– И обо всем этом можно прочесть в бумагах? – спросила Гейл, указывая на кипу, лежащую на столе.
– Большую часть информации. В те дни все вели дневники, а испанские бюрократы доходили просто до фанатизма, настаивая на подробности записей, чаще всего для самозащиты. Но так или иначе, при нормальном стечении обстоятельств слово Юбильи было бы законом. Он был ответственным за флотилию, и это было целиком его дело – определять, кто плывет с ним, а кто нет. Но, очевидно, с “Эль Грифоном” было связано нечто большее, чем захотел рассказать Даре. Он обратился через голову Юбильи к самому главному представителю короля в Гаване, и тут же Юбилье приказано было взять “Эль Грифон” под свое командование. Так что теперь во флотилии было уже одиннадцать кораблей. Сандерс прервал его:
– Но прошлой ночью вы сказали, что во флотилии было десять кораблей и все они затонули у Флориды.
– Так я думал. Так думали все. – Трис поднял со стола лист бумаги. – Это декларация Юбильи. В ней перечислены десять кораблей и все их грузы. По всей вероятности, Юбилья уже составил свой манифест, проделал всю эту бумажную работу, и ему чертовски не терпелось скорей отплыть. Если бы он действовал по закону и представил свой манифест для ревизии, учтя и одиннадцатый корабль, тот, с которым он так не хотел возиться, то проклятые бюрократы продержали бы его в Гаване еще целый месяц, и тогда отплытие флотилии пришлось бы на середину сезона ураганов.
– Как же вы узнали об “Эль Грифоне”? – спросила Гейл.
Трис порылся в пачке документов и нашел пожелтевший, потрескавшийся, измятый кусок бумаги. Он перекинул его через стол к Гейл.
– Не пытайтесь ее читать. Она на староиспанском, и к тому же парень не мог написать ни слова без ошибки. Это отчет спасшегося человека. Примерно на четвертой строке от конца есть слово, которое означает число одиннадцать. Я, должно быть, прочел это проклятое слово раз сто, и оно не привлекло моего внимания. Он говорит там, что во флотилии было одиннадцать кораблей. – Трис перелистал пачку бумаг. – Было достаточно легко проверить или даже перепроверить, когда у меня появилась эта догадка. Королевский лизоблюд вел безукоризненный дневник, и в нем он упоминал “Эль Грифон” как отправившийся вместе с флотилией Юбильи. Читая его, я не мог заснуть полночи. Он был самовлюбленный подонок, и мне пришлось пробираться сквозь кучу самодовольной похвальбы. Когда Юбилья получил приказ забрать с собой “Эль Грифон”, он, очевидно, сказал Даре, чтобы тот присоединился к флотилии несколько часов спустя, чтобы избежать вмешательства бюрократов, – они заставили бы его ждать, пока проверяют его декларацию.
Трис откашлялся, встал и, не спрашивая, налил всем по полстакана рома.
– Флотилия из десяти плюс одно судно вышла из Гаваны в среду 24 июля 1715 года, – сказал он, садясь за стол. – На ней было две тысячи мужчин и, официально, четырнадцать миллионов долларов в сокровищах. Подлинная цена была свыше тридцати миллионов. В течение первых пяти дней погода стояла прекрасная. Вы думаете, что за это время они хорошо продвинулись в море? Нет, неповоротливые свиньи делали только до семи узлов, так что едва дошли до Флориды, где-то между теми местами, где сейчас находятся пляжи Себастьян и Веро. Они не знали, да и не имели технических средств для определения этого, что, как только они вышли из Гаваны, разразился ураган, идущий с юга и с каждым днем набиравший силу по мере приближения. Они встретились с ним на шестой день пути, в понедельник ночью, и к двум часам утра он выбил из них душу: сорока-пятидесятифутовая глубина, дующий со скоростью в сотни миль ветер с востока, гонящий их на запад, прямо на скалы. Юбилья постоянно корректировал курс, и большая часть кораблей старалась следовать за ним, но все было бесполезно. Даре, должно быть, единственный из всех, кто сознательно не подчинился. Может быть, он не доверял Юбилье, может, он как раз был прекрасным королевским моряком, лучше, чем Юбилья. Как бы то ни было, он держал “Эль Грифон” чуть дальше от северо-востока, чем другие корабли, и, черт подери, он спасся.
– Один? – спросил Сандерс.
– Нет. Он пошел обратно в Гавану. Может быть, все еще опасался пиратов, а может быть, его корабль был так поврежден, что он не рискнул пересекать океан без ремонта. А теперь, – сказал Трис с озорной улыбкой, – сюжет усложняется. Нет вообще никаких записей о том, что случилось с Даре и “Эль Грифоном” после того, как он вернулся в Гавану. Судя по всему, он исчез, как и его корабль.
– Он мог пытаться совершить это путешествие один, – сказал Сандерс, – просто позже.
– Возможно. Или затаился на время, сменил название судна и присоединился к другой флотилии.
– Зачем ему нужно было все это делать? – спросила Гейл.
– На то были причины. Все, что я рассказал вам сейчас, подлинные факты. А теперь – мои домыслы и предположения. – Трис сделал глоток. – Мы знаем, что Даре перевозил грузы, цена которых была во много раз больше, чем он объявил в декларации, иначе он никогда не связался бы с Юбильей. Готов поспорить, только два человека знали, что именно у Даре было на корабле: сам Даре и управляющий короля на Кубе. Предположим, Даре вернулся в Гавану и доложил официальным представителям, что флотилия пропала. Затем предположим, что он пришел к представителю короля и совершил с ним сделку. Скажем, за часть товаров Даре представитель короля должен был доложить, что “Эль Грифон” затонул вместе с флотилией. Даре в таком случае должен был изменить вид корабля и уплыть снова без уплаты налогов. Он мог спокойно хранить все, что было у него на борту, потому что все знали, что его груз пропал.
– Слишком много предположений, – сказал Сандерс.
– Точно, – согласился Трис. – Я говорил вам, что пока ничего не знаю. Единственное убедительное доказательство, которое у нас есть, – это время, в которое происходили те события. Например, дата на монете соответствует. Большинство других свидетельств негативно: никто никогда не слышал впоследствии о Даре и “Эль Грифоне”; ни об одном корабле не было доложено позже, что он затонул здесь в те годы. И я не могу найти подходящего кандидата на владение вещами с инициалами Е. F., что означает, что они были частью тайного груза или, по крайней мере, незарегистрированного груза.
– Но Бермуды – не единственные острова, – сказал Сандерс. – “Эль Грифон” мог затонуть где угодно: Флорида, Багамы...
– Возможно, но вряд ли. На большой глубине, может быть, но такое бывает редко. Мы знаем, что Даре был великолепным моряком. Он не стал бы снова связываться с Флоридой в плохой сезон. И Багамский пролив был заброшен задолго до того из-за своей опасности. Если “Эль Грифон” затонул, – я подчеркиваю, если, – он затонул именно здесь.
– Почему он должен был оказаться именно здесь?
– Если вы хотите узнать, – сказал Трис, – у него просто не было выбора. Путь в Новый Свет шел южнее, вдоль берегов Испании, через Азоры, затем через океан по восточным торговым путям. Путь домой – севернее, вдоль берегов Штатов, затем – поворот на восток. Навигация осуществлялась главным образом на глазок. У них не было подходящих инструментов для определения долготы, так что они использовали Бермуды как указатель, говорящий им о том, где надо поворачивать на восток. Погода вряд ли была столь плоха, что они не могли увидеть Бермуды до того, как подойдут к ним. Боже мой, на этом острове произошло более трехсот кораблекрушений. Вряд ли это можно считать случайным совпадением.
– Каковы шансы поднять его? – спросила Гейл. – Я имею в виду, если это и есть “Эль Грифон”?
– Поднять корабль со дна? Никакая молитва не поможет. От него ничего не осталось. Возможно достать только то, что на нем сохранилось.
– Но никто не знает, что там было.
– Да, но сейчас мы уже немного продвинулись вперед, у нас не только одни догадки и предположения. Что-то определенно есть внизу. – Трис выглядел счастливым, взволнованным. – По правде говоря, это вы нашли его. Что бы там ни было, вы первыми обнаружили это. Вы не слышали об этом корабле и не знали бы о нем и до сих пор, если бы я не рассказал вам, но это ничего не значит. Мне не хотелось бы, чтобы вы ушли отсюда, а затем загорелись завистью, если мне удастся что-нибудь найти. То, что здесь есть, – много или мало – наполовину ваше.
Сандерс почувствовал себя благодарным и начал было говорить об этом, но Гейл оборвала его.
– Мы должны предупредить вас, – сказала она. – Я собираюсь обратиться в правительство по поводу этих наркотиков.
– О боже! – Трис раздраженно шлепнул рукой по столу. – Не будьте такой глупой. Правительство и не подумает заниматься такими делами.
Сандерс был удивлен столь внезапным взрывом со стороны Триса, он не понимал, из-за чего Трис разгневался: то ли от обиды, вызванной переменой темы разговора, то ли из-за истинного недоверия к правительству. Трис злобно смотрел на Гейл, и Сандерсу очень хотелось ей помочь.
