Уже в машине я вспомнила про мешок, но возвращаться плохая примета. Мы проехали мимо клуба, поравнялись с “Хондой”, и Владимир притормозил.
— Что будем делать с автомобилем?
— Я сяду в него и поеду.
— Он же поломан.
Черт, как плохо иметь амнезию. Пришлось выкручиваться.
— Ерунда, — сказала я, — я его починила.
— Значит ты солгала? — погрустнел Владимир.
— Солгала, — призналась я.
— Зачем?
— Очень хотелось помыть руки.
Не знаю как понял он мои слова. Я бы, на его месте, поняла буквально, но Владимир просиял.
— Много думал о тебе, — прошептал он, кладя свою ладонь поверх моей.
Мне не захотелось сообщать ему очевидные вещи, поскольку даже Иванова знала как много я думала о нем и доме, в котором он остановился.
— Думай и дальше, и мы встретимся, — пообещала я и чмокнула его в щеку.
На мой взгляд это выглядело достаточно утонченно.
Глава 22
К дому Власовой я приехала в полночь. Чертово зеркало вышибло из меня последние мозги, и я забыла позвонить Татьяне. К счастью в ее квартире горел свет, давая надежду, что она дома. Закрытый клуб тоже давал эту надежду. Правда часть надежды отнимал Сюрдик, который мог затащить Власову к себе, но в целом арифметика была в мою пользу.
Остановив машину у подъезда, я вышла, набрала код и застыла перед домофоном. Мне никто не ответил. Я топталась у двери минут двадцать, собираясь уже уходить, но в это время подошел мужчина с собакой. Окинув меня искушенным взглядом, он открыл дверь и пропустил вперед собаку, потом занес свой живот. Я воспользовалась моментом и шмыганула следом.
— Вы к кому? — строго поинтересовался он.
— К коню, — ответила я и побежала по ступенькам, мысленно продолжая общение в очень образной форме.
— Хулиганка, — крикнул он вдогонку.
Собака лаяла, мужчина от нее не отставал, я же остановилась у двери Власовой и истерично давила на кнопку звонка. Мне хотелось попасть в квартиру раньше, чем на площадке покажется живот. Видя безрезультатность, я оставила кнопку в покое, с силой затарабанила в дверь, и… она открылась.
Должно быть у меня уже выработался рефлекс на открытые двери, и не мудрено: за каждой — по покойнику. Здесь кто хотите струхнет. Я попятилась назад, но живот показался-таки на лестничной площадке, и я юркнула в квартиру.
Власова лежала на том же диванчике, на котором я оставила ее нетрезвое тело. В том же красивом вечернем платье и туфлях на высоких каблуках. Масючкины герани ожили и сильно украшали антураж. На фоне цветущих гераней Власова была недурна и смотрелась не хуже Верочки. Если не приглядываться к лицу. Я присмотрелась и поняла, что Власовой нехорошо. Так плохо она не выглядела никогда. Температура ее тела укрепила меня в этой мысли. Власова была мертва. Горящий в комнате свет говорил о том, что сделала она это совсем не в дневное время.
Я попятилась и наступила на сумочку.
“В сумочке лежали ключи от дачи,” — вспомнила я и подняла ее.
Ключи действительно лежали там. Власовой они уже не были нужны, я их забрала и вышла из квартиры. И столкнулась с “животом” и его собакой.
— Хотите быть свидетелем? — спросила я.
— Чего? — насторожился “живот”.
Я толкнула дверь. Лежащая на диване Власова была видна с порога.
— Она мертва, — сказала я. — Вызывайте милицию.
“Живот” содрогнулся.
— Вы убили ее?
— Ну что вы, она уже холодная.
— Почему?!! — незаметный остаток волос на его голове стал предельно заметен.
— Остановка сердца, — развела я руками и поплелась по ступенькам вниз.
— Как ваше имя? — крикнул он мне вослед.
— Власова знает, — призналась я, не желая оставаться инкогнито.
* * *
Было так поздно, что я рассчитывала на цыпочках прокрасться в свою комнату и заснуть. Однако, на даче творилось неладное. Катерина белугой ревела в столовой. Виктор, разложив по карманам руки, нервно нарезал круги у стола.
— Вот такая беда, — приговаривал он, бросая косые взгляды на дверцу шкафа, за которой хранилось все хмельное. — Ничего не поделаешь, вот такая беда.
— Нельзя же так убиваться, — решила я утешить Катерину. — Девочкой тетю Мару никак не назовешь. Дай бог каждому дожить до семидесяти и умереть во сне от остановки сердца. Правда жизнь ее была скучна, но безмятежна. И еще неизвестно что лучше. Я вот, с моей кипучей деятельностью, не рассчитываю дотянуть и до пятидесяти. К тому же в стране твориться такое, что остается лишь завидовать покойным.
— Я не против, — всхлипнула Катерина.
— Так чего же ревешь?
— Павла нет, — зарыдала она пуще прежнего.
— Как нет? — опешила я. — Мы же виделись в полдень. Он был весел и здоров.
— А теперь он мертв, — сообщил Виктор, вновь косясь на дверцу.
Мне захотелось присесть. Тень смерти простерла надо мной свои руки. Я по-новому посмотрела на Виктора и Катерину. Кто знает, может и их вижу в последний раз. Может и они меня больше не увидят. А-аа! А Иванова?! Где-то сейчас моя Иванова?!!
— Умер от остановки сердца? — роняя голос, спросила я.
— Да-а, — всхлипнула Катерина.
— Но перед этим на него наехал пятитонный грузовик, — пояснил Виктор, обращая свою скорбь все к той же дверце.
Это ужасно, но мне стало легче. Хоть одна нормальная смерть, без открытой двери, гераней и тела на кровати. И тут меня словно током прошило.
— Когда погиб Павел?
— Днем по дороге к Кизюлиной, — сквозь рев сообщила Катерина. — Уж лучше бы он женился на ней, чем тако-ооое!
— На Кизюлиной? — уточнила я.
— Да, Катюша терпеть ее не могла, — пояснил Виктор, не отрывая глаз от дверцы.
— Не могла? — растерялась я. — Что, и у Кизюлиной сердце того?..
— Да никакие черти не возьмут эту Кизюлину! — решительно внесла ясность Катерина. — Через эту стерву и погиб мой Павлик! Я уж думала, что намертво их разлучила, так нет, он, дурачок, шел мириться к этой Кизюлиной. Это она нас намертво разлучила-ааа!
— Значит он до своей девушки не дошел? — спросила я.
— Нет, слава богу не успел ей доставить радость, — ответила Катерина и вновь залилась слезами.
Что и требовалось доказать. Значит во время гибели герани были в его руках. И здесь герани! Опять герани! Где Иванова? Где эта сумасбродная? Где эта шальная Иванова? Никогда нет ее под рукой, если очень надо!
Я помчалась в ее комнату. Иванова лежала на кровати… Боже, как мне сделалось дурно. Уже не могу видеть человека, лежащим на кровати.
— Ма-аа-мочка-аа, — заблеяла я.
Иванова лежала с компрессом на голове. Когда я заблеяла, она сняла компресс и пробасила:
— Хрен тебе на воротник!
Я обрадовалась. Не тому, что она мне пожелала, а тому, что Иванова жива, хоть и брякает глупости.
— Поняла, все поняла, — воскликнула я в угаре прозрения. — Это герани! Это они!
Иванова откинула голову на подушку, натянула на лоб компресс и простонала:
— Уйди, заполошная, муторно.
Несложно было догадаться, что они с Зинкой топили горе в стакане. Боль души в сочетании с водкой — гремучая смесь. Но не могла я оставить Иванову в покое. Позарез мне был нужен советчик.
— Ты только вникни как умерли все, — упрямо пыталась я донести до нее суть своего открытия. — Сначала герани, потом остановка сердца. Только что видела труп Власовой.
Иванова стянула компресс и вновь оторвала голову от подушки.
— А ей-то чего не жилось?
— Та же причина: герани за головой.
— И остановка сердца?
— Остановка сердца безусловная, раз тело холодное, — со знанием дела ответила я.
— Вскрытие что показало?
— Вскрытия еще не было.
Иванова опять уронила голову на подушку.
— С тобой говно хорошо есть, — пробурчала она, натягивая на лоб компресс.
— Почему? — изумилась я.
— Наперед забегаешь.
— …
— Вскрытия еще не было, а ты уж знаешь от чего она умерла, — пояснила моему вопросительному молчанию Иванова. — Власова истеричка. Когда истеричек бросают мужья, они глотают снотворное или вскрывают себе вены.
— Крови не было, — уточнила я.
— В любом случае твоя версия с геранями — чушь, как все, о чем ты говоришь, — не обращая внимания на ремарки, заявила Иванова.
— Верочка в двадцать пять лет умирает от остановки сердца! Вот это чушь!
— Верочка страдала пороком с детских лет. Дурная наследственность Фимы. Вся его родня — сердечники.
— А тетя Мара? Если верить Катерине, то, не считая радикулита и геморроя, тетя Мара патологически здорова.
— Я бы показывала психиатрам всех, кто верит Катерине, — отрезала Иванова. — Вашей Маре семьдесят лет, и скажу, как доктор медицины: не будет геморроя у того, у кого здоровое сердце.
Не советую это запоминать: Иванова прекрасный врач, но и мастер по “перлам”.
— Молодой и красивый труп Павла и вовсе нашли под самосвалом, — продолжила она, пока я добросовестно переваривала информацию о взаимосвязи сердца и геморроя.
