С наилучшими пожеланиями
Г.И.Федоров».
«Ну прямо как у Федорова!» — мысленно восхитился Аркадий последней фразой. Он вытащил лист из машинки и поставил красивую завитушку.
— Значит, работает? — подошел хозяин.
— Потрясающе, не правда ли?! — воскликнул Аркадий.
— Я предложу вам хорошую цену. Отличную цену.
Аркадий отрицательно покачал головой. По правде говоря, его не устроила бы никакая цена.
— У вас много покупателей на русские машинки?
Хозяину оставалось только расхохотаться.
В квартире Бенца по-прежнему не было света. В девять часов Аркадий прекратил слежку. Он рассчитал таким образом, чтобы половина пути приходилась на парки: Энглишер Гартен, Финанцгартен, Хофгартен, Ботанишер Гартен. Вокруг было тихо. Тишину нарушали лишь легкое шуршание в траве да мягкий шелест деревьев. Время от времени Аркадий останавливался в темноте и прислушивался. Ничего подозрительного. Только редкие прохожие да одинокие любители бега трусцой. Он так и не услышал за собой никаких внезапно обрывающихся шагов. Словно, покинув Москву, он ступил за пределы мира. Исчез. Растворился. Кому он здесь был нужен?..
Аркадий вышел из Ботанического сада в квартале от вокзала. Переходя улицу с намерением проверить, на месте ли пленка в камере хранения, он увидел, как пешеходы бросились врассыпную от разворачивающегося в неположенном месте автомобиля. Возмущение публики было настолько велико, что он даже не обратил внимания на автомобиль. Затем, постояв немного, Аркадий миновал вокзал и пошел вдоль железнодорожной колеи. Он выбрал не самый безопасный путь, если учесть, что по обе стороны стремительно неслись машины. Ближайшей улицей была Зейдельштрассе, где он жил, а дальше советское консульство. Услышав шум замедляющих движение шин, он оглянулся и увидел знакомый потрепанный «Мерседес». За рулем сидел Стас.
— Мне казалось, ты хочеш видеть Ирину.
— Я ее видел, — сказал Аркадий.
— Ты ушел еще до того, как она кончила интервью. Посидел секунду в аппаратной и тут же ушел.
— Того, что я услышал, с меня достаточно, — ответил Аркадий.
Стас не обращал внимания на знаки «Остановка запрещена» и беспечным взмахом руки пропускал вперед машины, идущие позади него.
— Я приехал узнать, не случилось ли чего с тобой.
— В такой-то час?
— У меня работа. Приехал, когда смог. Хочешь, поедем на вечеринку?
— Сейчас?
— А когда же еще?
— Скоро десять. Что мне делать на вечеринке?
Водители позади Стаса орали, гудели, одновременно включали свет. Никакого внимания с его стороны.
— Там будет Ирина, — сказал он. — Ты же с ней так и не поговорил.
— Но она мне сказала все. Причем дважды за день.
— Думаешь, она не хочет тебя видеть?
— Похоже, что так.
— Слишком ты чувствительный для москвича. Слушай, через минуту нас заживо съедят разъяренные «порши». Садись в машину. Давай съездим.
— Чтобы еще раз испытать унижение?
— У тебя есть лучшее занятие?
Вечеринка проходила в квартире на четвертом этаже, полной, как сказал Стас, ретронацистских атрибутов. Стены пестрели красным, белым и черным цветами нацистских флагов. На полках красовались каски, железные кресты, противогазы и коробки из-под них, всевозможные боеприпасы, фотографии Гитлера, слепок его зубов, портрет его племянницы в вечернем платье, с улыбкой женщины, сознающей, что дело идет к развязке. Вечеринка посвящалась первой годовщине уничтожения Берлинской стены. Кусочки стены, бетон с вкрапленным щебнем были украшены черным крепом на манер подарков ко дню рождения. Люди разных национальностей, среди них было достаточно и русских, теснились на ступенях, стульях, диванах и курили так, что щипало глаза. Из табачного дыма, словно медуза, выплыла Людмила и, подмигнув Аркадию, исчезла.
— Где Людмила, там и замдиректора, — предупредил Стас.
У стола с напитками Рикки наливал кока-колу девушке в мохеровом свитере.
— С момента, как я встретил дочь в аэропорту, мы с ней только тем и заняты, что ходим по магазинам. Слава богу, что в половине седьмого они закрываются.
— В Америке пассажи открыты всю ночь, — сказала она по-английски.
— Хорошо владеешь английским, — похвалил Аркадий.
— В Грузии никто не говорит по-русски, — отрезала она.
— Они по-прежнему такие же коммунисты, только дуют в новую дуду, — вставил Рикки.
Аркадий спросил:
— Очень волновалась, увидев отца спустя столько времени?
— Я чуть было не ошиблась, разыскивая его машину, — она крепко обняла Рикки. — Неужели здесь нет где-нибудь американских баз с открытыми магазинами? — ее глаза загорелись при виде приближающегося молодого, атлетически сложенного американца в галстуке-бабочке, который укоризненно взглянул на Аркадия и Стаса. За спиной маячила Людмила.
— Это, должно быть, тот самый нежданный гость, который сегодня был на радио? — спросил он и крепко, без церемоний, пожал Аркадию руку. — Я Майкл Хили, заместитель директора по вопросам безопасности. Вы, конечно, слыхали, что ваш босс, прокурор Родионов, был у нас. Мы приняли его по высшему разряду, так сказать, расстелили красный ковер.
— Майкл, ко всему прочему, еще и заместитель директора по коврам, — ввернул Стас.
— Кстати, Стас, ты напомнил мне, что, кажется, есть инструкция, предусматривающая предварительное уведомление об официальных советских гостях.
Стас засмеялся.
— Служба безопасности до того завалена работой, что шпионом больше, шпионом меньше — какая разница? Разве не блестящий пример тому сегодняшняя вечеринка?
Майкл ответил:
— Мне нравится твое чувство юмора, Стас. Ренко, если захотите снова прийти к нам, не забудьте позвонить мне, — и удалился поискать белого вина.
Стас и Аркадий пили шотландское виски.
— Что сегодня отмечают? — спросил Аркадий.
— Кроме первой годовщины уничтожения Стены? Ходят слухи, что возвратился бывший руководитель русского отдела. Мой бывший друг. Даже американцы любили его.
— Тот самый, что снова перебежал в Москву?
— Он самый.
— Где же Ирина?
— Увидишь.
— Тра-та-та! — из кухни вышел хозяин вечеринки, неся в руках темный шоколадный торт с сооруженной из карамели Берлинской стеной и множеством горящих красных свечек. — С днем рождения, Конец Стене.
— Томми, сегодня ты превзошел себя! — воскликнул Стас.
— Я сентиментальный болван, — Томми принадлежал к числу толстяков, непрерывно заправляющих рубашку в брюки. — Я показывал вам мою коллекцию достопримечательностей Стены?
— О свечах забыл, — подсказал ему Стас.
Первую ноту песенки в честь необычного именинника заглушила суматоха на лестничной площадке. Все засуетились, прибыли свежие гости. Первым в дверях появился профессор, у которого Ирина на станции брала интервью. Он размотал похожий на власяницу шарф и широко распахнул дверь перед Ириной, которая словно плыла по воздуху. Аркадий представил, что она только что из хорошего ресторана, где отведала прекрасных блюд и вин. Скажем, шампанского и чего-нибудь получше борща. А возможно, приехала прямо с радио, судя по тому, как она была там разодета. Если она и заметила Аркадия, то ничем не выразила своего интереса или удивления. Следом за ней вошел Макс Альбов в том же элегантном костюме, который был на нем, когда они впервые встретились на Петровке. Все трое смеялись шутке, сказанной еще на лестнице.
— Это все Макс, — пояснила Ирина.
Все потянулись к ним, стремясь приобщиться к их компании.
Макс скромно пожал плечами.
— Я только сказал: «Чувствую себя блудным сыном».
Тут же послышались протестующие возгласы «нет!», взрывы хохота, благодарные аплодисменты. Щеки Макса пылали от подъема по лестнице и горячего приема. Он положил руку Ирины на свою.
Кто-то вспомнил:
— А торт?!
Все повернулись к столу. Свечи полностью сгорели. Леденцовая стена утонула в воске.
20
Торт отдавал гарью. Вечеринка, однако, оживилась и сосредоточилась на Максе. Его с Ириной усадили в центре, на диване. Они завладели всеобщим вниманием — прекрасная королева и король-космополит.
— Когда я был здесь, говорили, что я из ЦРУ. Когда я поехал в Москву, говорили, что я из КГБ. Ни до чего другого додуматься не смогли.
— Может быть, ты теперь американская телевизионная звезда, — сказал Томми, — но, черт побери, ты был самым лучшим руководителем русского отдела.
— Спасибо, — Макс принял бокал виски как знак уважения. — Однако то время ушло. Я сделал здесь все, что можно. Холодная война закончилась. Не просто закончилась — она в прошлом. Настало время переставать безудержно славить американцев, какими бы хорошими друзьями они ни были. И я подумал, что, если мне действительно хочется помочь сегодняшней России, пора вернуться домой.
— Как к тебе относились в Москве? — спросил Рикки.
