«Мне страшно… я не могу.»
Алик хотел что-то сказать, но тут вмешался корчащийся на земле амбал.
— Я тебя, сука, из-под земли достану, — выдирая изо рта шланг, с трудом невнятно проскрежетал он. — Я тебя… блина…
— …на шашлык с аджикой переработаю, — договорил Аскольд, с лица которого сдуло следы короткой и непонятной истерики точно так же, как ветер срывает тополиный пух. — Замечательно… встретимся в шесть часов после войны, как гов-варивал бравый солдат Йозеф Швейк, беседуя с сапером Водичкой после того… как их выпустили из-под ареста за избиение лиц венгерской национальности!
Аскольд уже вылез из машины и стоял с бесстрастным лицом. Потом подошел к амбалу и со всей дури ударил его ногой под ребра. Тот сдавленно захрипел, и Аскольд, увлекая за собой Мыскина и виляя между машинами, побежал с заправки…
История с тараном и последующим великодушным дарением машины имела впечатляющее продолжение. Когда на место происшествия прибыла милиция — а прибыла она почти тотчас же, т. е. через десять минут — выслушавший пострадавшего от произвола хозяина «Мерседеса» лейтенант попросил его проехать в отделение и написать заявление.
В отделении справились касательно «подаренной» таким великолепным образом автомашины ВАЗ-2101 и выяснили, что не далее как сегодня этот автомобиль поступил в особый каталог по факту угона…
— Веселые парни, — сказал толстенький инспектор, беспрестанно смахивающий пот с короткой красной шеи, — повезло вам, гражданин. Могли ведь обидеть и посерьезнее…
— Посерьезнее? — заорал толстяк. — Да ты че мне тут втираешь, ментяра? У меня «Мерс» новый, недавно купил, е-мое! А ты мне тут гонишь — могло бы быть серьезнее!!
Лейтенант пристально посмотрел на обиженного гражданина. Потом приложил к плохо выбритой щеке ладонь и задумчиво, нараспев, почти нежно, проговорил:
— «Мерс», говоришь, новый? Помяли тебе? А почки с печенью у тебя тоже новые, мужик? А то смотри…
Толстяк захлебнулся от возмущения и хотел было что-то возмущенно вещать, но лейтенант уже повернулся к нему спиной и крикнул кому-то:
— Ну что, Колян, посмотрел, чья тачка? В угоне числится, да? Чья?
— Числится. Сегодня только поставили. А купил ее мужик только вчера, если не напутали. Тут фамилия хозяина этой машины такая смешная, — ответил дэпээсник Колян, — Нищин, Григорий.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПРИНЦ И МЫСКИН У МЕНТОВ
* * *
После приключений на автостоянке Аскольд сел на пыльной обочине и разразился градом ругательств. Кажется, он уже пожалел о своем опрометчивом поступке, продиктованном ему оскорбленным тщеславием. Алик присел с ним рядом и принялся его утешать:
— Да ладно тебе, Андрюха… все равно от этой тачки надо было избавляться. Ее, поди, в угон поставили… могли спалиться на ней.
Аскольд повернулся к Алику и буквально заорал на него:
— Кто спалится — я? Да мне бы только до этого чертового дядюшки дозвониться, и все эти менты припухнут!
— Вот именно, что если бы… ментов… — пробормотал Мыскин, а потом вдруг воздел к темнеющему, словно перед грозой, предвечернему небу указательный палец и воскликнул:
— А ведь это мысль! Менты!
— Ты перегрелся? — участливо поинтересовался Андрюша Вишневский.
— Да нет!
— В смысле — что там о ментах?
— А в том смысле, что они могут нам помочь. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Ты подойди к ним, представься, попроси как-нибудь подбросить… в-общем, денег посули. Они это дело любят, деньги. Правда, у меня их нет, так ты скажи, что по приезде в Москву… сельские менты — они сговорчивые, если им наобещать.
Если бы Алик был немного потрезвее, он не стал бы предлагать подобного. Да и Аскольд не рискнул бы применять советы Мыскина на практике. Но так как оба путешественника адекватным восприятием действительности не страдали, то они незамедлительно отправились в ближайшее отделение милиции, которое указал им пыльный старичок в драных трико.
Этим пунктом оказалась будка ГИБДД, сиротливо торчащая на обочине шоссе, уходящего куда-то на северо-восток. Возле нее торчало три машины ДПС, Кам АЗ-«дальнобойщик» и две инормаки, возле которых сеутилось несколько ментов. Аскольд и Мыскин, не глядя на них, прошли в будку. Здесь они нашли лейтенанта, с крайне умным видом сидящего за постовым компьютером. Впрочем, каков был лейтенант — пузатенький, лысеющий, беспрестанно смахивающий с шеи пот — таков был и компьютер, которому было далеко и до первого «пенька». То есть «Пентиума-100». Играло радио, и что характерно, оттуда раздавались звуки одной из наиболее известных композиций Аскольда. Это ободрило Андрюшу и Алика.
Аскольд густо прокашлялся. Мент повернулся к нему и проговорил:
— Что такое?
— Гражданин автоинспектор, — поспешно заговорил Алик, боясь, как бы Андрюша со своими великосветскими приемами не отмочил что-нибудь из серии «да как вы смеете не помогать мне — мне-е-е!!», — нам нужна ваша помощь. Мы с товарищем попали в аварию…
— Это и неудивительно, — сказал мент, втянув воздух ноздрями, — любой бы попал. Пить надо меньше.
— Вы не поняли, — начал было Аскольд ледяным тоном князя Андрея, отвергающего Наташу Ростову; но князь Андрей умер в нем тотчас же после того, как хлопнула дверь и чей-то шумный жирноватый, чуть дребезжащий голос воскликнул:
— Да что же это у вас за бес-пре-дел… да вот же они!
Алик и Андрюша Вишневский синхронно повернули головы и вытянули шеи: на них свирепо таращились маленькие поросячьи глазки так опрометчиво обиженного Аскольдом мерседесовладельца.
— Вот же они!!!
— Кто — они? — меланхолично спросил инспектор.
— Да те пидоры, что приложили мой новый «Мерин»! Вот этот, лысый урод который!!
— Полегче на поворотах, жирная скотина! — подал-таки голос Принц. — Свою харю давно в зеркале видел? А впрочем, что с тебя взять — ты, верно, бензину перепил.
При воспоминании о том, как буквально час назад Аскольд тыкал наконечником бензинового шланга ему в рот со словами «кушай яблочко, мой свет, благодарствуй за обед», — толстяк начал багроветь. Его и без того отклоняющиеся от стандартов багровости кожные покровы стали просто-таки пунцовыми, а двойной подбородок несколько раз подпрыгнул, как взбесившийся верблюд. Крик «ну, падла-а-а!» знаменовал собой точку отсчета для новой батальной сцены: толстяк с прыткостью, которую сложно было угадать в его тучном неповоротливом теле, подскочил к московскому мегастару и замахнулся пухлой булочковидной рукой. Аскольд стоял у стены и не ожидал такого выплеска праведного гнева, и если бы не Мыскин, то быть Аскольду битым вторично — после показательной-то Гришкиной экзекуции.
К счастью, толстенький инспектор оказался столь же реактивным, как владелец «Мерина». Его буквально зашвырнуло к амбалу, и он, не без труда обхватив (не скажу — за талию) внушительное брюхо обиженного, начал оттаскивать его от Аскольда. В этом похвальном начинании ему помогли двое его коллег, разминавшихся коньячком в соседней комнатке. Так что пыхтящий от гнева толстяк скоро был призван к порядку, а инспектор сказал:
— Сейчас составим протокол. Значит, вы утверждаете, что именно этот гражданин умышленно врезался в вашу машину, спровоцировав таким образом серьезные повреждения морального и материального ущерба?
Синтаксические навороты работничка ДПС не впечатлили толстяка. Он снизил обороты, но все равно его манера ответа изрядно походил на вопль:
— Да! Я же говорю, что это он! Это говорю я, Колян Сиплый!
— Все эти Коляны не могут быть приобщены к делу. Меринов Николай Алексеевич, не так ли? — заглянув в составленный получасом ранее протокол, спросил инспектор.
— Ну чего ты мне втираешь, начальник? Я же уже все сказал. Ты лучше у этого козла спроси, как его паршивое погоняло.
— Погоняло действительно у козлов и баранов, — сказал Аскольд. — А я Андрей Львович Вишневский. Может, слыхал, ничтожество?
Толстяк ничего такого не слыхал. Зато инспектор сказал:
— А, это мне уже все уши прожужжали. У меня дочка всю квартиру обклеила плакатами этого, как его… Аскольда. Я уже всю его биографию наизусть выучил — и что его по паспорту Вишневским, и что Андрей — прямо как тебя.
— Так это я и есть, — объявил Аскольд.
Инспектор некоторое время смотрел на него неопределенным взглядом, а потом снова потянул воздух ноздрями и рассмеялся:
— Извини, брат, у нас тут заведений такого профиля нет. КПЗ есть, вытрезвитель есть, а вот «дурки» нет. Так что Аскольдов нам девать некуда.
Андрюша обиделся. Он выдвинул нижнюю губу с тем пренебрежением, с каким Людовик XIV, имевший, как известно, свойственную всем Габсбургам (он — по материнской линии) отвислую нижнюю губу, говорил: «Государство — это я». Впрочем, некоторые историки сходятся на том, что Людовик не говорил такого. А вот Аскольд с куда большей определенностью, нежели Король-Солнце, заявил:
