вот это да! — Кашкин присвистнул от восхищения. — Мне бы такую дочь!
— Она меня ненавидит! — еще больше помрачнел Иван. — Я никогда не был хорошим отцом.
— Если выберемся отсюда, обещаю, я заплачу твой долг, — пообещал Серый Кардинал.
— Не шутишь? — недоверчиво уставился на него Копилкин. — Это ж какие деньги!
— Я никогда не шучу! — заверил его Степан Иванович. — Говорят, Господь помогает тому, кто творит добрые дела.
— Я думал, ты не веришь в Бога! — удивился Иван.
— Теперь и сам не знаю, во что верю. Я здорово изменился за эти дни, — сказал Серый Кардинал. — У меня было время подумать.
— У меня тоже, — согласно кивнул фокусник.
Дверь землянки распахнулась, и, размахивая кинжалом устрашающих размеров, на пороге появился взъерошенный Азиз.
Иван испуганно попятился.
— Что? Уже? — ошарашенно спросил он. — Говорили ведь, через месяц! Еще почти две недели осталось!
— Что — через месяц? — не понял Шакбараев.
— Казнь! — внезапно охрипшим голосом просипел Копилкин.
— Какая казнь! Совсем с ума сошел! — укоризненно покачал головой Азиз. — Я освободить вас пришел. Или вы уже не хотите деньги платить?
— Хотим, хотим! — заверил его Кашкин. — Об этом не беспокойся.
— А кинжал зачем? — с облегчением переводя дух, спросил Иван.
— Как зачем? Веревки резать! — Шакбараев сокрушенно почмокал губами. — Совсем глупый стал. А вот в карты хорошо играешь.
— Так режь! — сунул ему связанные руки фокусник.
— Ключ, пожалуйста! — обратился к консьержу Хосе Мануэль. — Кстати, сеньорита Диас Флорес у себя?
— Она вернулась около двух часов назад, — сказал тот, протягивая журналисту ключ.
«Надеюсь, они уже спят, — пробормотал Хосе Мануэль, направляясь к лифту. — К утру успею придумать какое-нибудь благовидное объяснение своему исчезновению».
Зевая, журналист повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. Только сейчас он почувствовал, что смертельно устал. Чема нажал на выключатель, и вспыхнувший свет озарил могучую фигуру Костолома, устроившегося в кресле, и соблазнительно раскинувшуюся на кровати Мириам Диас Флорес.
— Сюрприз! — с нехорошей улыбкой произнес Костолом.
Хосе Мануэль устало прикрыл глаза.
— А я-то думал, вы давно уже спите, — безрадостно произнес он.
— Где ты был? — все с той же нехорошей улыбкой поинтересовался Костолом.
— По-моему, мы еще не женаты, так что сомневаюсь, что должен давать тебе отчет о своих перемещениях, — недовольно ответил журналист.
Гарик неторопливо взял со стола пустой стакан, повертел его в пальцах, внимательно посмотрел его на просвет, а затем резким движением впился в него зубами. Откусив здоровенный кусок стекла, Костолом, к ужасу Хосе Мануэля, с громким хрустом принялся его жевать.
