за воротник кофточки и в зубах принес к вам и выставил как кот пойманную мышь перед хозяевами.
Луис заплакал. Нэнси прижала его голову к своему плечу и стала гладить темные волосы. Когда Луис стал успокаиваться, на них с неба упали первые капли вновь начинавшегося дождя. Тогда он отошел от Нэнси, и они оба взялись за края гробика Фердинанда. «ФЕРДИНАНД. ЛУЧШИЙ ДРУГ ИЗ ВСЕХ», – гласила надпись, которая была чистой правдой.
Гробик они погрузили в яму надписью вверх, все, как полагается. Затем, несмотря на бурно моросящий дождь, Луис медленно стал засыпать яму землей. Вышло небольшое углубление, которое он засыпал оборванной сухой травой. Нэнси тем временем подготавливала ямки для посадки саженцев по обоим сторонам сзади могилки. Слева она посадила и прикопала яблоню, Луис сделал тоже самое справа с вишней.
Оба супруга встали рядом друг с другом и с грустной удовлетворенностью глядели на свои труды. Через года эти саженцы начнут прорастать, и они смогут приходить сюда, чтобы вспомнить старого пса и собрать дары природы возле его могилы. Возможно, когда-нибудь, очень нескоро, эти деревья спилят. Тогда о Фердинанде останется только память в сердцах Стюартов.
Сначала они шли пешком, а когда полил ливень – побежали, прижав руками капюшоны дождевиков и шлепая ногами в резиновых сапогах по бурлящим лужам. По дороге обратно они также не сказали друг другу ни слова. Весь этот день они крайне мало разговаривали друг с другом.
Сразу они спать не пошли. Оба из супругов ни на шутку проголодались и решили доесть вчерашнюю курицу с салатом из крабовых палочек. Хоть на ночь есть вредно, но у них был повод, пусть и грустный. Луис нашел в подвале полусухое вино, подаренное Симонсами в прошлом году. Таким образом они решили устроить поминки по Фердинанду.
– Прости, что я на тебе сорвался, – сказал Луис и отпил кисло-сладкого вина из бокала, следом почувствовав приятное тепло в горле. – Я правда не знаю, что на меня тогда нашло.
– Забудь, уже не важно. Мы сделали благое дело, остальное – пустяки, – заверила Нэнси.
– Нет, не пустяки. Я не должен на тебя кричать, Нэнс, также, как и ты на меня. Помнишь, ты мне сама говорила, когда мы только познакомились в колледже: «Крик крайне негативно влияет на отношения». Я тогда окончательно понял, что мы созданы друг для друга. Но вот я на тебе сорвался, тем самым нарушил обещание никогда не кричать не тебя, и теперь прошу прощения.
– Не давай обещания, сдержать которые ты не готов, – с застенчивостью ответила Нэнси.
– А ты знаешь, как на меня надавить. – Луис уставился на бокал и слегка улыбнулся. – Завтра перед работой я скошу там траву. Ты же не против, да?
Утром десятого октября Луис Стюарт проснулся в начале шестого. Сон его длился каких-то три с половиной часа, почти как дневной. Чтобы привести тело в чувство и разомкнуть слипшиеся веки, он выпил две здоровые кружки крепкого растворимого кофе без сахара. Нэнси еще крепко спала наверху с откинутым на ноги одеялом. Ночка выдалась душной, а кондиционером они пока не обзавелись.
Луису в восемь часов нужно было ехать в ресторан, где он работал помощником шеф-повара. Вчера он еле договорился об одном выходном ради Фердинанда, сегодня ему край появиться на месте, иначе шеф сожрал бы его с потрохами.
Но встал он ни свет, ни заря не по этой причине. Он хотел сходить парк на могилу Фердинанда и скосить там траву, как обещал жене, а давать обещания, которые не мог сдержать, Луис после вчерашнего не стал бы. Допив кофе, он оделся потеплее и вышел на улицу, бесшумно закрыл дверь, дабы не потревожить Нэнси, и открыл гараж. Там он среди инструментов, промасленных тряпок и разобранных табуреток нашел газонокосилку.
Газонокосилку Стюарты использовали только несколько раз в году. Они были не из тех, кто брался скащивать траву, как только она подрастет на несколько сантиметров. Колени не щекочет, значит стричь рано, считал Луис. А вот его родители придерживались другого мнения.
Говард и Салли увлекались садоводством, потому терпеть не могли высокую траву, поросшую на их прекрасной подъездной лужайке и возле огорода под яблонями. Как только Говард обучил Луиса пользоваться этой дьявольской машиной, газон в их семье стал стричь только он. Отец наотрез отказывался с тех пор выполнять эту работу за сына. А если он, не дай Бог, халтурил, то Говард заставлял его все перекашивать с самого начала, пока газон не станет идеально ровным. И даже если он замечал хотя бы одну нескошенную травинку, Луису приходилось проходить косилкой заново по всей площади. С тех пор у него к этому аппарату развилось стойкое отвращение.
Но времена меняются, и косилка пригодилась вновь, на этот раз не для дома.
Луис погрузил ее в багажник «Фольксвагена» вместе с хозяйственными перчатками и защитной маской, завел двигатель, включил подогрев сидения и медленно тронулся со двора.
В парк он приехал в начале седьмого, за два часа до того, как в парк пришли школьники сажать деревья. «Фольксваген» Луис оставил на обочине из щебенки в двухстах футах от могилы пса. В воздухе за ночь устоялась не докучающая прохлада, на ветру слегка покалывало щеки, пахло свежестью после дождя, но по собирающимся с юга тучам было понятно, что дождь сегодня еще пройдет, а то и не один раз. Парк покрывала легкая утренняя дымка, сквозь которую проглядывали из-за туч первые лучи солнца. День обещал стать поистине прекрасным.
Луис подошел к могиле Фердинанда и задержался, прежде чем надеть свое снаряжение. Ему все еще не верилось, что это случилось, ведь вчера утром Фердинанд был жив. И тем же утром он с Нэнси повез его в ветлечебницу, где его и не стало. Поняв, что чем дольше он стоит так, тем быстрее подступают слезы. Он надел перчатки и маску и завел газонокосилку.
Участок был небольшой, всего лишь пятнадцать на десять футов, и выкашивать его оказалось сложнее, чем большой родительский газон – Луис старался не задеть саженцы жены.
Как вдруг он стал чувствовать себя нехорошо.
Не сразу, но его состояние стало ухудшаться. Сначала он почувствовал настойчивое биение в сердце и давление из груди, затем закружилась голова. Явных болей не было: ни в голове, ни в животе, ни в спине. Ему постепенно становилось плохо непонятно из-за чего. Но работу он свою закончил.
К тому времени голова его будто плавала в невесомости, появилось помутнение в глазах.
