Подойдя к стойке, я попросил чистого виски со льдом. Теперь можно было не сомневаться, что мне подадут немилосердно разбавленный напиток. Этого я и хотел.
Расплатившись, я принялся разглядывать музыкантов. Роман, жилистый крепыш с копной жестких черных кудряшек на голове, мучил гитару. В розовом свете рампы его напомаженная шевелюра прямо-таки сверкала. Играя, он пристально вглядывался в свои пальцы.
– Неплохие ребята, – сказал я бармену.
Он передернул плечами.
– Неужто вам нравится такая музыка?
– Конечно. А вам?
– Дребедень, – ответил он. – Какофония.
– Что же вы предпочитаете?
– Оперу, – сообщил мне бармен и отправился обслуживать другого посетителя. Я так и не понял, шутит он или нет.
«Зефиры» завершили свой номер, и матросы на танцплощадке захлопали в ладоши, но их никто не поддержал. Продолжая покачиваться в такт только что отгремевшей мелодии, певец подался к микрофону и с придыханием произнес: «Спасибо, спасибо», – как будто ему внимала многотысячная аудитория.
– А теперь, – объявил певец, – мы исполним старую песенку Чака Берри.
«Старой песенкой» оказалась «Долговязая Салли». И впрямь старье. Во всяком случае, достаточно древняя, коль скоро я прекрасно помнил, что песнь сия – творение Литтл Ричарда, а вовсе не Чака Берри. Под нее я, бывало, отплясывал с девчонками в таких же дурацких заведениях. Это было во времена, когда негры еще считались забавными существами. Не людьми, а просто приложением к музыке. Разумеется, я тогда еще и не помышлял о женитьбе. В те дни белые парни могли спокойно заходить в бар «Аполлон» в Гарлеме.
Ох, эти старые добрые времена.
«Долговязую Салли» они исполнили просто здорово: громко и недлинно. Джудит презирает рок-н-ролл, и это грустно: мне он всегда нравился. Но, когда я подрастал, рок-н-ролл еще не успел войти в моду. Тогда он считался грубой утехой низших сословий, и начинающие музыканты играли произведения Лестера Лэнина и Эдди Дэвиса, а Леонард Бернстайн еще не знал, что такое твист.
Но времена меняются.
Наконец «Зефиры» завершили выступление, подключили к своим усилителям проигрыватель и пустили пластинку, после чего спустились с подмостков и потянулись к стойке. Когда Роман поравнялся со мной, я тронул его за плечо:
– Позвольте вас угостить.
Он изумленно взглянул на меня:
– С какой стати?
– Я – поклонник Литтл Ричарда.
Негр обглазел меня с головы до ног.
– Не заговаривай мне зубы.
– Я не шучу.
– Тогда мне – водки, – сказал он, устраиваясь на соседнем табурете.
Когда бармен подал стакан, Роман осушил его единым духом и сказал:
– Сейчас пропустим еще по одной, а потом пойдем потолкуем о Литтл Ричарде.
– Хорошо.
Получив вторую порцию, Роман отправился к дальнему столику. Я побрел за ним. Серебристый пиджак музыканта поблескивал в полумраке. Мы сели. Роман заглянул в свой стакан и сказал:
– Давай-ка полюбуемся серебряным кругляшом.
– Что?
– Жетон, – поморщившись, объяснил негр. – Бляха, мальчик. Если у тебя ее нет, я ничего не скажу.
Наверное, вид у меня сделался вконец обескураженный.
– Господи, когда же они наймут хоть одного легавого с мозгами? – со вздохом молвил Роман.
– Я не легавый.
– Так я и поверил. – Он взял стакан и поднялся.
– Погодите, – остановил я его. – Хочу показать вам кое-что.
Раскрыв бумажник, я вытащил служебное удостоверение. Негр склонился над ним, щуря глаза в полутьме.
– Не врешь, – сказал он наконец. И, хотя в голосе Романа слышались насмешливые нотки, он снова сел за столик.
– Не вру, – подтвердил я. – Я врач.
– Ладно, пусть врач, хотя от тебя и разит легавым. Что ж, давай установим правила. Видишь вон тех четверых парней? В случае чего они заявят под присягой, что ты показал мне карточку врача, а не бляху полицейского. Это получение показаний обманным путем. В суде такое не проходит, приятель. Тебе все ясно?
– Я просто хочу поговорить.
– Верю, – ответил Роман и, отпив глоток, тускло ухмыльнулся. – Мир слухами полнится.
– Правда?
– Правда. – Он взглянул на меня. – Откуда ты узнал обо мне?
– Есть разные способы.
– Какие же?
Я передернул плечами:
– Да всякие.
– Кто меня ищет?
– Я.
Негр расхохотался.
– Ты? Шутки в сторону, приятель. Уж тебе-то ничего не нужно.
– Ну что ж, – я встал. – Вероятно, я обратился не по адресу.
– Погоди-ка, мальчик.
Я остановился. Роман поигрывал своим стаканом и смотрел в стол.
– Сядь, – велел он мне.
Я сел. Продолжая таращиться на свой стакан, музыкант изрек:
– Товар – что надо. Дерьмом не разбавляем. Высшего качества. И за высокую цену, понял?
– Понял, – ответил я.
Роман нервно почесал локти и запястья.
– Сколько мешков?
– Десять, пятнадцать. Сколько есть.
– Сколько надо, столько и будет.
– Тогда пятнадцать, – сказал я. – Но сперва посмотрю.
– Ладно, ладно, сперва посмотри. Товар в порядке. – Он снова принялся чесать руки сквозь серебристую ткань пиджака. Потом вдруг улыбнулся:
– Но сначала скажи мне одну вещь.
– Что такое?
– Кто тебя навел?
– Анджела Хардинг, – после минутного колебания ответил я.
Похоже, он был озадачен. Неужто я дал маху? Роман заерзал на стуле, как человек, мучительно ищущий какое-то решение, и наконец спросил:
– Она что, твоя подружка?
– Вроде того.
– Когда ты с ней виделся?
– Вчера.
Негр медленно кивнул.
– Вон дверь, – сообщил он мне. – Даю тебе тридцать секунд. Не успеешь убраться, разорву на части. Слышишь, легавый? Тридцать секунд.
– Ладно, – сказал я. – Это была не Анджела, а ее подруга.
– Кто такая?
– Карен Рэнделл.
– Отродясь не слыхал.
– А я думал, ты знаешь ее как облупленную.
Роман покачал головой.
– Нет.
– Мне так сказали.
– Значит, тебе наврали. Наврали с три короба.
Я полез в карман и достал фотографию Романа.
– Это было в ее комнате в колледже.
Негр молниеносно выхватил у меня снимок и разорвал его пополам.
– Какая такая фотография? – невозмутимо спросил он. – Знать не знаю. Никогда не видел эту девицу.
Я откинулся на спинку стула. Роман злобно зыркнул на меня.
– Брось это дело, – посоветовал он.
– Я пришел сюда за покупкой, – сказал я. – И уйду, как только куплю то, что мне нужно – Ты уйдешь немедленно, если у тебя есть голова на плечах.
Он снова принялся чесать руки. Взглянув на него, я понял, что больше мне ничего не выведать. По доброй воле парень говорить не будет, а заставить его я не мог.
– Что ж, ладно. – Я встал, «забыв» на столе очки. – Кстати, ты не знаешь, где можно достать тиопентал?
Его зрачки на миг расширились:
– Чего?
– Тиопентал.
– Никогда не слышал. А теперь катись, пока кто-нибудь из тех славных парней у стойки не затеял с тобой драку и не раскроил твой поганый череп.
Я вышел на улицу. Было холодно. Опять моросило. Я посмотрел в сторону Вашингтон-стрит, на яркие огни других заведений, в которых посетителей оделяли рок-н-роллом, стриптизом и наркотиками. Выждав полминуты, я вернулся в бар.
Мои очки по-прежнему лежали на столике. Взяв их, я повернулся и обвел взглядом зал. Роман стоял в телефонной будке в углу.
Что ж, это и требовалось выяснить.
За углом в конце квартала была грязная забегаловка, где подавали гамбургеры за двадцать центов. Эта дыра гордо сияла огромной витриной, за которой трапезничали смешливые девчонки и двое-трое доходяг в длинных, почти до пола, драных плащах. В углу сидели трое моряков, они хохотали и хлопали друг дружку по спине, вспоминая победы на любовном фронте и мечтая о новых завоеваниях. В глубине зала виднелся телефон.
Я позвонил в Мемориалку и спросил доктора Хэммонда. Девушка соединила меня с отделением неотложной помощи, где он сегодня дежурил.
– Нортон, это я, Джон Берри.
– В чем дело?
– Мне нужны еще кое-какие сведения из архива, – сказал я.
– Тебе повезло, – ответил он. – Похоже, нынче у нас выдался спокойный вечер. Две-три царапины и пара пьяных драчунов. Что ты хочешь узнать?
– Запиши. Роман Джонс. Черный, лет двадцать пять. Мне надо знать, лежал ли он у вас и наблюдался ли амбулаторно. И когда.
– Хорошо. Роман Джонс. Стационар и амбулатория. Сейчас проверю.
– Спасибо.
– Ты еще позвонишь?
– Нет. Скоро заеду.
Как выяснилось впоследствии, я выразился чересчур мягко.
***
Повесив трубку, я вдруг обнаружил, что голоден, и купил «хот-дог» с кофе, поскольку не мог заставить себя съесть гамбургер в такой дыре. Во-первых, потому что при их приготовлении нередко используются конина, крольчатина, субпродукты и прочая гадость, которую можно раздобыть по дешевке. Во-вторых, потому что бактерий, гнездящихся в одном гамбургере, достаточно, чтобы заразить целое войско. Уровень заболеваемости трихинеллезом, например, в Бостоне в шесть раз выше, чем в среднем по стране. Нет, лучше не рисковать.
