— Не я!
— А кто?
Я замерла.
— В этом доме постоянно что-то разваливается, — заворчал Павел. — Все, уходи!
— Вон гонишь? — хмыкнула тетка.
Я прикусила губу. Очень хочется увидеть незнакомку, но петли у дверок шкафа никогда, похоже, не смазывали. Удивительно, что они не скрипели в тот момент, когда я влезла в гардероб! Может, все же попытаться приоткрыть хоть крохотную щелочку? Я очень осторожно пошевелила створку — незамедлительно раздался ужасающий скрип.
— Если Исидор не согласится сделать ремонт, — отреагировала баба, — вам на голову какая-нибудь антресоль упадет.
— Уходи, — коротко велел Павел.
— Не дергайся, я уже на лестнице.
— Пока еще нет.
— Хамло!
— Тебе ли, вымогательнице и лгунье, говорить о воспитании!
— Можешь не давать денег.
— И ты оставишь меня в покое?
— Разве я тебя мешаю? — делано изумилась гостья. — Обидно слышать, мы ведь считаемся друзьями.
— И поэтому ты занялась шантажом?
— Вот как ты понимаешь происходящее!
— А как мне еще понимать? — спросил Павел.
— Ты же знаешь, первые сто тысяч были нужны на оплату лечения Пелагеи. Кстати, она постоянно о тебе вспоминает. Здорово будет, если Суворова решит найти сына! А сумма, которую я сегодня получила, — обычный платеж, как мы и договорились.
Павел неожиданно засмеялся.
— Ты патологическая врунья! Решила, что мало от меня имеешь, вот и придумала дорогостоящую больницу.
— Я не вру, старуха находится под медицинским наблюдением!
— Это правда, но у нее тяжелый инсульт, речь отсутствует. Ты, моя дорогая, ошибаешься: Пелагея не способна ни о ком спрашивать. Кстати, деньги ты себе отгрызла в последний раз. Не жди бешеных бабок, их не будет.
— С ума сошел!
— Хватит, я больше не собираюсь платить.
— Ладно, но уж тогда не удивляйся, если в «Желтухе» появится рассказ о Суворовой и ее сынке Быкине, который ловко превратился в Брыкина. Все потеряешь: и бизнес, и честное имя. Люди от тебя шарахаться будут!
— Отбоялся! Иди уже! И больше не являйся. Никогда.
— Значит, храбрый теперь?
— Да!
— Ладно. А что скажешь о Нинке? Она жива и способна соображать.
— Это кто еще такая?
— Забыл? Ну и ну! Нинка Косая из деревни Гоптево. Как тебе? Можно ведь и глубже копнуть. Вспомнить про Жанну и Алену Звереву. Говоришь, у девчонок аллергия случилась? Интересно.
— Уходи, — прошептал Павел, — пожалуйста!
— Навсегда?
— Нет, я пошутил. Следующий платеж будет как обычно.
— Вот и хорошо, — сказала шантажистка. — Не стоит нам ссориться. И с Верой ты нормально разобрался!
— Я ее не трогал, — чуть слышно ответил Брыкин, — я ее любил.
— Как Ксюшу, — уточнила незнакомка. — И как Жанну с Аленой!
Раздался шорох, потом тихий стук. Я сидела в шкафу, окаменев, как испуганная ящерица.
— Господи, за что? — вдруг отчетливо совсем рядом произнес Павел. — За что? За что? За что?
Наконец наступила тишина. Спустя минут пять я рискнула пошевелиться, потом осторожно высунулась в холл: никого! Вот вам мое везение — ну почему в самый неподходящий момент петли начали скрипеть, а сейчас не издали ни звука?
В десять утра я позвонила Нине Косарь, рассказала ей о последних событиях и попросила:
— Павел Брыкин был трижды женат. Будь добра, найди данные на всех его жен и выясни, отчего они скончались.
— Сейчас займусь, — откликнулась Нина. — А ты что будешь делать?
Я хотела ответить, но услышала в коридоре чьи-то осторожные шаги и живо сказала:
— Перезвоню через пару минут, — и пошла смотреть, кто там шастает.
Перво-наперво я заглянула в кухню и обозрела пустое пространство, потом, набравшись нахальства, засунула нос сначала в спальню к Исидору, а затем в комнату Павла. И математик, и бизнесмен мирно спали.
Я пошла к себе, закрыла дверь, взялась за телефон, и тут в глубине квартиры раздался глухой звук — словно кто-то уронил мешок с мукой. Я понеслась по коридору к библиотеке и, вбежав туда, заорала:
— Есть тут кто?
В дальнем углу комнаты зашевелилась какая-то тень.
Я схватила здоровенную напольную вазу и взвизгнула:
— Немедленно выходи! А то плохо будет!
— Простите, пожалуйста, я не хотел вас беспокоить… мне Исидор разрешил… — заскулил хрипловатый баритон. — Очень глупо вышло…
— Вы кто? — слегка успокоившись, спросила я.
— Григорий Селезнев, — прошелестела тень.
Я рухнула на диван.
— Фу! Что вы здесь делаете? Как попали в квартиру?
— Вошел.
— Хороший ответ! — рассердилась я. — Понятно, что не влетели в форточку! Кто вам открыл?
— Никто, — растерянно бубнил Селезнев, — дверь всегда не заперта.
— Неправда! Я вчера сама повернула ключ. Впрочем…
— Вы хотели что-то сказать? — забеспокоился Григорий.
Я помотала головой. Не следует сообщать заказчику о таинственной гостье, которая посещает Брыкина. Мне стала понятна ситуация: я-то старательно заперла двери, а вот Павел, выпроваживая незнакомку, как всегда, не побеспокоился ни о щеколде, ни о замке.
— Что вы здесь делаете? — повторила я.
Григорий показал мне букет в хрустальной вазе, стоявшей на журнальном столике.
— Цветы!
— Вижу, — кивнула я, — астры, весьма красивые.
— Исидор разрешил мне их принести.
— Вы захотели украсить библиотеку? — поразилась я.
— Да, — прошептал Селезнев. — Понимаете, человека принято хоронить на третий день, вроде именно тогда душа отделяется от тела и уходит к богу. Вообще-то, я материалист, не верю во всякие там астральные тела, понимаю, что смерть — это навсегда, возврата оттуда нет. Но когда трагически скончалась моя Клара… когда я остался без моей любимой жены… подумал… решил… вдруг и правда тот свет существует?
— Несомненно, ваша жена сейчас на небесах, и она счастлива, — с жаром сказала я, испытывая к Селезневу жалость.
— Полагаете? — неожиданно повеселел Григорий и начал теребить край широкой, сильно мятой футболки.
— Стопроцентно! — покривила я душой. — Сходите в любой книжный магазин и посмотрите литературу, посвященную жизни после смерти.
Григорий закивал.
— Непременно. И еще я подумал: моя любимая жена необыкновенная женщина, она понимает, как мне плохо, и если даже находится в ином мире, сумеет найти способ связаться со мной. Но мне пока не отдали тело, и я не могу упокоить Клару.
— Примите мои искренние соболезнования, — пробормотала я.
Всегда теряюсь, когда нужно выразить человеку сочувствие в связи с кончиной близких. Какие слова тут подойдут? Все не годится!
— Вдруг душа моей любимой жены Клары мучается? — монотонно продолжал Селезнев. — Ждет красивых слов, букетов… Поэтому я позвонил вчера вечером Исидору. Каюсь, забыл глянуть на часы, за полночь старика побеспокоил, попросил: «Разреши завтра с утра заглянуть, цветы поставить на месте гибели моей Клары и немного посидеть». Исидор замечательный человек, меня за бестактность не отругал, тут же воскликнул: «Гриша, ты же у нас почти родственник, что за глупые вопросы? Приходи в любое удобное тебе время». Ну я и явился пораньше, зная, что двери у Паши с Исидором всегда открыты, вот и проскользнул в квартиру. Думал, что действую тихо, но вас разбудил. Простите, Христа ради!
— Я давно встала, вы нисколько меня не побеспокоили. Хотите кофе? — спросила я.
— Со сливками? — поинтересовался Григорий.
— Можно с ними, еще есть сгущенка. Пойдемте, — улыбнулась я.
Селезнев быстро встал, пошатнулся, уцепился за край стола и медленно опустился на пол.
Я кинулась к нему.
— Вам плохо?
— Голова кружится, — еле слышно промолвил Григорий, одергивая серую майку. — Принесите валидол, пожалуйста… Он точно есть в аптечке.
— А где она? — растерялась я.
— Около кухни небольшая кладовая, — прошептал Селезнев, — там на стене висит.
Я опрометью кинулась за валидолом в кладовку, увидела довольно объемный железный шкафчик с красным крестом посередине, распахнула его и поразилась безукоризненному порядку в аптечке. Надо же, безалаберные хозяева расставили флакончики, пузырьки и тубы, как солдат на параде.
Когда я вернулась в кабинет, Селезнев лежал на животе около дивана.
— Вы упали? — кинулась я к нему.
— Там на полу какой-то пакет, — довольно бодрым голосом сообщил Григорий. — Может, что-то нужное туда закатилось? Не могу достать.
Я сунула Грише блистер с лекарством, наклонилась, но ничего не разглядела. Пришлось встать на колени, а потом лечь на живот. Наконец я вытащила полотняный мешочек, набитый веревками.
— Это заготовки для макраме Оли, жены Исидора! — осенило меня. — Рукоделие никто не уносил, просто засунули под диван.
