— Отлично, я весь внимание. В газетах я ничего об этом не видел в течение нескольких недель.
— Я не выпускал информацию из рук.
— Вы уже арестовали кого-нибудь?
— Нет, и я не уверен, что это вообще произойдет.
Майкл не дал себе расслабиться и почувствовать облегчение.
— А почему?
— Похоже, это бандитское убийство, все просто и ясно; работа по заказу.
— У Мориарти были связи с мафией?
— Точно ответить на этот вопрос трудно, но смерть Мориарти была нужна кому-то, кто связан с бандитами, это сомнений не вызывает.
— Расскажите мне об этом.
— За рулем машины были низкопробный гангстер из Вегаса по имени Доменик Ипполито — настоящий мерзавец.
— Как вам удалось это выяснить?
— Какие-то туристы обнаружили Доминика, сброшенного в ущелье с высоты четырехсот футов в районе двадцать девятого Палмса, его отпечатки были в картотеке.
— А машина найдена?
— Доминик был в ней. Жуткая картина — сплошное месиво.
— Так вот как обстоит дело!
— Это еще не все; мы нашли в машине другие отпечатки, весьма любопытные.
У Майкла екнуло сердце.
— Да?
— Машина краденая; конечно, мы обнаружили отпечатки и ее хозяина, и его жены, и еще кое-что интересное.
— Расскажите.
— В машине были найдены отпечатки, принадлежавшие некоему… — он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, взглянув на него, затем подал его Майклу, — Винсенто Майклу Калабрезе.
Майкл держал в руках свое собственное свидетельство о рождении.
— А кто он? — с трудом сумел выговорить он и положил бумагу на стол, чтобы Ривера не заметил, как дрожат у него руки.
— Он сын Онофрио и Мартины Калабрезе, и ему двадцать восемь лет. Вот и все, что я знаю; все это есть в свидетельстве.
Майкл, которому уже мерещились наручники, увидел проблеск надежды.
— Больше ничего выяснить не удалось?
— Ничего, и это очень трудно. Судя по всему, в мире больше нет никаких данных на этого парня — ни страховки, ни водительских прав, ни документов по социальному обеспечению; у него в жизни не было кредитной карточки или платежного счета в банке. Единственное, что о нем известно, что в восемнадцать лет он был арестован за угон машины (обвинения были сняты за недостаточностью улик), — тогда с него и сняли отпечатки. Так он оказался в картотеке ФБР. Но фотографии там не оказалось, почему — я не знаю.
Зато Майкл хорошо знал, почему.
— Вы хотите сказать, что выследить его невозможно?
— Невозможно. Но он почти наверняка втянут в банду.
— Почему вы так говорите? Потому что он итальянец?
— Да нет, просто в этой стране невозможно дожить до двадцати восьми лет и не иметь документов. А единственные люди, на которых у нас нет документов, это те, кто всю жизнь пользуется подложными или ворованными документами, то есть — мафиози.
— Итак, что все это означает?
— Вероятнее всего следующее: Мориарти был связан с кем-то из мафии; они не поладили. Калабрезе, или под каким он там именем сейчас живет, нанимает Ипполито, чтобы тот убрал старика, и едет с ним в машине, чтобы убедиться, что все идет по плану. Потом он всаживает пулю в Ипполито и сбрасывает его вместе с машиной, лишая возможности кому-либо поведать, кто его нанял. Но у Калабрезе не хватило ума стереть свои отпечатки в машине. Это кое-что о нем говорит.
— Что именно?
— Что организатор не он. В противном случае он бы сделал все, чтобы скрыть свои следы.
— Понятно. — Ривера был прав; он свалял дурака, но он был так напуган тогда, что вспомнил про отпечатки только позднее. — И каков же будет ваш следующий ход?
— Его не будет, — ответил Ривера, — но рано или поздно этот Калабрезе сделает ошибку и попадется. Я снял его отпечатки, так что если его арестуют, мне позвонят из ФБР.
— Сержант, буду с вами откровенен, — вряд ли из этого получится кино. История слишком туманна.
— Я так и думал.
— Но если вам когда-нибудь встретится с виду подходящее дело, надеюсь, вы мне позвоните. — Этой фразой Майкл давал полисмену понять, что он может идти, но Ривера не двинулся с места.
— Есть еще кое-что, что мне хотелось бы у вас спросить, — сказал он.
— Что именно?
— Видите ли, у этого парня, Калабрезе, первые два имени, как у вас, — Винсент и Майкл.
— Забавное совпадение, — сказал Майкл. Он снова почувствовал страх.
— Сколько вам лет, мистер Винсент?
— Тридцать.
— У вас есть какой-нибудь документ, подтверждающий ваши слова?
— Конечно. — Майкл был готов к этому; он открыл ящик стола и поискал в своем личном отделении. — Вот, — сказал он, подавая полицейскому свидетельство о рождении.
Ривера его внимательно прочитал.
— Все в порядке, вам тридцать лет, и Калабрезе родился в Бельвью-госпитал, а вы — в Сент-Винсенте. — Он поднял глаза на Майкла. — Вы — итальянец?
Майкл покачал головой.
— Еврей.
— Я смотрю, вы бороду отращиваете.
— Иногда отращиваю, иногда сбриваю, так уж много лет.
— Интересно, согласились бы вы участвовать в опознании?
— Да вы что, смеетесь? — сказал Майкл. — В детстве я видел в кино, как один парень на это согласился, и его посадили в тюрьму, хотя он и был невиновен.
— Ну что ж, это ваше право, — сказал Ривера, вставая.
— Дело не в том, что я так уж держусь за свои права, — сказал Майкл, провожая его до двери. — У меня просто нет времени на такие вещи. Я потерял бы полдня, а в нашем деле это куча денег.
— Конечно, я понимаю. — Он протянул руку. — Я дам вам знать, если встретится другое дело, из которого может выйти фильм.
— Да, пожалуйста, — сказал Майкл. — И еще, сержант…
— Да?
— Можно мне получить обратно мое свидетельство о рождении?
— Ох, простите, — сказал Ривера, отдавая бумагу.
— Я с радостью сделаю для вас копию, если нужно, — сказал Майкл.
— Да нет, что вы! Это просто моя оплошность…
Ничего себе оплошность, думал Майкл, наблюдая, как сержант, занимающийся расследованием убийства, идет к выходу. Свидетельство было настоящим — Томми Про все проверил много лет назад. Но теперь на нем были отпечатки Майкла. Он сел за стол и несколько раз вздохнул. Он молил бога, чтобы Ривера больше ничем не интересовался.
Вошла Маргот с почтой.
— Это все, что было сегодня, — сказала она, кладя стопку ему на стол.
— Спасибо. — Он пошарил на столе и в ящиках.
— Что вы ищете? — спросила она.
— Нож для бумаги.
— Вечно вы все теряете; я его найду, когда вы пойдете на ланч.
Когда Майкл вернулся с ланча, нож для бумаги уже лежал на столе.
Майкл, сидя за столом своего кабинета, смотрел на Элиота Розена — высокого, тощего и плохо выбритого молодого человека, задумчиво ковырявшего в носу.
— Элиот, — сказал Майкл, — обещай мне, что когда явятся Боб и Сьюзен Харт, ты оставишь свой нос в покое.
— Извини, — сказал молодой человек, покраснев. Элиот вообще часто краснел.
— Я показал им твою работу, она произвела на них впечатление, но они все-таки хотят тебя увидеть. От этой встречи многое зависит, Элиот.
— Я это знаю, — сказал Розен.
— Запомни, ты разговариваешь не только с актером, но и с его женой. Из них двоих именно со Сьюзен Харт непросто общаться, и я не хочу, чтобы ты испортил все дело, чересчур раболепствуя перед Хартом. Постоянно вовлекай ее в беседу, а если ты сумеешь проявить хоть немного обаяния, это тоже не повредит делу.
— Я сделаю все, что только смогу, — твердо сказал Розен.
— Если вдруг возникнет спор, поддерживай мои доводы, понятно?
— Слушай, у меня ведь тоже есть собственное мнение.
— В данном случае нет. Если у тебя своя точка зрения, и она может вызвать несогласие Хартов, сначала выскажи ее мне, причем с глазу на глаз. Но во всех случаях разговор все равно поведу я, хорошо?
— Ладно, — угрюмо кивнул Розен.
— Элиот, — примиряюще начал Майкл, — ты сейчас находишься у истоков своей карьеры. А твои никому не нужные споры могут все испортить. Если Харты будут упорствовать в чем-то, что может испортить фильм, не волнуйся, я сумею защитить свою картину. А когда дойдем до обсуждения сцены с пением, ты лучше вообще ничего не говори, а молча соглашайся со мной.
— У меня было много вопросов по этой сцене, — сказал Розен.
— Элиот, мы ведь это уже обсудили; сцена остается в картине; и я больше слышать об этом не желаю.
— Хорошо, хорошо, ты босс.
— Не надо обижаться, Элиот: здесь у каждого есть свой бизнес; кроме Лео Голдмана, который сам себе хозяин.
— Хорошо.
— Не волнуйся, эта картина утвердит твое положение. — Он улыбнулся. — После «Тихих дней» мне нечего будет и рассчитывать на работу с такой знаменитостью.
Розен улыбнулся.
— Эта мысль мне по душе.
