— Каким это еще Борисом Абрамычем? Березовским, что ли?!
— Ага…
— Значит, ты думаешь, что Воронцов в Москве? — сделал тематический скачок Алик Иваныч.
— Уже или скоро, буквально с минуты на минуту, будет там.
Мыскин задумался. В самом деле, местное отделение концессии, как сказал бы все тот же Остап Бендер, можно было объявлять закрытым. А что ему тут делать — без копейки денег, без ключей от квартиры? Да, надо ехать…
В этот момент послышались приближающиеся шаги, и Алик немедленно утратил задумчивый вид и вскочил на ноги и занял угрожающую оборонительную стойку. Аскольд тоже поднялся и тревожно посмотрел на Алика.
Шаги все приближались, тяжелые, гулкие… и в проем недостроенного гаража заглянула бородатая харя здоровенного дворника, облаченного в оранжевую куртку, форменный «вицмундир» для лиц его профессии.
— Эт-та шта-а за выставка, чертов корень? — гаркнул он, прокатившись по Алику Мыскину и Аскольду тяжелым, как колесо асфальтоукладчика, неприязненным взглядом. — А ну геть отседова, бомжары херрровы!!
Алик хотел было ответить дворнику, что тот недостаточно обдуманно выбирает выражения, что он прибегает к непарламентским выражениям и что неподалеку отсюда работает дипломированный дворник, бывший преподаватель университета, который даже с бомжами на «вы»… одним словом, он хотел обложить грубияна отборнейшим матом, но Аскольд с горьким смехом схватил его за рукав…
И Мыскин промолчал.
* * *
Ночной звонок, который отчего-то так встревожил Романова, оказался от одного из администраторов творческой группы Аскольда. Он срочно уведомлял Сергея Борисовича, что заказаны двадцать два билета на утренний лайнер до Москвы. Вылет в шесть пятнадцать.
— Та-а-ак, — протянул Романов, положив трубку. — Ну что будем делать, Алеша?
— А что такое?
— Вылет сегодня утром в шесть пятнадцать, вот что, — ответил Романов. — Ну… что будем делать? Вылетаем или как?
Константин почесал в затылке, помолчал, закусив тонкие губы, а потом произнес:
— Ну что ж… я думаю, нам нужно выбрать самый очевидный вариант. Тот самый, что я уже озвучил.
— Это какой же?
— А такой, если господин Воронцов будет пока что продолжать играть свою роль, как оказалось, довольно опасную…
— Чев-во? — внятно произнес Сережа.
— Естественно, не на благотворительных началах. Сколько мы можем дать, Сергей Борисович?
— Не меньше пятисот долларов, — проговорил Романов и, когда Сережа протестующе открыл рот, договорил:
— В сутки.
— Ведь неизвестно, как скоро мы сумеем прояснить ситуацию с нашим Принцем, — подхватил Алексей Фирсов, отчего-то трепля себя за и без того выдающееся во всех смыслах ухо. — Не исключено, что подтвердятся самые нехорошие подозрения. Но чтобы в этом убедиться, потребуется не так мало времени. Так что соглашайся, Серега. Ты же похож на Аскольда больше, чем сам Андрюша Вишневский. Просто как по одному образцу лепили.
Сережа почти физически почувствовал, как темные липкие щупальца силы, против которой он ничего не значил, обволакивают его тело. И тянут. Куда? Чем кончится вся эта занимательная комбинация, эта увлекательная игра за гранью фола, на грани провала и — возможно — небытия?
— А если я откажусь? — глухо спросил он.
Глаза Фирсова опасно сузились и коротко, выразительно блеснули, но лицо осталось таким же любезным и глянцево-светским.
— Я думаю, вы не позволите себе такой непростительной глупости, — сухо улыбнувшись, сказал он. — Кроме того, пятьсот долларов в сутки на дороге не валяются. В вашем замечательном городе девяносто процентов населения зарабатывают такую сумму разве что за целый год. Да и то не всегда выпадает такой удачный год. По-моему, ваше семейство — достаточно яркий пример достатка в вашем городе.
Сережа сказал:
— Выгадаете время, обманете Романа Арсеньевича, а потом соскочите, а меня тихо и незаметно сотрут в порошок за пособничество? Я ведь представляю, в какое дело вы меня втягиваете.
— О чем вы говорите? — вкрадчиво проговорил Очковая Змея. — Не понимаю.
— Зато я понимаю! — резко перебил его Воронцов. Впервые он позволял себе разговаривать со своими необычными работодателями в таких резких тонах. — Я не соглашусь на это! Ни за что!
— И напрасно.
Голос Фирсова был абсолютно спокоен, в нем не билось ни единой нервной нотки, но что-то присутствовало в его нарочито сглаженных интонациях, что заставило сердце Сережи на мгновение сдавленно замереть в груди, а потом забиться часто-часто.
— Вы мне угрожаете? — тихо спросил он.
— Мы никому не угрожаем. Мы предупреждаем. А вы отдаете себе отчет в том, что произойдет, если Вишневский узнает, что пропал его племянник? Его спецы перевернут весь город и раскопают всю эту историю. Там работают такие зубры… бывшие офицеры ГРУ и ФСБ, армейского спецназа и элитных подразделений МВД. Им поднять всю эту историю — все равно что экскаватору выкопать могилу. Разок-другой копнул — и готово. И тогда я не позавидую никому, до кого они доберутся. Вы будете одним из первым. — Лицо Фирсова на мгновение осветилось жестокой улыбкой. — Я не преувеличиваю. Потому что я один из них. И не худший. Я допустил прокол, и теперь должен исправить его. И каждый, кто не хочет способствовать мне в этом, мягко говоря, будет подкорректирован в своем поведении. Вот так, уважаемый.
Алексей коротко взглянул на сжавшегося Сережу и договорил уже совсем миролюбиво:
— Но ведь ты умный парень. Поэтому все будет хорошо. Правда?
Сережа конвульсивно дернул плечом. В этот момент в комнате бесшумно появилась Лена, которая до того мирно спала в соседней комнате. Она встала в дверях таким образом, что была отгорожена шкафом от своего мужа Фирсова и от Романова, и только Сережа мог ее видеть. Она начала что-то показывать Воронцову знаками — торопливо, встревоженно. По всей видимости, она слышала, о чем говорят мужчины.
Сережа неловко кашлянул, а потом произнес:
— Мне это… выйти надо.
Фирсов кивнул, а Романов распустил игравшие желваками угловатые темные скулы и проронил:
— Да, конечно.
Сережа встал и пошел к Лене, а вслед ему метнулся негромкий и почти неразличимый быстрый говорок Фирсова:
— Никуда не денется, ключ у меня в кармане.
Сережа вошел в ванную комнату, куда, по идее, он и отпрашивался. Лена молча зашла туда вслед за ним и произнесла:
— Они предлагают тебе ехать в Москву?
— Да.
— А ты?
— А я пока что не соглашаюсь.
— Почему? Боишься?
Сергей хотел метнуть ей в глаза горячий взволнованный взгляд, но почему-то даже не повернул в ее сторону головы. Его неожиданно спеленала холодная, истовая злоба. Холодная ярость. Почти ненависть ко всем этим Фирсовым и Романовым, которые однажды поймали его на непростительной глупости и теперь возомнили, что могут манипулировать им, Сергеем Воронцовым, как им вздумается.
— Почему? — переспросила Лена.
Он заставил себя посмотреть на нее. Верно, вот так же он смотрел на Лену два с небольшим года назад, когда они были вместе. Нет… не так. Тогда все было иначе. А сейчас все по-другому. Да, по-другому. И кто бы знал, кто бы знал…
— Я не знаю, Сережа, как ты хочешь поступить, — тихо проговорила она, — но мне почему-то страшно за тебя. Может, не надо?
— Ехать в Москву? Изображать из себя Аскольда?
— Да. Они, конечно, предложили тебе деньги, но ведь ты не понимаешь, на какую опасную игру соглашаешься.
— А ты понимаешь? — эхом откликнул Сергей.
— Я — тоже.
— А кто? Кто понимает? — с неведомым ожесточением спросил он.
Ее плечи тронула как будто бы легкая судорога.
— Ну кто… Алексей, мой муж, наверно. Романов еще. Не надо… не надо, — с запоздалой распахнутой искренностью вырвалось у нее, но Сережа, на которого имя Фирсова подействовало как государственный флаг Советского Союза на быка, уже упрямо сжал губы и произнес:
— Значит, опасно, говоришь? Опасно? Ну что ж… не все ж мне киснуть в этой глуши. А там мне хоть будут платить реальные деньги. Пора прекращать быть Нищиным! Понимаешь, нет? — И, после паузы, смоченной выступившим на лбу потом, добавил. — Ведь перестала же ты быть Солодовой…
— Сережа… — начала было Лена, но Воронцов уже выскочил из туалета и вошел в комнату, где сидели Фирсов и Романов.
Они разом повернули к нему головы.
— Я согласен, — коротко выговорил Сережа.
…В четверть седьмого утра он со всей группой вылетел в Москву. Из заказанных двадцати билетов не потребовалось три.
Из троих отсутствующих первым был настройщик аппаратуры Василий Рукавицын, а двое других — Мишка-Гриль и его телохранитель Толян.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ НАЧИНАЕТСЯ: ПРИНЦ И МЫСКИН В БОГОРОДИЦКЕ
