— Перестань смотреть на меня! Ты меня смущаешь.
Я уселась на табуретку, подобрав колени к подбородку. Потом решила, что это неприлично и опустила ступни на пол, потом выпрямила спину…
— Не смотри на меня так!
— Как?
— Будто, что-то знаешь.
— Но я действительно знаю, — Жорик не спускал с меня глаз.
— Что именно?
— Мне важно, чтобы ты сказала сама.
Я решила не отставать.
— А я не знаю! Причем мне, между прочим, важно знать. Почему ты не уехал? — я решилась на самый откровенный вопрос. Почему-то я думала, он ответит, что из-за меня. Пусть даже это будет неправдой, он всё равно должен был так ответить….
— Я и не собирался никуда уезжать. О чем ты?
— Ты врешь. Ведь не было там на стройке никаких преступников, правильно? Никого, кроме тебя, меня и Виктории там не было. Ты ведь сам взял деньги. Так?
— Так, — Жорик приземлился в кресло напротив меня.
Что ж, я добилась откровенного ответа на откровенный вопрос. Что теперь?
— Почему ты не уехал с деньгами?
— Я не вор. Если б я скрылся с этими деньгами, я не смог бы потом спокойно жить. Я взял их, чтобы вернуть Виктории. У меня, мне казалось, они целее будут. Я ведь обещал, что они не попадут в руки шантажистов… Надо было быть уверенным наверняка. Как только Виктория положила деньги, я перепрятал сумку.
— Куда?
— Прежде чем встретиться с тобой, я тщательно исследовал стройку и вырыл под одной из плит тайник. Туда и положил деньги.
— Лучше б ты пропил их, опер! — искренне вырвалось у меня, — Зачем тогда вообще было устраивать весь этот цирк со стройкой? Ты же изначально знал, что заберешь деньги…
— Знал. А устраивал цирк не я. Цирк устраивала ты. Ты ведь руководила этой операцией, — Жорик говорил очень мягко, явно стараясь не ранить меня.
Нехорошее предчувствие беспокойно заклокотало у меня в груди. Ну конечно! Как я могла подумать, что эта война с судьбой закончилась для меня вничью. Конечно же, всё окажется сейчас несколько хуже…
— Ты не возражал против моего руководства, — хрипло произнесла я.
— Мне был нужен этот спектакль, чтобы окончательно удостовериться, кто шантажист.
— Удостоверился?
— Да.
Почему-то я начала тихо смеяться. В ответе опера не было ничего удивительного. Жаль только, что подобные отношения сложились у меня именно сейчас и именно с этим человеком. И еще. Жаль, что я ничем не смогу доказать теперь друзьям, что кое-что всё-таки вынесла из всей этой ситуации.
— И что ты собираешься делать со своим знанием? — всё-таки я обязана была доиграть.
— Продавать.
Опаньки! Вот это было уже что-то новенькое… Такого поворота событий я никак не ожидала.
— За сколько?
— Не за деньги. За плёнку. Собираюсь обменять своё молчание на плёнку с фотографиями Виктории и Саньки. Давай вернем плёнку, Катюш?
— Такой плёнки не существует, — я никак не могла заставить себя сделать серьёзное лицо, — С Викторией есть только два кадра. Оба она видела в первом письме шантажиста. Остальные я придумала и заставила всех поверить в их существование.
— Ну, отдай хоть эту, — Жорик тоже начал тихо посмеиваться, — Зачем Силенской зря нервы портить?
— Она не поверит! — уже громко хохотала я, — Она не поверит, что остальных снимков не существует…
— Да, а если поверит, то разозлится до ужаса, — абсурдность ситуации явно веселила не только меня, — Её можно понять… Она чуть не отдала двадцать тысяч долларов за просто так…
Я моментально прекратила смеяться.
— Не за просто так, Жорочка. За доверие. Она слишком доверяет всякой шушере, вроде меня. И вот результат, — я грустно развела руками, — Ты можешь не поверить мне сейчас, но я хочу, чтоб ты знал. Когда я только решила ввязаться в эту историю, я рассуждала довольно примитивно: «Судьба подбрасывает мне такой шанс заработать кучу денег, а я откажусь? Ну, уж нет! Сама себе потом в жизни этого не прощу… Виктории все её деньги достались просто из-за родственных связей. То есть, они как бы и не её получаются… И потом, для неё это не сумма. И потом, надо, наконец, проучить эту зазнайку.» Примерно так думала я в самом начале.
— Честно говоря, поражаюсь, как тебе всё это в голову пришло… Это же гениальный план! Я не одобряю тебя в этой ситуации, но не уважать за придуманное, не могу.
— Так можно было бы говорить, выиграй я эту битву. Хотя, знаешь, выиграй я её… Я, вполне возможно, тоже отнесла бы деньги в офис к Виктории, положила бы их под стол и ушла от греха подальше. Я тоже не смогла бы с ними жить дальше…
— Ты раньше прокручивала что-нибудь подобное?
— Нет.
— Заметно. Ты наделала массу ошибок.
— Мне в голову не приходило, что она привлечет кого-то к расследованию. Мне-то она сказала, что собирается держать происходящее в жуткой тайне.
— Погодь, — Жорик жестом перебил меня, — А что бы ты стала делать, окажись Санька и в самом деле преступником, планирующим шантаж?
— Конечно, съехала бы с дистанции и начала всерьез защищать Викторию. Одно дело, когда я её обижаю… Мне можно… А кому-то другому не позволю!
Мы оба грустно улыбнулись.
— Ты теперь совсем не сможешь уважать меня? — сказала я и поразилась глупости и пафосности собственного вопроса.
— Можно подумать, я открыл для себя сейчас что-то новое, — удивился Жорик, — Если бы я решил совсем не уважать тебя, я бы давно уже прекратил всю эту игру. Как видишь, я всё же придерживаюсь мнения, что преступник, он не всегда сволочь и гад. Иногда ему просто надо дать возможность самостоятельно осознать неправильность происходящего, и тогда он сам устранит последствия собственных злодеяний.
— Ты говоришь, как герой какого-нибудь пошлого милицейского романа о добреньких ментах-педагогах, — перебила его я.
— А как мне еще говорить? — резко спросил Жорик, — Я и есть мент-педагог. Знаешь, я дорос до того возраста, когда, провозглашая истины о добре, уже не боюсь показаться смешным. Это, как с чисткой зубов.
— С чем? — я всерьез начала опасаться за психическое здоровье опера.
— Смотри, — Жорик необыкновенно оживился, — В детстве все чистят зубы. Потому что родители и общество сказали, что это полезно. В подростковом возрасте — зубы не чистят. Из чувства противоречия. От желания противопоставить себя общественным догмам. И только потом, в сознательном возрасте, люди делают осознанный выбор. Решают, чистить или не чистить зубы, взвешенно, в зависимости от того, считают ли они это нужным себе на самом деле. Понимаешь?
Я не совсем поняла, почему эту теорию необходимо было доказывать на столь странном примере, но, в целом, была согласна.
— Ну да.
— Так вот, — продолжал опер, — Я нахожусь уже в сознательном возрасте. Не вижу ничего пошлого в поддержании общепринятых истин.
— Я тоже. Продолжай.
— Я практически с первых же событий начал подозревать тебя. Помнишь, я говорил, что сначала влез в это дело, надеясь подловить Клюшку, а потом заинтересовался тобой?
— Так вот что ты имел в виду! А я уж подумала… — я аж подскочила, но тут же взяла себя в руки, — Ладно, я прощу тебе эту дерзость, опер. Продолжай. Итак, я заинтересовала тебя, как потенциальная преступница…
— Ну и как всё остальное тоже! — быстро исправился Жорик.
— Как что, интересно? Хотя да, я отклоняюсь от темы… Не то, чтобы мне мог пригодиться этот опыт… Но, в общем, расскажи на чем я завалилась, интересно же.
— Ой, да на всем, — отмахнулся Жорик, — Всего и не расскажешь.
— А ты попробуй.
— Ну, прежде всего ни в коем случае нельзя шантажировать своих ближайших знакомых. Автоматически попадаешь под подозрение.
— Дальних знакомых обычно шантажировать нечем, — парировала я, — Да и не интересно как-то.
— Смотри, я рассуждал так. Кто знал о походе Виктории в Клуб Знакомств? Все, кто были в Клубе, и ты. Потому что Виктория сама тебе всё рассказала.
— И только из-за этого ты начал меня подозревать?! — возмутилась я.
— Нет. Сначала меня поразило, что ты оказалась на рассвете прямо возле места, куда Санька завез нашу Вику. Изначально я вообще думал, что ты сообщница Саньки.
— Ну, это ты загнул! Просто я в тот вечер делала репортаж для журнала о злачных местах города.
— Об этом я узнал позже. Ты же даже не предупредила своих коллег в редакции, чтобы они не рассказывали, что ты планировала делать материал о Клубе Знакомств.
— Ну да, — я понимающе закивала, — Мне не пришло в голову, что ты будешь расспрашивать редакцию. Так вот, я как раз фотографировала всех входящих в клуб, и вдруг увидела среди них Викторию.
— Да, основная твоя ошибка — ты начала врать мне про фотоаппарат. Помнишь, принялась кричать, что снимки сделаны мыльницей. Зачем?
— Таких аппаратов не очень много в городе. Ты мог выйти на мою редакцию, а там и на меня… Ладно, признаю, это была ошибка. Учту на будущее.
