Начинались пометки на карте в Западной Сибири и датировались октябрем тысяча девятьсот девяносто пятого года. Речь в заметке номер один шла о дерзком ограблении магазина в некой Савватеевке Шараповского района.
Не обошлось без чертовщины.
Богданов часто возвращался к статейке — основоположнице коллекции, вспоминая тот день, когда впервые обратил на нее внимание.
Оказавшись по делам на одном из крупных предприятий родного города, майор увидел на стуле забытую каким-то командировочным из глубинки газету. Начальник (женщина) попросила Богданова секундочку подождать, и взгляд, скользнув по традиционному убранству секретарской и по лицу сидевшей за пишущей машинкой и глубоко погруженной в срочную работу старой девы, вернулся к смятой газете. «Оборотни в Савватеевке», — прочитал контрразведчик. Надо ли говорить, что с определенного момента Богданов сделался особенно восприимчивым к подобным вещам? Слово «оборотень» не могло укрыться от его внимания.
Некие злодеи напали на местную лавку (реликт времен построения развитого социализма), в которой, как и прежде, продавалось все — от хлеба до гвоздей. Ипатов, сторож вышеупомянутой торговой точки, имел на вооружении двуствольное ружье и собаку по кличке Дружок, проявившую себя весьма эгоистично — пес бросил хозяина-кормильца на произвол судьбы при первых же признаках опасности. Правда, Дружок честно лаял (даже, пожалуй, переигрывал, срываясь то на визг, то на хрип, рискуя и вовсе лишиться своего собачьего голоса), но проделывал это, отойдя на солидное расстояние.
Такое поведение «доброго пса», а также и некоторые другие события побудили сторожа утверждать, — что он стал жертвой нападения нечистой силы. Ипатов, прежде чем задать деру, видел (то есть, конечно, клялся, что видел), как волки обратились в людей… или люди в волков, или… и то и другое.
Слух докатился до райцентра, на место прибыл корреспондент молодежной газеты (той, что попалась на глаза майору уже со статьей).
Тем временем участковый, старший лейтенант Морозов И. С., как и вслед за ним журналист, поразившийся количеству похищенной «оборотнями» водки, провел расследование, в результате которого было установлено… что никакая нечистая сила в данном происшествии не повинна: просто сторож в ночь, когда было совершено (работник милиции называл вещи своими именами) преступление, распивал в вверенном ему заведении спиртное с двумя вполне конкретными, из плоти и крови (как безошибочно установило опять же следствие), лицами.
Под утро лица эти отправились якобы спать, но уже тогда (и это выяснил добросовестный участковый) строили в затуманенных парами спирта головах преступные замыслы. Мужики попросту не допили, в долг Ипатов им не дал — «нос задрал и заносился, мол, я тут главный!». У одного из них дочка училась в школе на центральной колхозной усадьбе, где был детский драмкружок, в котором иногда ставились спектакли.
Дочка злоумышленника неплохо лепила из папье-маше, часть работ находилась в школе, в кабинете завуча (он же руководитель кружка), но некоторые, старые, лежали дома в чулане. Папа даровитого чада и его сообщник нашли остроумным обрядиться один в маску волка, второй — медведя, надели вывернутые овчинные тулупы. Весьма кстати оказалось и то, что перед тем, как сторож начал «преизлиха величаться», разговор какое-то время шел на мистические темы — собутыльники говорили про чертей и оборотней.
Каково же было удивление сообщников, когда они обнаружили совершенно пустой и не запертый магазин — бери что хочешь. Немного обескураженные таким поворотом дела (обидно далее, хотели страху на Ипатыча нагнать), друзья решили, что раз уж пришли… Они взяли ящик водки, да еще насовали себе поллитровок в глубокие, как Марианская впадина, карманы тулупов. Прихватили кружок колбасы и несколько пачек «Беломора». Отойдя подальше, притомились, устав нести сказочную добычу, и, как в сказке же, присев на пенек, стали есть пирож… принялись угощаться.
До дома доползли, ящик дотащили, но зато потеряли маску волка, благодаря чему были опознаны и схвачены. Злоумышленники отделались товарищеским судом (оба механизаторы, кому пахать весной, если их на высидку отправлять?), детей и жен пожалели. Последним пришлось покрывать убытки, чтобы не лишиться своих ненаглядных.
Ипатов же долго бил себя в грудь, утверждая, что никаких «волков в овечьей шкуре», равно как и медведей, не видел, зато видел «голого мужика и бабу, тоже совсем голую», они, дескать, и напали на него, избили («бланшем» сторож и правда сверкал знатным), набрали еды, водки и убежали волками. «В чем же они все это унесли, а? — рассвирепел в конечном итоге участковый, которому подобная бредятина портила версию и грозила ухудшением показателей раскрываемости. — В чем?!» — «А в зубах, — ответил, глядя прямо в глаза Морозову, сторож. — Да, в зубах и унесли». На губах старшего лейтенанта заиграла нехорошая улыбочка, он вытащил из ящика стола небольшую книжицу в потрепанном бумажном переплете и, полистав ее, открыл на нужной странице. Тыча в нее пальцем, он проговорил: «Видишь, голубчик?»
Ипатову и книжица и выражение лица Морозова очень не понравились. «А чего это?» — с подозрением спросил сторож, строчки прыгали у него перед глазами, а все внимание отчего-то сосредоточилось на толстом, с желтой табачной ложбинкой курильщика сигарет без фильтра указательном пальце старшего лейтенанта. «Уголовный кодекс, — ласково проговорил тот. — Статья тут хорошая есть, почитай, прямо про тебя писана». — «А чего я?..» — жалобно промямлил Ипатов. «А того! Если брехать не перестанешь, соучастником пойдешь. Молчишь? Так-то, заплатишь с дружками за всю пропажу, а то смотрите мне».
Надо ли говорить, что Ипатов спорить с милиционером перестал, тогда еще не было никакого заседания товарищеского суда, и участковый мог состряпать хорошенькое дельце для районного суда.
Однако корреспонденту сторож свою версию изложил в полном объеме, даже отвел на место происшествия и показал все в деталях. Журналист добросовестно все записал, хотя, как человек продвинутой культуры, дал в конце статьи вполне земное объяснение — распущенность молодежи, перепились на вечеринке (в Савватеевку как раз приехали на побывку аж два земляка, матрос и танкист). Правда, было не совсем понятно, когда это голый злоумышленник успел обрасти бородой и длинной шевелюрой, в армии, как известно, даже среди офицерского состава подобная мода не поощряется. Ответ и тут отыскался быстро: «Если уж маски нашлись, то борода-то с усами и тем более…»
О хиппи-грабителях нет-нет да вспоминали и в селе, и в райцентре, а контрразведчик Богданов обратил взоры свои на Восток.
Сказано: «Ищите и обрящете», и Валентин обрел.
Ломаная кривая протянулась на сотни и тысячи километров, неуклонно стремясь к Тихому океану. Ни один человек в мире не мог бы дать ответа, почему происходит так и что влечет на Восток неизвестных гангстеров-стриптизеров, Бонни и Клайда, от общества убежденных нудистов, гроз сельмагов и дачных поселков. Что движет ими? Кто они? Лишь один Валентин Богданов мог дать пусть и совершенно фантастический, но все же допустимый ответ на эти вопросы.
— Сашка, — произносил майор одними губами, читая очередную заметку по теме. Или же, качая головой, говорил себе: — Нет, не мог так быстро добраться, хотя если на товарняке… К проливу идет, прямо ломит!
Имелась у майора и одна особая, самая тонкая из всех, папочка. В ней находилось лишь несколько вырезок и копий документов, полученных с помощью модемной связи. Все материалы были на английском, и говорилось в них о некоем господине, банда которого сто с лишним лет назад наводила ужас на обывателей Соединенных Штатов. С большим трудом разбойников удалось обезвредить, сам предводитель погиб, вернее, считался погибшим, так как тела его не нашли. Калифорния вздохнула свободно, но… кровавый след не ведавшего страха безжалостного палача многих сот граждан потянулся на север и оборвался на берегу Берингова пролива.
Какое отношение имел американец к кривой на карте Валентина Богданова? И здесь ответ знал лишь тот, кто начертил ее.
«Оборотни в Савватеевке» попались на глаза Богданову гораздо позже описываемых в статье событий. Следующим запоминающимся эпизодом в жизни майора стала, как уже упоминалось выше, схватка с незадачливыми угонщиками; валюту, полученную в результате оной, Валентин вложил в научные изыскания Стародумцева, что благотворно отразилось на результатах.
Когда через три дня, вместо обещанной недели, раздался звонок от Марины, девушки, которой Богданов доверил манускрипт Никольского, майор обрадовался. «Ну ты прямо реактивная! — еще раз при встрече похвалил он наборщицу и, доставая плитку белого пористого шоколада, сказал: — Вот тебе презент». Девушка раскраснелась от удовольствия (она была сладкоежкой) и от избытка чувств открыла страшную тайну: «Да мы со Светкой на пару задолбали, разделили на две части, чтобы быстрее… Чего-то не так?» — спохватилась она, увидев, что майор нахмурился. «Нет, — проговорил он неохотно. — Все так, спасибо».
