Кинг резко взглянул на Мишель.
— Что? — спросила она.
— Самая дикая догадка. У вас найдется лопата, Тони?
— Лопата? Зачем?
— Меня всегда интересовали розовые и голубые гортензии.
— Ну, в них нет ничего особенного. Можно высадить розовые и голубые, но можно и превратить розовую в голубую, изменив pH почвы — внеся вещество, которое делает ее более кислой. А можно и просто железку какую-нибудь в землю закопать, консервную банку к примеру.
— Я знаю, Тони. Потому-то мне и понадобилась лопата.
Тони вынес из гаража лопату, и Кинг принялся окапывать голубую гортензию. Прошло совсем немного времени, и лопата, лязгнув, ударила во что-то твердое. Кинг поднял в воздух ржавый пистолет.
— Неплохой источник железа, — сказал он.
Оставив бедного, точно громом пораженного Тони в садике, Кинг и Мишель доехали до небольшой закусочной и остановились, чтобы поесть.
— Ладно, — сказала Мишель, — официально заявляю, что ваше мастерство детектива и садовника произвело на меня неизгладимое впечатление.
— Нам повезло, что железо входит в состав стали, без этого мы никогда бы не нашли пистолет.
— Я так понимаю, что пистолет был предметом шантажа, из-за него-то Лоретту и убили. Но зачем было засовывать деньги ей в рот?
Кинг повертел в пальцах кофейную чашку:
— Смысл понятен: проговорилась — умри, и съешь при этом деньги, полученные за предательство, ставшее причиной твоей смерти.
— Выходит, деньги во рту Лоретты были как бы последней платой за молчание? Но Тони сказал, что деньги перестали поступать год назад. Если шантажируемый был еще жив, почему Лоретта еще тогда не обратилась в полицию?
— Да ведь прошло около семи лет. Что бы она сказала копам? Что у нее была амнезия и — да, кстати, вот вам пистолет?
— Возможно, тот, кого она шантажировала, сам все это сообразил, потому и платить перестал.
— Как бы там ни было, он, по-видимому, лишь недавно узнал, что шантажировала его именно Лоретта.
Мишель, внезапно побледнев, вцепилась в руку Кинга:
— Упомянув, что она пряталась в кладовке, Лоретта ни словом не обмолвилась о том, что видела кого-то. Вам не кажется, что кто-то мог подслушать наш разговор?
Мишель закрыла глаза, покачала головой.
Кинг твердо сказал:
— Послушайте меня. Я сожалею о том, что случилось с Лореттой, однако шантаж — игра опасная. Она могла годы назад обратиться в полицию и отдать пистолет.
— Это и нам следует сделать.
— Сделаем. У ФБР есть в Шарлотсвилле офис со спутниковой связью. Мы оставим там пистолет, возвращаясь домой.
— Куда теперь?
— В Аттикус-колледж, где преподавал Арнольд Рамзи.
Изящные, заросшие плющом здания Аттикус-колледжа не производили впечатления места, способного взрастить политического убийцу.
— Я об этом колледже до убийства Риттера и не слышала-то никогда, — сказала Мишель.
Кинг кивнул:
— Не думал, что он находится так близко от Баулингтона.
— Что преподавал здесь Рамзи?
— Политологию, федеральное избирательное право, хотя самого его больше всего интересовали радикальные политические теории.
Мишель бросила на него удивленный взгляд.
— После убийства Риттера, — пояснил Кинг, — я постарался побольше узнать о Рамзи.
В колледже их отсылали от одного человека к другому и с одного факультета на другой, пока они наконец не оказались в кабинете Тройанса Кона. Этот опрятный, среднего роста человек был некогда коллегой и другом Арнольда Рамзи.
Кинг разглядывал дипломы на стене, когда Кон произнес:
— Я удивился, услышав, что вас интересует Арнольд Рамзи.
— Обычно мы звоним заранее и договариваемся о встрече, — сказала Мишель. — Но поскольку мы все равно оказались в ваших местах, то решили не упускать хорошей возможности.
— Простите, могу я узнать ваши имена?
— Я Мишель Максвелл, а это Том Бакстер.
Кон вгляделся в Кинга:
— Простите, но ваше лицо кажется мне знакомым.
Кинг улыбнулся:
— Просто такое уж оно у меня заурядное.
— Насколько я понял, вы собираетесь снять фильм?
Мишель откинулась на спинку стула, постаравшись принять вид ученой дамы.
— Да, о покушениях по политическим мотивам. У нас есть гипотеза насчет того, что между людьми, которые покушаются на политиков, существуют четко выраженные различия. Одни делают это по причине умственного расстройства или пережитых ими личных невзгод. Другие — исходя из глубоких философских убеждений.
— И вы хотите узнать мое мнение о том, к какой из этих категорий принадлежал Арнольд Рамзи?
— Будучи его другом и коллегой, вы, несомненно, размышляли над этим, — сказал Кинг.
Кон пронзил его взглядом:
— Что ж, должен сказать, сущность того, что привело Арнольда к убийству, для меня загадки не составляла. Не могу, однако, утверждать, что он целиком и полностью умещается в какую бы то ни было из идеологических или мотивационных категорий.
Мишель извлекла из сумочки карандаш и блокнот.
— Может быть, начнем с его биографических данных? — предложила она.
Кон откинулся в кресле:
— Арнольд сделал в Беркли хет-трик: получил три ученые степени. Везде, кстати, шел первым. Он также находил каким-то образом время для того, чтобы протестовать против войны во Вьетнаме. Он сжег свою призывную повестку, участвовал в маршах в защиту гражданских прав, принимал участие в демонстрациях, несколько раз попадал под арест, рисковал жизнью. Арнольд Рамзи и поныне остается лучшим, в смысле научной подготовки, из всех когда-либо работавших в этом колледже профессоров.
— Я полагаю, его политические взгляды сильно расходились со взглядами Риттера? — спросила Мишель.
— Очень сильно, — подтвердил Кон. — Помню, он расхаживал по этому кабинету, ударяя кулаком о ладонь, и оплакивал наше гражданское общество, оказывающее людям вроде Клайда Риттера поддержку.
— Но он ведь понимал, что победить Риттеру не удастся.
— Дело не в этом. Риттер набрал, согласно опросам, необходимую критическую массу, что заставляло нервничать и демократов, и республиканцев. Его список кандидатов расколол традиционный электорат, что дало Риттеру контроль над тридцатью, возможно, процентами выборных мест. А при таких средствах воздействия…
— …вы получаете хорошую возможность назвать вашу цену? — предположил Кинг.
Кон кивнул:
— Какой стала бы цена, назначенная Риттером, остается только догадываться. Но я и вправду верю, что Арнольд считал: если Риттера не остановить, он уничтожит все, за что годами боролась Америка.
— Он когда-нибудь заговаривал о том, чтобы застрелить Риттера? — спросил Кинг.
— Он приходил сюда и произносил пылкие тирады о Риттере, но никаких угроз определенно не высказывал.
— С кем-то еще из здешних профессоров он дружил? — спросила Мишель.
— В общем-то, нет. Многих из них Арнольд просто пугал.
— Какие-либо друзья в студенческой среде?
Кон взглянул на Кинга:
— Это начинает походить на исследование личности Арнольда, а не на попытку снять документальный фильм о том, почему он убил Риттера.
— Нам требуется и то, и другое, — быстро ответила Мишель. — Я хочу сказать: трудно понять побудительные мотивы человека, не поняв его самого.
Несколько секунд Кон обдумывал сказанное ею, потом пожал плечами:
— Ну, если он и пытался заручиться поддержкой кого-то из студентов, я ничего об этом не слышал.
— Был он женат, когда погиб? — спросила Мишель.
— Да, но с женой Региной разошелся. У них была единственная дочь, Кэти. — Кон встал, подошел к полке, на которой стояло множество фотографий. Взял одну из них. — Семья Рамзи. В более счастливые времена.
Кинг и Мишель вгляделись в трех изображенных на снимке людей.
— Регина Рамзи очень красива, — заметила Мишель.
— Да, была.
Кинг оторвал глаза от фотографии:
— Была?
— Она умерла. Покончила с собой.
— Я об этом не слышал, — сказал Кинг. — Почему они расстались?
— Не знаю. В молодости Регина была очень хорошей актрисой. Уверен, поклонников у нее имелось немало, однако любила она только Арнольда. Какая-то часть моего разума придерживается мнения, что она покончила с собой, потому что не могла больше жить без него.
— Но, по-видимому, она не могла жить и с ним, — сказал Кинг.
— Арнольд изменился. Ученая карьера его уже прошла высшую свою точку. В преподавании он разочаровался.
— А как прореагировала на тот выстрел его дочь? — спросила Мишель.
— Кэти была ошеломлена. Помню, я виделся с ней — в тот день, когда все случилось. Никогда не забуду ее потрясенного лица. А потом она увидела по телевизору ту чертову запись, сделанную в отеле: ее отца, убивающего Риттера, агента Секретной службы, убивающего отца. — Кон вдруг замолк, вгляделся в Кинга, и лицо его посуровело. — Вы не так уж и изменились, агент Кинг. Не понимаю, что здесь происходит, однако я не люблю, когда мне врут. Я хочу немедленно узнать, с какой целью вы задаете мне все эти вопросы.
