Она взглянула поверх моего плеча:
— Он теряет терпение.
Она потерла пальцами жуткие шрамы на груди.
— Отвечайте, — взмолился я.
— Конечно спускается, — фыркнула она. — Или думаете, мы сами поднимаемся к нему?
— А он не пугается, когда приходит сюда? Как он выглядит, нервно? Может, дрожит?
— С чего ему нас бояться? — спросила Радха. — У него пистолет, а мы в цепях. И как такой идиот собирается его остановить?
Она кипела от гнева. Так-так.
— Это вы, — догадался я, незаметно оглядываясь. — Вы злитесь, и он цепляется за вашу злость.
— У меня много поводов злиться.
Вот почему Радха была его любимицей: у нее сильная воля, она сердится, и он держится за нить ее ярости, тогда как страх остальных вынудил бы его бежать. Именно поэтому он бежал от Стефани ночью — она испытывала один лишь ужас, и он передался Форману. Он пришел ко мне, чтобы успокоиться.
— Вы не должны позволять себе злиться, — сказал я. — Вы должны бояться, и я тоже. Это единственный способ.
— Он идет, — заметила Радха.
— Он может сосредотачиваться на одной эмоции и игнорировать другие. Так он нашел меня в доме, хотя получал от вас массу противоречивых сигналов. Он умеет игнорировать их…
— Что ты мелешь?
— Я говорю, что вы правы. Он использует меня как домашнего зверька. Использует, чтобы успокаиваться после того, как мучает остальных.
Похоже, она ничего не понимала. Неужели она не знает, что он воспринимает эмоции?
— Что это значит? — спросила она.
— Это значит, мой план не сработает. Я должен нащупать у него другую слабость…
Что-то твердое и быстрое ударило меня сбоку по голове, и перед глазами заплясали искры. Я упал на пол, обхватив голову руками, и услышал над собой голос Формана, неотчетливый за гулом, наполнившим уши. Я попытался подняться, но он пнул меня в живот, и я перекатился, скорчившись от боли.
— Разве она не предупреждала, чтобы ты не плел против меня заговор?
Я закашлялся, перевернулся на бок, и меня вырвало.
— Но я тебе благодарен, — сказал он. — Ты вселил в Радху надежду, всего на секунду, но от этого ее разочарование будет гораздо слаще.
Я снова закашлялся, одной рукой держась за живот, а другой — за голову.
— Вставай.
Я не шелохнулся.
— Вставай! — крикнул он и выстрелил.
Звук вышел оглушительный, кто-то из женщин завизжал. Меня не убило и не ранило, — вероятно, это был предупредительный выстрел в стену.
Я услышал, как заскулила женщина рядом, и подумал о страхе, который должен волнами накатывать на Формана. Я поднял глаза и увидел, что он улыбается во весь рот, глаза его широко раскрыты. Он казался пьяным.
Это было чем-то вроде наркотика.
— А сейчас вставай, — повторил он.
Я поднялся на колени, и он снова ударил меня ногой, на этот раз несильно, только показать, кто тут главный. Какое-то время я просто ловил ртом воздух, потом оперся сперва на одну ногу, затем на другую и встал. Несколько мгновений я не двигался, согнувшись пополам и уперев руки в колени; я старался дышать глубоко и не обращать внимания на боль.
Радха молчала, прижавшись к стене. Несмотря на всю ее злость, она явно научилась не бросать ему вызов открыто.
— Возьми, — сказал Форман, бросая что-то на пол.
Я увидел мой складной нож.
— Возьми.
Я нагнулся и поднял нож.
— Поскольку вы с Радхой стали закадычными друзьями, почему бы вам не узнать друг друга еще ближе. Порежь ее.
— Нет, — ответил я.
Он ударил меня под коленку, и я снова упал, выронив нож.
— Я предупреждал, чтобы ты не смел мне возражать. Вставай.
Я взял нож и поднялся. Радха свирепо посмотрела на меня прищуренными глазами и оскалилась.
— Я видел твой психологический портрет, — произнес Форман. — Ты одержим смертью. Из нашего вчерашнего разговора я узнал, что на твоем счету уже есть одно убийство, и, полагаю, ты несколько месяцев лелеял воспоминания о нем. Ты, вероятно, страстно желаешь помучить кого-нибудь еще.
Лицо Радхи стало неподвижным и строгим, как погребальная маска, руки сжались в кулаки.
— Я целую жизнь изучал таких, как ты, Джон, и точно знаю, о чем ты думаешь.
Форман стоял у меня за спиной, но его голос наполнял всю комнату.
— Тебе снится, как ты пытаешь людей. Ты мучаешь животных. Ты отрываешь крылышки мухам. Посмотри на нее, Джон, — она и есть муха, насекомое. Она ничто. Порежь ее.
Она не сводила с меня взгляд, но он стал менее уверенным, глаза расширились. Она считала, что я на ее стороне, а теперь ее одолевали сомнения. Она начала бояться меня.
Нож каким-то образом раскрылся в моей руке. Я поднес его поближе и посмотрел на блики света, которые сверкали, струились и капали с лезвия, как мед.
Нож в моей руке казался таким… правильным. Забудь обо всем, вот он ты — такой, какой есть, человек с ножом, человек, которого боятся и уважают, который свободен делать и говорить что угодно, быть кем угодно. Несколько месяцев назад я уже находился в такой ситуации — и точно в такой позе, когда угрожал ножом матери. Я видел, как она сжимается в комок, зная, что я способен на все. Я был богом, таким же богом, как Форман, и все это я пустил коту под хвост. Зачем? Чтобы затолкать себя в чужую шкуру и прожить жизнь в мучительной лжи? Чтобы проводить дни в одиночестве, а ночами терпеть поражение в борьбе с собственной природой? Я потерял шестнадцать лет, пытаясь стать кем-то другим. И все это время я задавал неверный вопрос.
Вместо того чтобы спрашивать себя: «Как долго мне удастся удерживать это в себе?» — стоило спросить: «Зачем я удерживаю это в себе?»
Радха явно заметила перемену в моих глазах, руках, позе и поняла, что я сделаю это. Теперь она была испугана. Она знала, что я хочу вонзить в нее нож, кромсать, услышать крик, взывающий ко мне.
Ко мне? Или к мистеру Монстру?
Я несколько дней не вспоминал о мистере Монстре. Прежде он жил в моем разуме, как болезнь, распространялся и рос, но я не думал о нем с… того дня, как убил кота на складе. А это означало, что он не исчез, а впитался в мое сознание и я полностью превратился в него. На самом деле исчез не он, а Джон.
Я поднял нож и пригляделся к нему. В доме Формана столько разных инструментов: консервный нож, пила, штопор. Я мечтал испробовать все. Мечтал почувствовать, как напрягаются от ужаса мышцы Радхи, когда я прижимаю лезвие к ее спине, услышать тихий всхлип боли. Вот кем я был.
Но хотел быть другим.
Я положил палец на обух клинка и медленно закрыл нож — описав круг, лезвие легло в прорезь.
— Джон… — проговорил Форман.
Какие чувства он воспринимал от меня?
Я не выпускал нож, плотно сжимая его в кулаке и уставившись на Радху. Я плохо видел ее, что-то затуманивало взгляд. Слезы. Я уронил нож, и он, упав, продырявил мою душу, вырезал мистера Монстра, словно громадную опухоль. Я был ранен — разломлен надвое, но я снова стал собой.
— Ты идиот, — сказал Форман и ударил меня: что-то тяжелое обрушилось мне на затылок, и я рухнул, как мешок с картошкой.
Радха подхватила меня, замедлив падение к ее ногам. У меня за спиной в бешенстве бранился Форман, и я услышал громкие металлические звуки.
— Ты идиот, — повторил Форман, — больной недоразвитый идиот. Ты думаешь, я ничего не могу с тобой сделать? Спроси-ка у новой подружки, хорошо ли тебе будет в яме.
Послышался скрежет, и Радха подтащила меня к себе, подальше от Формана. Что-то тяжелое упало мне на ногу, прищемив ее. Я повернулся и увидел, что на меня свалилась толстая доска. Трех бочек в углу теперь не было, доски отодвинулись в сторону. Под ними в цементном полу оказалась широкая дыра — ничего, кроме черноты, я в ней не рассмотрел.
— Никогда не сдавайся, — прошептала Радха. — Как бы плохо тебе ни было, что бы он ни требовал от тебя. Никогда не сдавайся.
Что-то схватило меня и потащило прочь от Радхи, вытягивая ногу из-под доски.
— Тебе понравится, — сказал Форман. — Прекрасное местечко для дурака вроде тебя — ничего не делаешь, ничего не видишь, ни о чем не думаешь, только о том, как ты себя ненавидишь.
Он волочил меня по полу, и я увидел, что яма заполнена коричневатой маслянистой водой. Я попытался вырваться, но Форман, крепко держа меня, подпихнул к краю и столкнул вниз.
Здесь было не так глубоко, как я думал, — не больше фута, и я неловко стукнулся об дно. Удар оказался болезненным и неожиданным, а вода холодной и вязкой. Я приподнялся, пытаясь сориентироваться, и в этот момент тяжелые доски ударили меня по голове. Я упал лицом в воду, и внезапно все замерло — звуки стали далекими и глухими, а потом воцарилась полная тишина.
Мне хотелось, чтобы звуки никогда не возвращались.
— Джон!
Резкий шепот показался громким и слабым одновременно.
— Джон, вы живы?
