Юджин сидел на корточках перед распахнутым настежь холодильником и о чем-то сосредоточенно размышлял.
— Ты чего такой грустный?
— Содержимое холодильника навеяло кручину, — он почесал в затылке.
— Если ты оплакиваешь социалистическую экономику, то совершенно зря… — я подошла сзади и положила обе руки ему на плечи. — Как говорится, не хлебом единым, милый…
— О каком еще хлебе ты говоришь?! Ты только посмотри! Это же настоящий «Блумингдейл»!..
В снежно-белом зеве холодильника не было места даже для баночки с кремом — настолько он был забит всевозможными деликатесами с импортными наклейками. Я почему-то сразу вспомнила холодильник на даче-тюрьме КГБ и почувствовала, как по коже пробежал легкий озноб.
— Кто он, этот Гниличка? — как я ни старалась не выдать свое беспокойство, в моем голосе прозвучала тревога.
— Понятия не имею! — Юджин пожал плечами и вытащил похожую на утюг жестяную банку с консервированной ветчиной. — Впрочем, кто бы он ни был, я его уважаю: он не дал нам умереть с голоду.
— Юджин, а здесь вообще надежно? Ты хоть знаешь, куда привел порядочную девушку?..
— Вэл, у меня недавно, буквально на днях, была беседа с одним старым приятелем… — явно не обращая внимания на мой вопрос, Юджин вытащил из бокового отсека холодильника упаковку с яйцами и брикет масла и аккуратно уложил их рядом с ветчиной на мраморную полку у газовой плиты. — Так вот, когда он спросил, почему же я, собственно, собираюсь жениться, несмотря на холостяцкий в общем-то возраст, я честно признался, что не умею делать то, что очень люблю и от чего не могу отказаться, — яичницу с беконом…
— Свинья!
— Ты права, — он щелкнул зажигалкой и включил газ. — Я еще не пробовал бекон из говядины. Так вот, дорогая, признайся честно, ты…
— Ну хорошо, я не девушка, — пробурчала я, отпихивая его от плиты. — Хотя обстоятельства, при которых ты вырываешь у меня это признание, совершенно унизительны.
— Все-таки честность — отличительная черта русских женщин.
— Не хами!
— Ты умеешь делать яичницу с беконом?
— А ты принес бекон?
— Ну хорошо, с ветчиной!
— А что там делать?!
— Да или нет?
— Ты единственный ребенок в семье?
— Да.
— В детстве ты спал в пижаме?
— Допустим.
— Из-за тебя мама не вышла замуж во второй раз?
— Вэл, ты меня пугаешь!
— Моя подруга никогда бы за тебя не пошла.
— Почему?
— Общение с такими мужчинами, как ты, она называет: «вырванные годы».
— Так как насчет яичницы? Я почти сутки не ел.
— Будет тебе яичница. И салат. И тосты. И кофе. Все тебе будет! Но только в обмен на интервью.
— А может, потом? — он умоляюще посмотрел на меня и перевел взгляд на шипящую сковороду.
— Когда?
— Когда поедим.
— Это время уже занято.
— О’кей! Только, пожалуйста, Вэл, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
— Ладно. Только и ты, милый, учти, пожалуйста: с момента, как в амстердамском аэропорту я исполнила под диктовку роль сестры милосердия, мой уровень информированности значительно возрос. Как говорят на моей любимой родине, имею допуск.
— У тебя масло сгорит, Вэл!
— Когда ты чистишь оружие, я тебе даю советы?
— Sorry, ma’am!
— Так что происходит, милый?
— Они тебя ищут…
— Об этом еще только «Правда» не писала.
— А наши хотят обменять.
— Ваши?
— Ну, не твои.
— Милый, на каком языке мы говорим?
— На русском.
— Тогда почему я ничего не понимаю?
— Потому что ты очень голодна и не хочешь себе в этом признаться.
— Не старайся казаться умнее, чем есть.
— Не буду.
— Так кто меня ищет и кто хочет обменять?
— Почитай в «Правде».
— Юджин!
— Твои соотечественники, Вэл, хотят получить тебя в результате обмена, если до этого не найдут сами.
— А где они хотят получить меня в результате обмена?
— Какое это имеет значение? — он пожал плечами, пошуровал под кухонным столом, извлек оттуда полиэтиленовый пакет, вытащил булку черного хлеба и откусил не меньше четверти. — Не в Праге.
— Весело… — я с остервенением и не считая разбивала над шипящей сковородой яйца, заботливо оставленные в холодильнике сутенером Гниличкой. — Ты знаешь, я опять ничего не поняла.
— Тебе надо поесть, — он улыбнулся и откусил еще четверть булки. — Когда я голоден — то становлюсь ласковым. А ты — агрессивной. Это ужасное противоречие, которое может омрачить нашу совместную жизнь. Воистину мы собираемся построить семью на песке.
— Так что?
— Им нужна ты, Вэл, — он заговорил чуть тише. — Как я понимаю, любой ценой. Зачем? Думаю, это выяснится в самое ближайшее время. Да и не это важно сейчас. Понимаешь, милая, твой друг Андропов потерял надежду разыскать тебя здесь, в Праге. И вышел через определенных людей с предложением получить тебя в результате обмена.
— Значит, твой надутый Уолш попросту сдал меня КГБ? — я подхватила сковороду и опустила ее на деревянную подставку в центре стола. — Или собирается сдать?
— Только собирается! — Юджин, расставивший к этому моменту тарелки, разделил яичницу точно пополам и разложил дымящиеся куски по тарелкам. — Но не надолго. Уолш, милая, вдруг загорелся желанием во что бы то ни стало увидеть тебя в Штатах… Впрочем, зачем нам забегать вперед, Вэл? Давай сначала выберемся из Праги, а уж потом…
— О каком «потом» ты говоришь, милый? — мое изумление было совершенно искренним. — Мы улетим к тебе — и гори оно все синим пламенем!
— Нет, Вэл… — он положил вилку и погладил меня по руке. — Если ты улетишь и обмен не состоится, они убьют одного парня.
— Я его знаю?
— Да.
— Это Витяня?
— Нет. Но и он немало сделал для тебя.
— Вшола…
— Мне ни о чем не говорит это имя.
— Неважно… — я вдруг почувствовала, что вся покрываюсь потом. — Стало быть, ты предлагаешь обсудить первоочередные проблемы?
— Да.
— И поэтому ты в Праге?
— Да.
— Ты сам этого хотел?
— Естественно.
— И твое начальство согласилось?
— Мало того, само предложило.
— Мне это не нравится, Юджин.
— Что «это», дорогая?
— Я бы предпочла, чтобы из Праги меня вытащил кто-то другой, а ты бы встретил меня в Штатах.
— М-м-м, очень вкусно, Вэл! — Юджин с нескрываемым вожделением смотрел на кусок яичницы на моей тарелке, к которому я даже не прикоснулась.
— Ешь, милый, я все равно не смогу.
— Ты делишься со мной последним куском! — он ловко поддел яичницу вилкой и переложил к себе. — Вот и говори после этого плохо о коммунистах.
— Я уже не коммунистка. Я сочувствующая. Их классовым врагам.
— Потому-то они тебя и ищут, — промычал Юджин жуя.
— Вовсе не потому. И ты, кстати, это знаешь. Странно как-то получается… Почему меня ищет Пожиратель Южных Фруктов, я еще как-то понять могу, хоть и не до конца. Но с чего это такая забота обо мне со стороны твоего начальства, милый?
— Ну-ну? — Юджин подпер подбородок ладонью и с нескрываемым интересом уставился на меня. — Продолжай, дорогая. Мне кажется, именно с таких вот рассуждений у тебя и начались серьезные неприятности…
— Ты мне угрожаешь, дорогой? После того как я накормила тебя лучшей в мире яичницей со сносным заменителем бекона?
— Я слушаю тебя, Вэл.
Он весь как-то подобрался, посерьезнел, словно распахнутая до этой минуты раковина его доброты и обаяния резко захлопнулась прямо у моего носа в предчувствии смертельной опасности.
— С корабля меня вытащили израильтяне. Потом эстафету перехватил Мишин, впоследствии передавший меня еще одному типу. В результате я оказалась в монастыре. Возможно, я ошибаюсь, но у меня такое ощущение, что все это делалось с ведома твоих боссов.
— Откуда такая вера в Соединенные Штаты?
— Но делалось все ж таки чужими руками.
— Кажется, я начинаю понимать Андропова.
— Я не права, Юджин?
— Я этого не сказал.
— Следовательно, по каким-то причинам ЦРУ меня негласно опекало. Обрати внимание, Юджин, не-глас-но. То есть не афишируя свою заинтересованность в судьбе некоей В. Мальцевой. В итоге Вшола оказался на Лубянке, где, вполне возможно, находятся уже и Мишин с монтером… И если бы сейчас, в этой машине с цифрами 136, оказался один из тех, кто уже вытаскивал меня, я была бы спокойна. Или, скажем так, относительно спокойна. Но тут появляешься ты…
— И? — лицо Юджина каменело на глазах.
— И я спрашиваю себя: почему? Что случилось? Ты — кадровый офицер ЦРУ. Причем, насколько я помню, специализирующийся по Латинской Америке. Почему, в таком случае, они посылают в Прагу именно тебя? Прага ведь не Буэнос-Айрес или какой-нибудь там Парагвай, верно?
