Мне сразу же стало понятно, что шутки закончились и из заточения нас не выпустят ни при каких обстоятельствах. Значит, пути спасения надо искать самой. И, как только я осознала, что рассчитывать мне не на кого, я словно обрела второе дыхание. Доставить им удовольствие и сдохнуть в этом затхлом лабиринте? Вот уж дудки! Найду нашего Ромку, адвоката Толика, выберусь отсюда и задам Любаше и Ванечке такого дрозда, что мало не покажется!
Обуреваемая жаждой мести, я устремилась по тоннелю, ориентируясь по желтым бумажкам Светика. Я шла, низко склонившись над каменным полом, и думала, какой же Ромка молодец, что догадался оставлять подобные метки! Я бы сто раз уже сбилась с пути, свернув в один из боковых ходов, которые в изобилии ветвились направо и налево от основного тоннеля. А так я медленно, но верно продвигалась от клочка к клочку, повторяя пройденный Ромкой путь. Вскоре записочки про понь сменились обрывками конвенции о правах ребенка. Сначала в ход пошла желтая обложка с синим заглавием, затем пригодились и белые странички законодательного акта.
По сторонам я старалась не смотреть, целиком и полностью сосредоточившись на проложенном Ромкой пути. Со стен мерно капала вода, над головой, шурша крыльями, проносились загадочные твари, о внешнем виде которых я боялась и думать. Но один раз я все-таки заблудилась, потеряв след и убредя по тоннелю к просторному сводчатому залу, заставленному бочками в половину человеческого роста. От бочек разило плесенью и скисшим вином. Наткнувшись на винный погреб, я в первый момент обрадовалась, ведь если здесь есть бочки, значит, их кто-то сюда поставил? А раз их кто-то поставил, то обязательно за ними придут. Решив осмотреть ближайшую ко мне бочку, я провела по крышке рукой и нащупала толстенный слой пыли. Вытирая измазанную руку о блузку, я сделала неутешительный вывод, что в погреб лет сто никто не наведывался. Тут же утратив весь свой оптимизм, я кинулась осматриваться по сторонам в поисках бумажных ориентиров. И, не найдя поблизости Ромкиных меток, перепугалась так, что даже не исследовала свою находку, не заглянула внутрь покрытой плесенью тары — может, там и в самом деле оказалось бы старинное вино? Но, наверно, это и к лучшему, что не заглянула, — вдруг бы я с расстройства напилась в стельку и не смогла бы продолжить свое путешествие по мрачным подземным лабиринтам, так и оставшись на веки вечные в этом унылом сводчатом зале?
* * *
Так вот, убедившись, что сбилась с пути, я стала в паническом ужасе метаться вдоль стен, ощупывая скользкую кирпичную кладку в поисках выхода, и вскоре пришла к шокирующему заключению — в винный погреб ведут целых четыре тоннеля, и который из них тот, откуда я пришла, теперь уже и не разберешь. Тогда я решила один за другим обследовать все четыре подземных хода. На подступах к одному из ходов я споткнулась о непонятно откуда взявшиеся рельсы и прежде всего двинулась именно по этому пути. В тот момент я наивно полагала, что рельсы обязательно должны вывести меня к людям. Но две узкие железяки оборвались самым подлым образом у стальной решетки, перекрывавшей тоннель. Не в силах поверить, что меня так жестоко обманули, я принялась ощупывать землю около ржавых толстых прутьев, пока не наткнулась на гладкий округлый предмет, лежащий на чем-то мягком и пушистом. Ни о чем не догадываясь, я вынула из кармана мобильник и, рискуя окончательно разрядить аккумуляторную батарею, осветила свою находку. В рассеянном свете дисплея на меня глянул пустыми глазницами белоснежный череп, нашедший свой последний приют поверх мохнатой шубы неопределенного оттенка.
Сказать, что я закричала, — ничего не сказать. Я заголосила так, что эхо прокатилось по подземелью и, спружинив о стены, рикошетом вернулось ко мне, со всех ног несущейся прочь от этого страшного места. Оглушенная собственным криком, я прибежала обратно в винный погреб и стала лихорадочно соображать, откуда же я все-таки пришла. Напрягла ослабевшую память, собрала в кулак нервы и попыталась воссоздать в голове тот момент, когда поняла, что нахожусь в просторной зале, заставленной бочками. И как же я это узнала? Ну, конечно же! Я ощупала ближайшую к себе бочку, наткнулась на толстый слой пыли на крышке и, должно быть, оставила там отпечаток руки. Значит, надо осмотреть все бочки, которые стоят в непосредственной близости от выходов из тоннелей.
И придуманный мною метод сработал. Не сразу, но я все-таки обнаружила нужную бочку, по ней вычислила правильный ход, вернулась назад, отыскала Ромкины метки и двинулась по ним дальше. Стараясь быть предельно внимательной и больше не сбиваться с пути, я брела, ориентируясь по обрывкам конвенции. Брела до тех пор, пока не услышала отдаленные раскаты заливистого кашля. Воспрянув духом, я с утроенной энергией припустила на заманчивые звуки. Наконец вдали я заметила мерцание тусклого света. Тогда я чуть сбавила темп — на всякий случай, мало ли кто может оказаться в этом странном месте? И ужасно обрадовалась, когда смогла различить живописную парочку, расположившуюся в тихом тупичке. Грубо сработанный из какого-то тряпья факел освещал небольшой пятачок, в центре которого восседал на корточках Роман и давился разложенными на полиэтиленовом пакете продуктами. Отбрасывая на стену колеблющиеся тени, адвокат стучал мальчишке по спине, приговаривая:
— Что ж ты жадничаешь, Рома? Никто у тебя еду не забирает. Кушай, Рома, кушай, ты растущий организм, тебе питаться нужно.
Прокашлявшись и утерев рукавом набежавшую на глаза слезу, Ромка сыто икнул и, недовольно глядя на адвоката, осунувшегося от голода, сварливо произнес:
— Как только выберемся отсюда, я на вас, дядь Толь, в суд подам. Придумали тоже, кормить ребенка заплесневелым сыром.
— Это камамбер, Рома, элитный сорт, — грустно пояснил господин Буйский. — И плесень на нем благородная.
— Ну да, благородная, — проворчал мальчишка. — Плесень — она плесень и есть. Продукт гниения и распада.
Меня они не замечали, увлеченные приятной беседой. Я подошла почти вплотную к трапезничающим мужчинам, но снова осталась незамеченной. И только когда я вступила в круг света и громко сказала: «Всем привет», — на меня наконец-то обратили внимание.
Адвокат Толик вздрогнул и выронил пакет из-под сока, из которого цедил себе в рот последние капельки живительной влаги. Ромка тут же вскочил на ноги и закричал:
— Ура! Ритка пришла! За нами выслали спасательную экспедицию!
Когда мужчины узнали, что я не привела с собой спасателей, но так же, как и они, не имею ни малейшего представления, как отсюда выбраться, разочарованию узников графского подземелья не было предела.
— Слушайте, а почему вы не ждали под дверью? Вдруг бы кто-то пришел вас спасать? — задала я вопрос, который не давал мне покоя последние полчаса. Я все шла и думала, может, я зря отправилась в путь и надо было дожидаться помощи у дверей?
— Понимаете ли, — запинаясь, начал адвокат, — оставаться под запертой дверью, когда перед вами маячит реальная возможность найти выход, показалось мне глупостью. Первые пять часов я еще ждал, а потом решил выбираться сам. Я же понимаю, что где-то здесь должен быть выход. Только вот где?
Я усмехнулась, вспомнив, как Иван фактически то же самое говорил своей Любаше. Негодяй оказался тонким психологом и рассчитал все до мелочей.
— Нам еще повезло, что я в тот день зашел в супермаркет за продуктами, — горделиво сообщил Анатолий. — А ведь могли бы очутиться в ловушке без еды, без питья… А так нам с Ромой удалось продержаться до вашего прихода.
Мужчина, который стоял передо мной, больше не казался вальяжным господином, каким он выглядел в салоне «Моды Италии». Теперь это был насмерть перепуганный человек. Думая, что Ромка его не слышит, юрист вытянулся в струнку, привстал на цыпочки, чтобы достать до моего уха, и громко зашептал:
— Сначала я радовался, что он меня нашел, а теперь даже не знаю, хорошо ли это. Держитесь от мальчишки подальше. Этот парень не так прост. Он выследил меня по окуркам, а это, согласитесь, мало кому под силу. Хотите знать, почему я скормил ему все, что у меня было? Голодный крысеныш смертельно опасен! Я глаз не сомкнул и вам не советую. У него в жестяной банке что-то гремит. Думаю, это нож.
У меня мелькнула крамольная мысль: если бы адвокат знал, что в тайнике Ромка прячет не холодное оружие, а стальной каблук сестрицы, выдавая его за зуб дракона, спал бы он спокойно? Или каблук господин Буйский тоже бы расценил как предмет, пригодный для лишения его жизни?
