Мое самое любимое время начиналось в половине седьмого утра. В этот час я завтракал в столовой, а на коленях у меня сидела дочка нашей поварихи Розы. Девочке было четыре годика. Черненькая, как уголек. Она завтракала только со мной, иначе отказывалась есть. Маленькое голенькое тельце пахло свежестью. Она недавно проснулась, и мама только что вымыла ее под душем. Детский лепет малышки и ее красивые глазенки, которые доверчиво смотрели на меня, и лай ревнивой собаки, возмущенной невниманием к себе, и Ритин попугай, что сидел возле моей чашки с кофе и клевал хлебные крошки, смоченные в молоке, – все, решительно все делало этот час поистине волшебным.
Что же все-таки с Ритой? Письма до сих пор нет, хотя вот уже месяц, как она уехала. Правда, дорога только в один конец занимает целых четырнадцать дней. Но она уже две недели во Франции. Ничего не понимаю. Может, не нашла и не хочет мне говорить? Я уже не прошу многого. Дай телеграмму. Коротенькую, всего несколько слов: «Отец чувствует себя хорошо и по-прежнему любит тебя».
Целыми днями я караулил почтальона. Отлучался лишь по крайней необходимости. На ходу, на скорую руку делал закупки и быстрее домой, чтобы постоянно быть на месте. В Венесуэле разносчики телеграмм ходят без формы, но все они очень молоды. Поэтому едва во дворе появлялся мальчишка, как я уже спешил ему навстречу, не сводя глаз с его рук, в надежде увидеть листок зеленой бумаги. Ничего. Опять ничего. Чаще всего это оказывался даже не почтальон. Раз или два, заметив какого-то мальчишку с зеленой бумажкой, я бросался к нему, едва не выхватывал ее из рук и с жестоким разочарованием убеждался, что телеграмма не мне, а моему постояльцу.
Ожидание и отсутствие новостей меня жутко нервировали. Я работал до изнеможения. Постоянно занимал себя делами, чувствовал, что иначе не выдержу. Помогал на кухне, придумывал самые невообразимые блюда, проверял комнаты по два раза в день, что-то говорил, кого-то выслушивал. Главное для меня было заполнить дни и часы, чтобы легче переносить ожидание и отсутствие новостей. Одного я только не делал: не мог принять участия в игре в покер, которая начиналась в два часа ночи.
Я крутился как белка в колесе, и клиенты были довольны.
Как-то раз произошла одна крупная неприятность. Ошибся Карлитос: вместо того чтобы купить для чистки кухни керосин, он принес бензин. Наши кухарки, недолго думая, намыли им цементный пол на кухне и стали разжигать плиту. Вокруг вспыхнуло страшное пламя. Сестры-поварихи обгорели с ног до живота. Я едва успел набросить скатерть на дочурку Розы и спасти ее. Она почти не пострадала, но кухарки серьезно обгорели. Мы разместили пострадавших в их же комнате и организовали должный медицинский уход. Пришлось еще нанять повара-панамца.
Жизнь в гостинице шла своим чередом, но молчание Риты начинало меня всерьез беспокоить. Ни вестей от нее, ни ее самой! Прошло пятьдесят семь дней, как она уехала.
И вот настал долгожданный момент! Минут через десять-двадцать она будет здесь. Я встречал ее в аэропорту. В телеграмме говорилось: «Прибываю вторник 15.30. Рейс 705. Целую. Рита». И это все? Она никого не нашла? Я не знал, что и думать. И не хотел больше гадать.
Вот она, моя Рита. Сейчас я обо всем узнаю.
Пассажиры стали спускаться по трапу. Рита шла пятой. Она сразу же меня заметила, и мы одновременно помахали друг другу. Нас отделяло более сорока метров, и я жадно вглядывался в ее лицо. Она не смеялась, только улыбалась. Нет, вид у нее явно не победный. Рука не поднята торжествующе вверх. Она просто дает понять, что видит меня.
Когда до нее оставалось метров десять, я вдруг понял: Рита потерпела поражение.
– Ты нашла моего отца?
Вопрос сорвался у меня с языка, едва я успел ее поцеловать, впопыхах, и это после двухмесячной разлуки! Я был не в силах больше ждать.
Да, она нашла моего отца. Он похоронен на маленьком деревенском кладбище в Ардеше.
Она протянула мне фотографию. Ухоженная могила под цементной раковиной. И надпись: «Ж. ШАРЬЕР». Он умер за четыре месяца до ее приезда. Фотография могилы – это все, что привезла мне Рита.
Мне стало худо. С такой надеждой я провожал жену, и вот эта ужасная новость. Щемящая тоска нахлынула изнутри. Я почувствовал крушение всех надежд и иллюзий, как человек, который ощущает себя ребенком, пока жив отец. Боже мой! Ты не только загубил мою молодость, но и отказал мне в праве обнять отца, услышать его голос, который наверняка бы сказал: «Иди ко мне, мой мальчик. Дай мне обнять тебя, Рири. Судьба была очень безжалостна к тебе, а правосудие с его исправительной системой бесчеловечно, но я по-прежнему люблю тебя и никогда от тебя не отрекался. Я горжусь, что ты нашел в себе силы победить, несмотря на все то, что с тобой сделали. Я горжусь тобой, таким, какой ты есть». Снова и снова Рита повторяла мне то немногое, что ей удалось узнать, почти выпросить, как милостыню, о жизни отца после моего осуждения. Я молчал, не в силах произнести ни слова. Злоба зрела во мне и завязывалась в узел. И вдруг словно открылись ворота шлюза, и меня захлестнула волна мести и дикой ярости: «Свиньи, я вам подложу чемодан со взрывчаткой на набережную Орфевр, 36, и теперь жертв будет гораздо больше! Сотня, две, три, тысяча! И ты, Гольдштейн, продажный лжесвидетель, еще попомнишь меня! Получишь свое в полной мере! А что касается тебя, прокурор, так жаждавший моего осуждения, так за мной дело не станет. Я доберусь до тебя и вырву твой поганый язык, причем постараюсь сделать это побольнее!»
– Нам надо расстаться, Рита. Постарайся понять: они искалечили мою жизнь. Они не дали мне обнять отца и испросить у него прощение. Я должен отомстить. Им не избежать моей мести. Завтра я уеду. Я знаю, где раздобыть деньги на поездку и осуществление моих планов. Прошу тебя лишь об одном: позволь мне взять пять тысяч боливаров из наших сбережений на первое время.
Наступило долгое молчание. Перед моим мысленным взором проносились картины мести, которые я тысячу раз рисовал в своем воображении.
Что мне нужно для осуществления плана? Меньше двухсот тысяч боливаров. Раньше я слишком завышал свои потребности. Шестидесяти тысяч долларов мне хватит за глаза и за уши. Есть два места, которые я не тронул из чувства уважения к этой стране. Первое – это Кальяо с его грудой золота, которое сторожат бывшие каторжники. Второе в самом центре Каракаса – инкассатор одного очень крупного предприятия. Он перевозит деньги один, без всякой охраны, и дело можно легко обтяпать. Вход в здание и коридор на четвертом этаже очень удобны. И то и другое место плохо освещено. Управлюсь один и без оружия. С собой прихвачу только хлороформ. Но дело может и сорваться: когда скапливаются большие суммы, их несут три человека. Значит, полной уверенности нет. Конечно, в Кальяо проще. Там можно взять ровно столько, сколько нужно: тридцать кило золота, не больше, и закопать в землю. В случае шума можно переждать у Марии, притворившись больным. Правда, неизвестно, как потом будут развиваться события. Само же дело проще пареной репы: лягу спать с Марией и, только она заснет, дам ей хлороформ, чтобы не проснулась, когда буду уходить. Тихо выскользну из дома, обстряпаю свое дело и снова к ней под бочок, так чтобы никто не заметил. Подойти к складу просто: разденусь догола, вымажусь черной краской, да еще ночка темная.
Валить надо будет через Британскую Гвиану. Объявлюсь в Джорджтауне только с небольшой частью золота, перелитого в слитки. На паяльной лампе это сделать пара пустяков. Найду оптовика и сбагрю ему все. Со скупщиком договоримся вот как: режем купюры пополам, половину суммы он хранит у себя и отдает мне тогда, когда я доставлю товар на английский берег реки Карони, где я его припрячу. Таким образом, полное доверие друг к другу обеспечено.
Несколько лет тому назад я втихаря смотался из Джорджтауна, поэтому вполне могу снова всплыть там на поверхность. Вернусь тайно, а если кто-нибудь поинтересуется, тогда скажу, что все это время пропадал в буше и собирал балату или искал золото, потому меня так долго и не видели.
Я знаю, что Малыш Жюло еще в Джорджтауне. Он надежный товарищ и не откажется меня приютить. Опасно встретиться с Индарой или ее сестрой. Поэтому выходить буду только по ночам, а лучше совсем не выходить. Проворачивать дела надо через Жюло. Думаю, что и Большой Андре тоже там и у него найдется канадский паспорт. Сменить фотокарточку, подправить штамп – чего проще? Если паспорта нет, можно купить у любого, кого прижала нужда, или у матроса в клубе моряков.
Через банк переведу деньги в Буэнос-Айрес. Часть возьму с собой. Полечу в Тринидад на самолете через Рио-де-Жанейро. В Рио поменяю паспорт и поеду в Аргентину.
А в Аргентине проблем не будет. Там у меня полно друзей из бывших зэков. Можно легко связаться с бывшими нацистами и сделать себе документы. У них этой бумаги полные чемоданы. Из Буэнос-Айреса отправлюсь в Португалию с четырьмя паспортами и удостоверениями личности в кармане, выправленными, чтобы не запутаться, на одно имя, но с указанием разных национальностей. Из Лисабона на машине двину в Испанию и доберусь до Барселоны. Опять-таки на машине въеду во Францию с парагвайским паспортом. По-испански я говорю уже довольно прилично, так что любопытный французский жандарм примет меня за латиноамериканца.
