препаратов? Господи, да что с ним случилось? И причем тут Фердинанд?
– Это ужасно, от одной только мысли о неизбежной старости меня бросает в холод. Хреново то, что, когда тебе захочется умереть – ты не сможешь, не сможешь, потому что прикован к постели и ходишь в туалет под себя, а за тобой убирает милая сестричка в хосписе или, что еще хуже, твои собственные дети. Попробуй заставить детей убить своего родителя. Как думаешь, они пойдут на это? – Луис безумными, налитыми кровью глазами смотрел на Нэнси.
– Луис, ты говоришь ужасные вещи. Этого не будет! Никогда, слышишь? Никогда!
– Тебе просто страшно об этом даже задуматься!
Увидев потрясенное лицо жены, Луис отвел взгляд и сказал куда спокойнее:
– Ладно, возможно, я погорячился. Ты саженцы купила?
Нэнси в испуге кивнула. Луис вновь изменился прямо у нее на глазах, не прошло и минуты. Но от этого ей лучше не стало. Нэнси впервые за всю свою совместную жизнь с этим человеком до жути испугалась его.
– Хорошо, выходим в одиннадцать. К тому времени я должен все закончить. Я думал разобрать будку Фердинанда, чтобы в этом доме о нем больше ничего не напоминало… Но все-таки решил оставить.
Вышли они чуть позже из-за заставшего их у порога дождя, и, переждав, тронулись в путь в дождевиках: Луис в зеленом, Нэнси в желтом. Луис нес лопату и сколоченный из белых досок гробик, на котором черным маркером было аккуратно выведено: «ФЕРДИНАНД. ЛУЧШИЙ ДРУГ ИЗ ВСЕХ». Когда-то пятнадцать лет назад он вывел похожую надпись на конуре своего лучшего друга, который тогда был еще большим щенком, а сейчас он вывел его имя на гробу. Жизнь циклична, понял в очередной раз Луис, итерация началась еще в его детстве и закончилась уже в зрелом возрасте.
Нэнси несла саженцы, маленький совочек из садоводческого магазина и хозяйственные перчатки, найденные в кладовке.
Кастел стрит, уходившая в многокилометровую лесную глушь, погрузилась в безмолвие. Фонарей здесь было немного, может, один на сто метров примерно, да и то остались только на устойчивых каменных столбах. В былые времена фонари на металлических столбах помяли любители газовать среди ночи на старых развалюхах, а новые фонари устанавливать никто не стал. Скоро исчезнут последние фонари, и тогда Кастел стрит погрузится во мрак.
Месяц скудно освещал дорогу Стюартам. Где-то лаяли собаки, приближался гул мотора и вскоре сверкнули фары рассекающего тьму «Шевроле Круз». За всю дорогу Луис с Нэнси шли молча, каждый размышляя о своем.
У Луиса промелькнула мысль, что рыть он будет с трудом, но обещание похоронить Фердинанда именно сегодня было выше какой-то сырой земли. Плюсом к этому служил взятый им однодневный выходной, и уже завтра он должен вернуться на работу, но в ту ночь это его мало заботило. Его голова была занята другим.
словами мужа, которые услышала от него в гараже. Сперва она услышала в них лишь охватившее ее мужа безумие, вызванное смертью его самого преданного друга. Но сейчас, шагая бок о бок с ним на похороны Фердинанда, Нэнси увидела в эго словах небольшую долю истины. Зря она так категорически себя повела, но и Луис хорош. Зачем так пугать ее?
Все мы состаримся, если не умрем раньше, и станем не нужны своим детям.
У Нэнси с Луисом не было детей, а был лишь старый пес Фердинанд. Луис заботился о нем, пожалуй, даже лучше, чем некоторые отцы заботятся о своих детях. Он никогда не забывал про него: всегда вычесывал, купал раз в неделю, кормушка и поилка пса никогда не пустовали, выгуливал его утром и вечером. Между ними искрила любовь, которую Луис демонстрировал своими поступками, а Фердинанд – преданностью. Он приветливо гавкал, когда хозяин подходил к нему, вставал на задние лапы и протягивал передние ему. И, главное, Фердинанд каким-то своим внутренним собачьим чутьем всегда знал, когда Луису нужна помощь и поддержка.
Бывало, родители маленького Луиса уезжали то по делам, то в гости, то в командировки и оставляли сына одного. День Луиса проходил нормально: он играл в компьютер, гулял с друзьями, пытался флиртовать с соседской девочкой и занимался прочими мальчишечьими делами.
Но вот когда солнце заходило, на него накатывала тоска и какое-то необъяснимое простыми словами чувство тревожности. Он один в пустом доме, медленно погружающийся во тьму вслед на уходящим солнцем, и Луису, как и дому, надо будет ложиться спать. А лечь спать, значит выключить компьютер и телевизор, вытащить наушники из ушей и попрощаться с друзьями до утра. И тогда приходил он – страх. Луис накрывал себя одеялом, надеясь, что у него за спиной не окажется Дементора из фильмов про Гарри Поттера или жуткой девочки, вылезающей из телевизора, как в фильме «Звонок». А, может, чего-нибудь и пострашнее.
Например, приведения. Скажите, глупо в пятнадцать-шестнадцать лет бояться приведений и полтергейстов. Но после первого просмотра фильма «Паронормальное явление» Луис с вами не согласился бы. Это будучи уже взрослым он пересматривал его с попкорном и усмешкой, а тогда, в подростковые годы, этот фильм напугал его до чертиков и вызвал бесчисленные бессонные ночи.
Больше всего он боялся остаться один в пустом доме. Кто знает, может, призраки не любят большое количество народу в доме. Но одинокая пугливая жертва для них самый лакомый кусочек. Они так и ждут, пока она ляжет под одеяло, чтобы стянуть его и начать скидывать предметы с полок, хлопать дверью и разбивать фотографии своей жертвы в районе лица.
Как герой Iron Maiden в «Страхе темноты», он каждый раз вздрагивал, когда на его пути внезапно погасал уличный фонарь, не мог долго находиться в темной комнате, аж до трясучки, рука лихорадочно ощупывала стену в поисках выключателя, только, когда свет зажжется, Луис мог спокойно выдохнуть.
Дошло до того, что он всерьез стал задумываться над камерами видеонаблюдения в доме и в своей комнате особенно. Понятное дело, что призраков не существует, думал он в зрелом возрасте, и эти камеры стали бы бессмысленной тратой родительских денег и вскоре оказались бы на доске объявлений. Но всегда стоял этот вечный вопрос: «А что, если?». Что было бы с его впечатлительным подростковым мозгом, увидь он вживую призрака? Не на обработанном в «Фотошопе» снимке, не в низкобюджетной киноленте, а именно лицом к лицу со своим главным страхом.
В такие моменты приходил Фердинанд. Луис в свои одинокие дни выпускал пса из конуры, обмывал его и пускал в дом. Фердинанд понимал это
