ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ НАЧИНАЕТСЯ: ПРИНЦ И МЫСКИН В БОГОРОДИЦКЕ
* * *
— И мертвы-ы-ый адмирал сойдет со стен к свечам… и пустотой зеркал наполнит свой бока-ал… и в гробовой тиши провозгласи-ит он то-ост… за упокой души-и, за вечную любо-о-овь… Я не забуду о тебе никогда-а-а, никогда-а… с тобою буду до конца-а, до конца-а, до конца-а-а!!
Прежде чем исполнять вокальные партии Вадима Самойлова, Принц и Мыскин прошли через очередные приключения, навязанные им новым образом жизни. Во-первых, Мыскин пытался угнать еще одну машину, но это окончилось позорным фиаско: из соседнего дома выскочил ее хозяин и опрометью бросился к Аскольду и Мыскину.
Те воровато прыснули наутек. Правда, Аскольд попытался было горделиво выкатить грудь и сообщить провинциальному автовлюбителю, что он — Аскольд и племянник олигарха Вишневского, что тот не посмеет поднять руку на столь сиятельную особу, но его — к счастью для незадачливого «князька» — увлек за собой Мыскин, который не питал особых иллюзий в отношении владельца машины.
Денег у них не было вообще. Правда, Аскольд объявил, что у него должны быть кредитные карточки «Виза Голд», на которых оставалось что-то около жалкой «десятки» в тысячах баксов, и начал шарить по карманам, но быстро оставил это бесполезное занятие, продиктованное скорее привычкой постоянно находить в своих карманах то, что требуется.
К счастью, им снова повезло (хотя стоит ли называть это везением в свете последующих событий — это еще вопрос). Они наткнули на брошенную ночью машину Гришки Нищина, на которую с тех пор никто не покусился. Они переглянулись и — сели в нее.
…Выезд из города прошел удачно. Им даже удалось стянуть ящик пива у оптового торговца на обочине дороги, да так ловко, что тот и не заметил. К сотому километру трассы Алик и Аскольд уже почти выпили незаконно экспроприированную ударную порцию напитка и теперь дружно горланили вышеприведенную композицию Вадима Самойлова из «Агаты Кристи» с саунд-трека из «Брата-2». Разумеется, в машине Гришки не было и намека на аудиосистему, и потому приходилось наслаждаться собственными вокальными данными. У Аскольда они были весьма приличными — как уж упоминалось раньше, это даже как-то даже несолидно для звезды нашей безголосой эстрады, — а вот об Алике Мыскине этого сказать было нельзя. Голос у него отсутствовал начисто, слух также был в эмбриональном состоянии.
Таким вот веселым манером нежданно-негаданно сложившийся дуэт одолевал километры, и Аскольд по мере приближения к столице становился все более истерически-весел.
Так шло до тех пор, пока они не проехали примерно двести пятьдесят километров от начальной точки путешествия и не въехали, поднимая тучи пыли, в город со смиренным елейным названием Богородицк.
Здесь у них кончился бензин. Этого рано или поздно следовало ожидать, и еще счастье, что он кончился именно в городе, пусть даже с таким добропорядочным названием, а не на пустынной трассе. Хотя при нынешнем развитии сети АЗС — автозаправочных станций — это не так страшно. Были бы деньги.
А вот с этим у Аскольда и Мыскина как раз было не фонтан. Пьяный Алик, вжившись в роль автоугонщика, предложил было взять бензин вместе с резервуаром, в который его заливают, т. е. вместе с бензобаком, а бензобак, разумеется, вместе с машиной. Проще говоря, он предлагал бросить нищинскую «копейку», тем более что она, по всей видимости, уже была сообщена в розыск, и угнать еще один автомобиль.
Но с этим в Богородицке как раз была проблема. Где ни стояла хотя бы самая захудалая «тачка», везде поблизости маячило злобное рыло ее хозяина, который выглядывал свое детище на колесах с таким тщанием, словно это был по меньшей мере джип «Опель фронтера» или «Мицубиси паджеро».
Между тем самой приличной моделью, которую удалось разглядеть Александру в Богородицке, была раздолбанная БМВ на трех колесах. Четвертое же колесо мирно лежало на обочине, а рядом с ним, под днищем машины, лежал сам счастливый автовладелец в драных пузырящихся трико и копошился в чреве своего драгоценного автомобиля.
— Ну что, Алик, — сказал по этому поводу Аскольд, когда заглохшая «копейка» наконец остановилась на обочине пыльной раздолбанной дороги, — есть у меня одна мысль. И у бомонда могут быть мысли, правда?
— И что за мысль?
— Нам нужны деньги, так? Так. Не меньше чем рублей триста-четыреста. Хотя, с другой стороны — зачем нам деньги, а?
Мыскин недоуменно уставился на него и даже икнул — вероятно, от пива.
— В этом и состоит твоя гениальная мысль — зачем нам деньги? Вообще-то хотелось бы доехать до твоей Москвы, — сардонически сказал он. — А за бесплатно разве что на хрене скакать…
— Пошлая вещь, — по-бендеровски отозвался тот, — буржуазная меркантильность и утилитаризм. Зачем покупать, если можно взять, где плохо лежит?
— А-а… ты тоже страдаешь клептоманией? Ну, я же говорил, что надо отжать еще одно «авто».
— Зачем так жестоко? М-м-м… ты видишь машину во-о-он на том пустыре? Ты вот что, Алик… умеешь бензин откачивать из бензобака?
— Уметь-то умею. А-а… ну попробую.
Алик вышел из машины с увесистой монтировкой, которую он обнаружил под сиденьем, и, подойдя к багажнику нищинской машины, двумя ловкими движениями вскрыл его и окинул его содержимое пристальным взглядом.
— В общем, так, — проговорил он, выуживая оттуда длинный резиновый шланг и канистру с водой.
Воду он тут же вылил прямо на асфальт, окатив при этом какую-то анемичного вида толстенную старуху с перекормленной кривоногой таксой, выражением на жирной морде крайне смахивающей на свою хозяйку.
Старуха подпрыгнула на слоноподобных ногах и заорала:
— Да что же это за хулиганье такое, твою мать? Среди бела дня…
— Заткнись, жирная каракатица, — равнодушно ответствовал Аскольд, глядя на манипуляции Алика Иваныча, — тебе полезно немножко сало отмыть с жопы, плешивая клюшка. Или в контрабас зарядить, курка-матка?
Старуха разразилась потоком брани. Такса подняла ногу, но внезапно привела ее в исходную позицию и с мерзким воем рванула по тротуару, волоча за собой отчаянно сквернословящую почтенную даму.
— Ну вот. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди, — поэтически откомментировал Аскольд, а потом повернулся к Алику. — Значит, так: пока ты тут экспроприируешь бензинчик, я пока что наведаюсь вон в тот милый магазинчик.
— Магазинчик? — Алик Иваныч посмотрел в сторону большого и, очевидно, недавно выстроенного белого торгового павильона, которыми повсеместно заменяли допотопные «перестроечные» коммерческие ларьки еще года два назад. — У тебя же денег нет. Пока что.
— Зато у них есть, — загадочно ухмыльнулся Андрюша Вишневский. — Ну ладно… встретимся через десять минут у нашей колымаги.
Все получилось именно так, как и рассчитывал оказавшийся ловким вором и прожженным мошенником кумир тинейджеров: через десять минут они встретились у своей честно угнанной «копейки» и похвастались успехами.
— Литров десять отжал, — заявил Алик Мыскин, ставя у заднего колеса полную канистру. — Весь бак мужику под ноль вычистил. А твои успехи как?
— Недурно.
И Аскольд отточенным движением циркового фокусника выхватил из заднего кармана своих пижамовидных вытертых джинсов — тех самых, в которых он проснулся в квартире дедушки Воронцова — пачку десяти — и пятидесятирублевых купюр, а другой побренчал монетами в левом боковом кармане.
— А-а, — протянул Алик, — маленькая пантомима со счастливым финалом по статье УК РФ такой-то: мелкая кража. Как провел дело?
— Элементарно. Наши торговцы имеют обыкновение держать кассу открытой, — сказал Аскольд, в то время как Алик Мыскин начал заливать незаконно присвоенный бензин в бензобак машины, — надеются на свою ушлость… типа все видят. Я и подумал: а почему мне, собственно, не позаимствовать оттуда денег в трудную для державы минуту? Особенно в какой-то жалкой торговой точке, которую можно купить с потрохами за ничтожную долю месячных доходов моего дядюшки. Правильно я мыслю?
— Ну да, — с кривой усмешкой сказал Александр. — Садись в машину, поедем…
Аскольд продолжил уже в салоне:
— Так вот, я и говорю той кукушке, что там сидела и злобно на меня косилась: а что, мадам, вон то вино за сто восемьдесят рублей — оно у вас включает одиннадцать процентов алкоголя или оно, упаси Боже, крепленое? Вежливо так говорю, я уже лет шесть ни с кем так вежливо не разговаривал с того случая, когда в колледже я предложил преподу присесть, а стул под ним взорвался. Он мне накануне закрысил курсовую… ну, я ему и сбацал чернобыльскую аварию в одной отдельно взятой жопе.
— Ты учился в Америке, небось?
— Да нет, в Москве. Хотя дядя с папашей хотели меня пристроить куда-нибудь в Гарвард: дескать, такой здоровый оболтус, а ни хрена не знает и не умеет. Ну и дальше про ларек: эта шалава, которая там за продавщицу, торкнулась в мою сторону, аки глухой тетерев, а потом подставила стул и полезла за этим вином на самую верхнюю полку, чтобы, значит, узнать, сколько там градусов. А я тем временем кассу вычистил… Копперфилд удавился бы собственными пейсами, увидь он мою денежную реформу… и говорю так вежливо, аж в боку закололо: ну что, сколько процентов спирта на-гора выдали доблестные североосетинские виноделы? Она свою харю поворачивает и говорит: одиннадцать, совершенно верно. А я говорю: ах, какая незадача, а я думал, что оно безалкогольное… я же за рулем. И пока она свои зенки растормаживала, я уже поворот оверштаг — и полный адью. И ручками так на прощание сделал, как я своим гребаным поклонничкам махаю, когда ухожу со сцены.
