Почему он качает головой?
Пусть прекратит. Не хочу, чтобы на меня так смотрели. Чтобы он смотрел. Будто я чокнутая, будто несу околесицу.
В голове я вопила: Рэн, прекрати! Послушай, пожалуйста!
Он все качал и качал головой и тогда я схватила его за щеки. Прикоснулась кончиками пальцев, но Рэн застыл так, будто я приставила к его голове пистолет и сказала: пошевелишься и я выстрелю. Рэн не шевелился, и я не дышала. Его щеки были горячими, мои – холодными. Потому что он жив, а я мертва.
− Я не могу уйти, не рассказав ей правду, Рэн. Не попросив прощения. Я думала она плохой человек. Обвиняла ее так же, как и тебя. – Я шумно втянула воздух. Ну почему я снова рыдаю? Сколько у меня еще есть слез в запасе? Ведь я просто гнилое яблоко.
Рэн не слушал меня. Я видела по его лицу. Оно выражало искренний ужас, словно я пыталась внедрить в его голову идею, которая шла в разнобой с его мировоззрением.
− Рэн, ты должен сделать то, о чем я прошу. Ты говорил, что не имеешь права влиять на выбор людей. Говорил, что они сами выбирают свой путь. Я выбрала.
− Я не могу так поступить.
− Можешь. Это то, что ты должен сделать. – Увы, я не обладала этой удивительной способностью зачаровать, просто глядя в глаза. – Послушай меня. – Рэн положил свои ладони поверх моих рук, желая убрать их от своего лица, но я не позволила. – Сделай, потому что я так хочу. Ты должен меня послушать.
− Если вернешь душу, я убью тебя.
Глаза Рэна вновь стали блестящими, будто черное море в полнолуние. Мое сердце сжалось от того, каким потерянным был его взгляд.
− Тебе не придется делать этого, – заверила я. Мне казалось, я близка. Почти убедила его, почти заставила поверить – Рэн поддался. Но нет. Стоило мне договорить, как он пришел в себя и отшатнулся.
− Да, придется. Придется, потому что ты не справишься. В тебе нет совершенно никаких сил. Ты все вспомнишь, в тебе проснется ненависть, и она заставит тебя опуститься в Ад, погрузиться в ту темноту, от которой я хотел тебя уберечь.
− Сейчас я должна уберечь вас.
− Если ты вернешь душу, то не спасешь никого. Ты лишь подвергнешь себя и всех нас опасности.
− Так ты мне не доверяешь?
Конечно нет.
− Нет. Я не могу тебе доверять. – Хоть ответ и был предсказуемым, он все равно ранил. – Один раз ты уже сдалась, и я не могу позволить этому вновь произойти. Если бы я мог управлять твоей судьбой…
− Я могу. Я сама смогу вовремя остановиться.
− В прошлый раз не смогла. Ты едва не потеряла рассудок, мне чудом удалось тебя спасти.
Зачем ты сделал это, если не верил, что я смогу выжить?
− Я дорожу твоей жизнью, Аура. Потому что ты важна для меня и потому, что я не смог бы жить, зная, что тебя больше нет и не будет рядом. Во второй раз уберечь тебя мне не удастся.
− Тогда я просто умру, Рэн. Неважно, какое решение ты примешь – конец один.
− Но я могу предотвратить смерти других людей.
Они вновь освободились – ненавистные слезы, показывающие насколько я беспомощная и слабая. Еще одно доказательство слов Рэна. Он действительно думает, что я не справляюсь, не выдержу уготованного мне, не преодолею испытаний. Считает, я ни на что не годна, меня лишь нужно защищать.
И… возможно он прав?
Как я могу верить себе, если даже он не верит?
Как могу вернуть Кристину и ее малыша домой? План был таков: я верну душу, приду в Орден Света и предстану перед главой: вот она я, забери меня, не трогай свою дочь. Ведь я все равно, так или иначе, умру, так какой вообще во всем этом смысл?
Дорожки слез скатились к губам. Селеные и неприятные. Я не хотела прощаться с Рэном, но я должна сделать это. Сказать напоследок что-то важное, что хорошее.
− Я люблю тебя, − произнесла я.
Я люблю тебя, Рэн.
Но ты ведь итак знаешь это, верно? Ты знал с самого начала. Это чувство давно внутри меня, может быть с тех пор, как мы были знакомы в прошлом, а может после поцелуя, или когда мы с тобой встретились в моей новой жизни. Это случилось. Мне не нужно долго разбираться в себе, чтобы с уверенностью говорить о любви. Эта любовь как часть меня. Она, наверное, всегда была во мне, поэтому я не обращала на нее внимания.
Может быть я не двигалась, а лишь представила, как хватаю Рэна за руку, когда он хочет отстраниться от меня. Спрятаться от моих слов и мыслей. Я видела по его взгляду, что он не хочет слушать меня, не хочет, чтобы касалась его, но я настаиваю. Настойчивее хватаю за запястье, и он подступает. Становится ближе, и я могу ухватить слабыми, корявыми пальцами его футболку.
Рэн подступил ближе и склонился. Я шепнула, стараясь в голос вложить всю силу и настойчивость:
– Я хочу свою душу назад, Рэн.
А он и не слушал, как я не старалась. Он дергал за невидимые ниточки, которые шли от моих рук, ног, сердца, будто я его кукла, и он может делать со мной все, что заблагорассудится. Его глаза пристально всматривались в мои, и не знаю, что видел он, но я видела тлеющие звезды в усталом взгляде.
Рэн запоминал меня, чтобы после моей смерти воспроизводить мое лицо, деталь за деталью, в памяти. Он закрыл глаза, чтобы завершить воспоминание, и я тоже закрыла. Пусть запомнит мои губы на вкус.
И я запомню.
Просто Рэн. Просто я. Просто поцелуй, который заставляет мое тело ухнуть вниз со скалы и разбиться о волны суровой реальности на сотни тысяч осколков. Заставляет сделать вывод, что умереть в эту секунду не так уж и плохо.
***
Кэмерон пришел в себя и резко сел, отчего левый висок прострелила боль. Его взгляд тут же наткнулся на потерянного Лиама, сидящего напротив него и глядящего перед собой пустым взглядом. Кажется, вместо него был Рэн. Точно был. Куда он делся?
Кэмерон в недоумении покрутил головой, но все понял довольно быстро, и строго воззрился на младшего брата.
− Что ты наделал, Лиам?
Он ответил взглядом испуганного ребенка, и Кэмерон тут же внутренне съежился от плохого предчувствия.
− Что ты сделал? – повторил он. Лиам сглотнул, и только со второй попытки произнес:
− Я предал его, Кэмерон. Я сделал то, что больше всего ненавижу в людях.
Кэмерон поспешно встал и принялся надевать пальто.
− Мы оба сделали это – оба отвернулись от него. Сейчас, когда Рэну нужна была поддержка и понимание, мы стали давить, забыв о том, что от его решения зависят жизни многих людей. Не только Кристины и Ауры. Мы поступили безответственно.
Лиам тоже поднялся. На его лице отразилась привычная паника.
− Что мы можем сделать?
− Сейчас мы должны заверить Рэна, что будем на его стороне в любом случае. Мы должны. Мы его братья.
***
На улице Лиам и Кэмерон окунулись в хаос дорог, машин, многоэтажных зданий, и среди всего этого, они почувствовали на своих лицах снежинки. Они оседали на тротуаре, пальто, волосах. Сверкали и переливались кристалликами в свете фар машин и уличных фонарей.
Снег казался чудом и одновременно плохим знаком, потому что мир продолжал существовать, несмотря на катастрофу, которая так быстро приближается.
Кэмерон тут же надел перчатки, ведь он был более восприимчив к холоду в человеческом мире. Лиам выдохнул облачко пара и произнес преувеличенно бодрым голосом:
− У меня страстное желание попросить у Рэна прощения раз этак сто, что, заметь, не похоже на меня.
Спустя семь минут они были в квартире Рэна Экейна, где привычная пугающая тишина, которая всегда царила в доме, в этот раз насторожила мужчин. Они встревоженно переглянулись и быстрым шагом отправились в комнату Ауры. Их сердца синхронно отбивали нервно-возбужденный ритм.
− Рэн?!
Он сидел на ее постели, поглощенный темнотой. Напоминал мрачное и печальное грозовое облако, нависшее над городом. Аура лежала на спине, сложив руки на груди и не двигаясь. Молчаливая луна, поглощенная темнотой Рэна.
Кэмерон щелкнул включателем, но свет не загорелся.
− Рэн? – заикаясь позвал Лиам, и стремительно направился к брату. Схватил за плечо, желая, чтобы он отозвался, но Рэн не отреагировал, продолжая невидящим взглядом смотреть на тело Ауры перед собой. Лиам с трудом перевел на нее взгляд. Он не хотел смотреть на нее, потому что боялся. Не чувствовал в ней признаков жизни, даже не слышал, как она дышала. Он ведь ангел Смерти. Разве он не понял бы, если бы она умерла?
