— Коля, ты гений! — восторженно лепетала я. — Коля, ты гений! Как тебе удалось найти голограмму?
— Задача была невыполнимая, но мы как-то справились, — важно ответствовал он и добавил из скромности:
— Под моим руководством.
Решив, что его широкая грудь достаточно пропиталась моими слезами, я оставила ее в покое и приступила к главному.
— Хочу сделать чистосердечное признание, — заявила я.
Наш с Капой Коля напрягся и дал отмашку:
— Делай, раз хочешь.
И я начала делать. Я подробно рассказала о том, как вошла в квартиру, как обнаружила там двойницу в своих халате и шлепанцах, как набросилась она на меня с кулаками.
— Лично я зла агрессорке не желала, — душевно заверила Колю. — Она же вцепилась в меня. Пришлось легонько ее оттолкнуть. Кто же знал, что ей приспичит падать так неосторожно?
Коля был поражен.
— Это все? — спросил он диким голосом.
— Все, — с невинным видом кивнула я.
И подумала: "Все ерунда. Главное, что Казимеж меня не разочаровал. Чтобы я считала его настоящим мужчиной, он сделал много чего.
Во-первых, он остался живой.
Во-вторых, он спас меня от заточения.
В-третьих, он положил приличную сумму на мой счет.
В-четвертых, хоть и прошло с момента нашей встречи два с лишним года, он все еще меня любит, а это удавалось немногим.
В-пятых, теперь мы точно поженимся.
Навсегда".
Не знаю, куда мысль увела бы меня, если бы не Коля.
— Зачем ты ломала комедию? — зло спросил он.
— Ради алиби хотела вас убедить, что я невинная жертва. Ведь именно так и было.
— А зачем ты прятала халат, ковер, труп и тапочки?
— На этот вопрос, подумав, без всякого напряжения мог бы и сам дать ответ.
Коля униженно попросил:
— Дай все-таки ты.
Пришлось согласиться:
— Хорошо. Кто знает, в каком состоянии нервы твоей жены? Она, между прочим, в Гостином Дворе зарекомендовала себя хуже некуда. Я прикинула: сейчас брякну про труп, следом его покажу, а этой парочке вдруг захочется смотаться в милицию. Нет уж, сначала они мне алиби, а потом я им труп. Пока вы бродили по комнатам и про знакомство наше болтали, я не дремала и все записывала на свой старенький магнитофон.
Коля поскреб в затылке и неожиданно сообщил:
— Ну, ты и дура!
— Приятно послушать умного человека, — без сарказма (на полном серьезе) призналась я.
— Нет, правда, — заверил он. — Ладно, труп и ковер, испачканный кровью, но зачем ты прятала тапочки и халат?
— Из любви к искусству. Если писатели лгут томами, то почему бы и мне не приврать? Слегка на словах и чуточку делом.
Коля задумался. Действительно, то, что я ему накидала, прожевать и переварить нелегко.
— О чем ты разговаривала с американской агенткой? — спросил он, отчаявшись меня хоть как-то понять.
— О чем можно было с ней говорить? — рассмеялась я, не выпуская из виду ту капсулу, которую нашла под диваном. — Она же, как пьяная, на ногах еле держалась. Не толкни я ее, сама бы на диван завалилась.
Коля явно был раздосадован.
— Ничего не пойму, — сказал он. — Тогда, выходит, здесь нет никакой игры?
Я обрадовалась и с восторгом воскликнула:
— Ну да! Нет здесь никакой игры! Я ее толкнула, она упала, и все!
— А кто же тогда выстрелил в ту агентку снотворным? Экспертиза показала, что она напичкана препаратом длительного действия.
Час от часу мне не легче!
— Слушай, Коля, а может, это террористы? Они выстрелили в нее иглой отравленной, а выносить тело сразу почему-то испугались. Решили оставить ее до утра, а тут я нежданно пришла.
— Ты? Нежданно? В свою квартиру? Любой должен был знать, кто хоть однажды следил за тобой. В том-то и дело, что не было никакого тела, — стал выходить из берегов Николай. — Препарат начал действовать через сорок минут. Явись ты чуть позже, нашла бы в своей квартире девицу, но спящую. И не было бы никакого трупа, думаю я. Неужели не ясно: ее не травили, ее усыпляли. Какого хрена было ее толкать?!
Мне эта мысль понравилась, но поделиться своим впечатлением я не успела — Коля продолжил:
— Есть множество средств, которые валят с ног человека, как комара. Раз девице ввели именно тот препарат, значит, именно сорок минут кому-то понадобились. А кому? Кому, спрашиваю тебя?
— И совершенно напрасно спрашиваешь. Этого я знать не могу. Сами ответы ищите. Лично меня интересует совсем другое: сколько теперь мне дадут?
Коля опешил.
— Чего дадут?
— Лет, конечно, не медалей же. Речь о сроке, на который меня упекут за убийство девицы.
— С ума сошла? — возмутился Коля. — Может, еще прикажешь и показательный суд над тобой устроить?
— Не прикажу, — не смея радоваться победе, промямлила я.
— Уж знаю, вам, женщинам, лишь бы оказаться в центре внимания. Забудь и даже не думай об этом. Это несчастный случай. Для тебя вообще нет никакой девицы! — рявкнул он, ни к месту зверея. — И не было никогда! И не может быть! Да и как тебя прикажешь судить? — искренне поразился он.
«Да, как?» — я тоже не представляла, чувствуя себя ангелом.
А Коля, не ведавший о моих мыслях, воскликнул, косвенно их подтверждая:
— Как судить и сажать, когда против тебя нет ни одной улики?!
Со всей справедливостью, данной природой, я рассудила: "А ведь и действительно, улик на меня нет, ни одной. Постаралась семейка ради квартиры: ковер основательно Капа отмыла средством секретным, капсулу из-под снотворного Коля у меня давно отобрал, а труп отбыл с парнем в кожаной куртке. Да-а, раз в жизни собралась совершить благородный поступок, сдаться в руки властям, и надо же, мне не дали.
Нет улик! Ведь наберись я храбрости и расскажи, в какой переплет угодила, ну никто не поверит!
Только пальцами потычут в меня: крыша, мол, поехала".
— Ладно, буду молчать, — нехотя сообщила я Коле. — Но награду-то хоть мне какую дадут?
Он искренне поразился:
— За что?
— Как, за что? Я вам столько преступлений раскрыла: убийцу трупа нашла, на голограмму вас вывела, на террористов вам указала, да и на американцев работала с риском для жизни. А девица в сарае, это вам что, если не подвиг? А стул этот чертов? Выходит, столько страданий, и все козе, что ли, под хвост? Коля проникся сочувствием.
— Почему под хвост, — сказал он, отечески поглаживая меня по голове, — принесла пользу Родине. За это тебе разрешено перевести деньги со счета в Швейцарии на счет в Петербурге.
— Ну, спасибо! Все в Швейцарию переводят, а я в Россию! Щас! Разгонюсь! Там и будут лежать! Лучше скажи, что на той голограмме? Неужели Кази-меж запечатлел там свое открытие?
— Не твое дело, — зло отмахнулся Коля, на том и расстались.
Без грамот, без орденов, без медалей…
Прошло несколько месяцев — Казимеж не объявлялся, но я все ждала и вздрагивала от любого звонка. Коля тоже пропал и не спешил сообщать, что было на той голограмме. Впрочем, он и не обещал.
Казимеж тоже, вроде, ничего не обещал. Но с другой стороны, разве он не понимает, что счет в банке накладывает на него определенные обязательства?
Короче, я ждала с его стороны решительных действий и дождалась. Гануся справляла свой маленький юбилей и созвала всех подруг. В самый разгар праздника она вдруг вручила мне свою мобильную трубку, игриво шепнув:
— Тебя. Приятный мужской голос.
Да, это был мой Казимеж!
— Муза, любимая, — радостно воскликнул он как ни в чем не бывало, словно мы с ним расстались вчера. — Как дела? Как здоровье? Закончились твои неприятности?
— Почти, — сообщила я и, капнув слезой, пояснила:
— Ты снова пропал, Казимеж, родной. То тебя убивают, то ты не звонишь. Ты ли это вообще? Никак не могу поверить.
— А если увидишь — поверишь?
— Увижу?! — радостно завопила я. — Ты хочешь сказать, что это возможно?
— Возможно.
— А как?! Где?!
— Спустись вниз — узнаешь.
Я схватила с вешалки свою сумку, лисью шубу и вылетела из квартиры Гануси. На первом этаже не было света. Это меня насторожило. Я сбросила темп, а затем и вовсе остановилась, повисла на перилах и крикнула в темноту:
— Ка-зя! Ты где?
Он ответил по-польски:
— Я здесь, Муза, я тебя жду.
Секунда, и я погрузилась в его объятия.
— Муза…
— Казя…
— Муза, любимая…
— Казя, милый…
Его руки, его губы, его голос…
Я потащила Казимежа под свет фонаря. Он шел, но упирался. Лишь ясно увидев, что это он, я успокоилась и воскликнула:
— Казя, это ты! А кто же был там, на площади? Он нежно обнял меня за плечи, подтолкнул к подъезду и тихо сказал:
— Нас могут увидеть.
Пришлось попросить:
— Казя, милый, пойдем прямо ко мне.
Казимеж покачал головой:
— Нет, Муза, нельзя.
Я жадно вгляделась в его погрустневшее лицо:
— А что, Казя, можно?
Он вздохнул:
— Муза, мне жаль, что невольно втянул тебя в эту игру, полную грязи.
— В какую игру, Казимеж? Кто был тот несчастный на площади у костела?
