— Звучит обнадеживающе, — сказал Уиммер.
— Значит, мы друг друга поняли? Я хотел бы, чтобы в наших отношениях не было неясностей.
— Мы хорошо друг друга понимаем, — твердо сказал Уиммер.
— Вот и отлично, — Майкл протянул ему свою руку, и Уиммер пожал ее. — Для начала вам нужно явиться завтра утром в мой офис на студии «Центурион». На проходной я оставлю ваш пропуск.
— Хорошо, сэр, — улыбаясь, сказал Уиммер.
В понедельник вечером в Мортоне, в тускло освещенном ресторане на Мелроуз-авеню собрались сливки голливудского общества. Майкл и Ванесса сидели за столиком вместе с Лео и Амандой Голдман недалеко от Майкла Овица, директора агентства творческих художников, и Питера Губера, главы «Сони пикчерс». Обоим Майкл был уже представлен и с обоими успел обменяться ничего не значащими фразами. То, что он был в их обществе на равных, давало ему чувство удовлетворения, которого он не испытывал с момента заключения контракта на «Центурионе».
После обеда, когда женщины перешли в дамскую комнату, Лео, облокотившись на стол, наклонился к Майклу.
— Есть человек, которого я хотел бы тебе порекомендовать в качестве режиссера для «Тихих дней», — сказал он. — Его зовут Марти Уайт.
— Лео, я ценю ваше участие и ваш выбор, — сказал Майкл, — но я уже нашел режиссера.
Лео приподнял брови.
— Кто он и почему ты не поставил меня в известность?
— Лео, мне не хотелось бы вам напоминать, что ваше одобрение при найме режиссера мне не нужно.
— Черт побери, я все это прекрасно знаю! Однако, не могу взять в голову — почему я не в курсе? Я знаю обо всем, что происходит на студии.
— Я об этом слышал, — сказал Майкл.
— В этом городе ты не смог бы встретиться ни с одним режиссером так, чтобы мне не было об этом известно.
— Этот парень еще никогда не работал режиссером на студии. Вот почему вы о нем не знаете.
Лео еще ближе придвинулся к Майклу и, понизив голос, спросил:
— Ты нанял какого-то тупицу, который никогда не снимал кино?
— Ну, в школе он кое-что снимал.
— В школе!
— Он из Лос-Анджелесской киношколы при калифорнийском университете.
— Ты взял в режиссеры студента?
— Лео, я сам был студентом киношколы, когда снимал «Ночи Даунтауна».
— Это другое дело.
— Вовсе нет, это то же самое.
— По-моему, Майкл, ты с ума сошел.
— Вы видели фильм?
— Какой фильм?
— Лео, в прошлую среду я отослал вам короткометражный фильм, снятый этим парнем.
— Я еще не добрался до него.
— Так вот, если бы вы до него добрались, то вы бы не волновались так сейчас.
— И что же на этой пленке?
— Сцена из рассказа Генри Джеймса, и она так хороша, что я сначала глазам своим не поверил.
— Только одна сцена.
— Сцена на восьми страницах, хорошая работа оператора, блестящая оркестровка и семь ролей с текстом.
— Кто этот парень?
— Его зовут Элиот Розен.
— Ну, по крайней мере, он еврей.
Майкл засмеялся.
— Майкл, а ты еврей? Я никак не пойму.
— Наполовину, — солгал Майкл. — По матери.
— А отец кто?
— Итальянец.
— И как был решен вопрос вашего религиозного воспитания?
— К шести годам я стал католиком.
— Из тебя бы вышел отличный еврей.
— Вам понравится Элиот Розен. Он способен кого угодно вывести из себя, но вы его полюбите. Он может стать новым Орсоном Уэллсом.
Лео застонал.
— Ты имеешь хоть малейшее представление о том, сколько денег ушло впустую на поддержку Орсона Уэллса?
— Элиот принесет вам кучу денег, я уже это предвижу.
— Ну что ж, деньгам счет ты знаешь лучше чем кто-либо, а если он будет работать на тебя, он принесет деньги и мне.
Лео стряхнул пепел со своей сигары.
— Я слышал, что директора картины ты тоже взял не со студии.
— Так и есть, Лео; мне нужен был человек, который будет отчитываться не перед вами, а передо мной.
— И ты нанял Барри Уиммера.
— Верно.
— Майкл, тебе следует знать, что одно время он воровал деньги из бюджета картин.
— Тогда он был наркоманом. Теперь он вылечился.
— Я все равно в нем не уверен.
— Лео, он так мне благодарен, что будет работать втрое больше, чем кто-либо. — Майкл помолчал. — Да еще и задешево.
— Вот это мне нравится. А если он попытается украсть у меня, я вычту все из твоего гонорара.
— Справедливо.
— А сколько ты платишь тому еврейскому пареньку режиссеру?
— Двести тысяч.
Лео широко улыбнулся.
— Смотри, чтоб он тебя не подвел.
— Даже если это и случится, Лео, он едва ли будет вам стоить столько, сколько вы заплатили Марти Уайту.
Женщины вернулись, и когда они садились за столик, нога Аманды Голдман прильнула к ноге Майкла. Он ответил ей короткой улыбкой и решил на досуге обдумать, как с этим быть.
Майкл отложил первый вариант сценария «Тихих дней», присланный Марком Адером, и взялся за телефон.
— Алло? — ответил низкий голос.
— Марк, это Майкл Винсент.
— Каково ваше мнение?
— Я считаю, что это просто замечательно. Вы точно передали суть книги, и композицию, и авторский замысел, ваши диалоги выразительны и несомненно будут действовать на зрителей.
— Но?..
— Никаких «но». Я думаю, что по этому сценарию уже можно снимать фильм.
— Ни один продюсер мне еще этого не говорил, — осторожно сказал Адер. — Должно же быть что-то не так.
— Кое-что есть, но это ни в коей мере не умаляет того, что вы сделали.
— Что именно?
— Ближе к концу вы почему-то выкинули решающую сцену и заменили ее другой, которая работает несколько в ином ключе.
— Вы говорите о той сцене, где доктор поет для девушки и покоряет ее сердце?
— Да.
— Она не может быть в фильме по двум причинам, Майкл.
— По каким же?
— Во-первых, современным зрителям она покажется слащавой, сентиментальной и неправдоподобной; во-вторых, вы не заставите Боба Харта ее сыграть.
— Марк, я признаю, что эта сцена трогательна, но она ни в коем случае не слащаво-сентиментальна — по крайней мере в том виде, как мы ее снимем.
— Назовите хоть одну картину, где такой эпизод понравился бы зрителям?
— Пожалуйста, «Комната с видом», например.
Адер немного помолчал.
— Там не было пения.
— Вы правы, но в то время сентиментальность принимали как должное, и «Тихие дни» принадлежат той же эпохе, да и герои во многом схожи.
— А как быть с Бобом Хартом? Как вы его заставите петь?
— Предоставьте это мне. Впрочем, когда придет время, мне все же может понадобиться ваша поддержка, чтобы убедить его.
— Сомневаюсь в успехе.
— Вот что, Марк; я заключаю с вами частную сделку. Вставьте эту сцену обратно — так, как она идет в книге, — а потом, когда фильм будет готов, если она, по вашему мнению, не сработает, я заменю ее вашим вариантом.
— Вы делаете мне предложение, от которого я не могу отказаться. А теперь скажите мне, какие еще у вас замечания к моему сценарию.
— По-моему, все остальное в порядке. Я уверен, что Бобу Харту и, в особенности, Сьюзен Харт будет что сказать; может быть, режиссер захочет что-то изменить, но в любом случае это не сможет испортить вашей работы. Я этого не допущу.
— А кто будет режиссером?
— Молодой постановщик по имени Элиот Розен. Он очень умен и способен тонко чувствовать; я думаю, он вам понравится.
— Что ж, приступаю ко второму варианту.
— Не пишите второй вариант. Просто вставьте ту сцену, а все остальное пусть будет как есть.
— Благодарю вас, сын мой.
Адер повесил трубку.
Закончив разговор, Майкл подумал, что пока все складывается удачно.
Зазвонил внутренний телефон.
— Да?
— Майкл, — сказала Маргот, — здесь сержант Ривера; я сказала ему, что у вас напряженное утро, но он настаивает на встрече.
Страх холодной змейкой пробрался под ложечку.
— Пусть войдет. — Майкл старался говорить спокойно.
На этот раз Ривера был один.
— Спасибо, что нашли для меня минуту, — сказал он, протягивая руку. — Я не отниму у вас много времени.
— Рад видеть вас, сержант, — сказал Майкл, пожимая ему руку и жестом приглашая сесть. Он указал на сценарий Марка Адера.
— Первый вариант сценария «Тихих дней» уже готов, и получилось прекрасно. Скорее всего, весной начнутся съемки.
— Я рад за вас, — сказал сержант, устраиваясь в кресле поудобнее. — Решил, что стоит сообщить вам свежие новости про дело об убийстве Мориарти.
— Отлично, я весь внимание. В газетах я ничего об этом не видел в течение нескольких недель.
— Я не выпускал информацию из рук.
— Вы уже арестовали кого-нибудь?
