Мысли в моей голове пронеслись стремительно, но молодой человек, видимо, устал ждать и свой вопрос повторил. Слава богу, у меня уже был готов ответ:
— Я бы хотела…
Черт! Забыла как этого Гургенова зовут. Не говорить же «Гургенова». Неприлично как-то.
— Хотела бы увидеть ачарью Маха прабху, — неожиданно для самой себя выпалила я и судорожно добавила: — По очень срочному делу!
Память так несвоевременно подсказала мне то имя, под которым подлый Гургенов морочил голову моему Мукунде. Но видели бы вы, что произошло с молодым человеком: он изменился в лице, дежурную улыбку сменила искренняя гримаса растерянности.
— Кто вы? — спросил он, и я не задумываясь ответила:
— Чистая преданная, ставшая на истинный путь служения Господу и добившаяся некоторого роста. Беда привела меня сюда, и лишь ачарья мне поможет.
Пусть побьют меня камнями, если я соврала: беды у меня хоть отбавляй, а что касается истинного пути, то я действительно на него стала, вот буквально несколько часов назад, а удастся ли по этому пути хоть несколько шагов прошагать, об этом я ничего не говорила — спорный вопрос.
Однако, молодой человек, услышав мой ответ, сорвался с места и выбежал из комнаты. Мне бы припустить за ним, но не тут-то было: я выглянула в коридор — чертов «братан» остановился едва ли не под самой дверью и разговаривал с… Феликсом, по которому я тоже не соскучилась. Если кто про него забыл, напомню: это тот, которому на мосту я заехала локтем в глаз.
«Что за черт? — мысленно возмутилась я, поспешно прикрывая дверь. — И Тамарка еще будет защищать этого Гургенова. Развел, понимаешь, настоящее гнездо и логово в центре Москвы. Судя по всему, беседа „братанов“ короткой не будет, и…»
Настроение безнадежно испортилось, последующая же мысль, в связи с предыдущей, посеяла настоящую панику.
«А молодой человек за Гургеновым побежал, ведь он же у нас ачарья Маха прабху,» — подумала я и почувствовала слабость в ногах и легкое кружение головы.
То, что я сама себя загнала в ловушку, было очевидно. За дверью «братаны», сюда Маха прабху вот-вот пожалует… Хотела встретиться с ним всей душой, но не при таких же обстоятельствах.
«Вряд ли „братаны“ будут способствовать моей проповеди, — с настоящим ужасом подумала я. — А у меня всего одна граната!»
С присущей мне трезвостью я все же в руки себя взяла и огляделась. Комната имела вторую дверь, в которую я, не мешкая, и вошла. И попала в другую просторную светлую комнату, судя по мебели, в кабинет. Я сразу полезла в шкаф, на всякий случай. И очень вовремя, потому что тут же раздался голос Гургенова.
— Как она выглядела? — спрашивал он.
Молодой человек (дай ему Бог здоровья) довольно неплохо написал мой портрет: высокая стройная молодая красивая женщина с длинными рыжими волосами.
Да, точно, это я, но почему женщина? Я привыкла к тому, что меня все еще называют девушкой. Ладно, спасибо и на том — хоть фингал не стал учитывать.
Однако, Гургенов недоумевал куда же я делась. Молодой человек тоже недоумевал.
«Интересно, — подумала я, — догадался Гургенов о ком идет речь или нет?»
А голоса приближались.
— Может она сюда вошла? — пробасил Гургенов где-то совсем рядом.
Я попятилась в шкафу и (о, чудо!) почувствовала как стенка уходит из-под моей спины. Дверь! Еще одна дверь! Конечно же, я вошла.
Это была громадная, погруженная в полумрак комната. В центре ее вздымалось нечто, похожее на трон. Этакое возвышение, с ведущими к нему ступенями. Вокруг статуэтки танцующих мальчиков небесной красоты, гирлянды цветов, свечи… В общем, все как в восточных храмах. Очень красиво. Откуда-то, то ли со стен, то ли с потолка исходила тихая, но очень красивая, берущая за душу музыка. И плыл, плыл аромат благовоний…
Я застыла, завороженно глядя на танцующих мальчиков. «Как они похожи на моего Саньку!» Ком подкатил к горлу, но плакать я не могла. Просто стояла и смотрела.
Не знаю долго ли простояла так, а когда очнулась, то мучительно захотела отыскать своего сына. Для этого надо было вернуться в коридор и посмотреть не ушли ли «братаны».
Когда я заглянула в щель двери шкафа, кабинет был уже пуст. Для верности я подождала немного и, не услышав голосов, рискнула покинуть свое убежище. На цыпочках подошла к двери, опасаясь скрипа, медленно ее приоткрыла… и увидела молодого человека, мирно беседующего с Феликсом и «братаном».
«Вот же болтуны! — мысленно возмутилась я. — Просто ужас какой-то, так и крутится под ногами блатной народ. И что мне теперь делать?»
Положение было аховое. С одной стороны Тамарка, которая наверняка уже заметила мое, мягко говоря, отсутствие, а с другой стороны «братаны», которые не дают мне прохода. То есть выхода…
И тут меня посетила очень мудрая мысль.
«А что это я так нервничаю? — подумала я. — Хотела же в спокойной обстановке с Гургеновым поговорить, так благодари Господа. Прав Мукунда, выполняет Всевышний наши желания. Сама же ломала голову, как к Гургенову попасть, вот и дал мне Господь награду за рост и старания: все Сам за меня сделал. Мне же теперь остается лишь в комнате с танцующими мальчиками сидеть и ждать когда Гургенов явится. А уж он явится обязательно, не для меня же он эту комнату статуэтками украсил. Молится наверняка, подлец, грехи замаливает.»
И я снова полезла в шкаф, а через него и в ту красивую комнату. На этот раз прошлась по ней, исследовала каждый уголок и присмотрела себе в глубине за гирляндами роз и других цветов, за дверцами, расписанными золотом, диванчик. Уютный диванчик.
«Гургенов, если придет, будет сидеть на возвышении, — рассудила я. — Оттуда диванчика не видно. И вообще, он как-то на отшибе стоит, следовательно к нему редко подходят. Судя по обивке так и вовсе на нем не сидят.»
Я решила ждать на диванчике, но как только уселась на него, зазвонил сотовый.
— Мама, ты невозможная! — раздраженно закричала Тамарка. — Куда ты пропала?
— Сама хотела бы знать, но пока нет никакой ясности, — сообщила я.
— Что?!!! — взревела Тамарка. — Не издеваешься ли ты надо мной? Я бросила все дела, как дура, выкручиваюсь перед Гургеновым, который в толк никак не может взять зачем я приехала, а ты?!
— Что — я?!
— Ты сошла с ума! Все, Мама, все, или говори где ты, или я сейчас же возвращаюсь в свой офис! — пригрозила Тамарка.
Я взмолилась:
— Тома, как могу я сказать тебе где я, если сама не имею об этом ни малейшего представления? Если скажу, что сижу в очень красивой комнате на экзотическом диванчике, ты поймешь?
— Нет, Мама, не пойму.
— И я бы не поняла.
— Так не морочь мне голову! — снова взорвалась Тамарка. — Где эта комната?
— Комната в офисе Гургенова, но Тома, почему ты такая психованная? Надо бы хорошему врачу тебя показать: для начала невропатологу, а потом может и психиатру, уж очень ты раздражительна. Чуть что, сразу кричать. Все, решено, как только разберусь со своими делами, сразу же займусь твоим здоровьем.
Я, конечно же, тянула время, но Тамарка мгновенно раскусила меня и рявкнула:
— Мама, иди ты в задницу! Я уезжаю, а ты сиди там, в своей комнате на своем диванчике!
— Тома! Не делай этого! — забыв о всякой осторожности, закричала я, но меня уже никто не слушал.
И она уехала.
Бросила меня. Оставила сиротливо сидеть на гургеновском диванчике.
Я немного пострадала, а потом набрала Тамаркин номер. Она ответила уже из своего офиса: злорадно сообщила, что Гургенов душка, а я идиотка и бросила трубку. Мне стало грустно, но что я могла поделать? Так на диванчике и сидела. Потом я на него прилегла, а потом и заснула…
Я видела Саньку. Мой сын в шафрановых одеждах сидел на полу, на белом ковре и играл шафрановыми шариками. Я с умилением смотрела на его босые ножки, на маленькие розовые пяточки, которые ужасно хотелось поцеловать.
— Санечка, — позвала я, — сынок!
Он поднял на меня свои чистые ясные глазки и сказал:
— Мамуля, я санньяси.
Меня словно током прошибло. Что?! Что угодно, только не это!
Я разрыдалась.
— Санька! Санечка! Сынок! — кричала я. — Одумайся! Не хорони себя заживо! У тебя жизнь впереди! Ты столько еще не познал!
— Познал, мамуля, истину познал, — ответил он, глядя на меня просветленно.
«Сгубили ребенка! — подумала я. — Совсем младенцу голову задурили!»
— Нет, — отчаянно принялась уговаривать я, — нет, сыночек, не надо в санньяси, ты вырастешь и будешь наслаждаться всем, что только есть на этом свете. У тебя будут женщины, деньги! У тебя будет все!
— Мамочка, у меня уже есть все, что душе моей необходимо. Я уже наслаждаюсь, и наслаждение это не кончится никогда. И ни деньги, ни женщины такого наслаждения не принесут.
— Сынок, — заламывая руки, закричала я, — откуда ты знаешь? Ты еще маленький, ты не понимаешь даже, чего лишаешь себя. Ты лишаешь себя любви! Ты никогда уже, никогда не будешь любить!