Радомский заправил футболку в штаны и задумчиво покачался с пятки на носок.
— Нет, — сказал он. — Зови ее. Медиумы нам понадобятся…
Глупо, глупо, глупо, глупо!
Слово это билось в голове Марины раненной птицей, вторя ударам неистово колошматящегося сердца в груди, пульсированию жилок на висках и болезненным, будто раскаленные шурупы буравили череп, ожогам мигрени, от которых немело лицо и начинали мелко дрожать руки.
Как же это было глупо — гнаться за уродом-рабочим, одной-одинешенькой, да еще и с пустыми руками! Впервые в жизни Марина подчинилась инстинкту: раз убегает, значит, надо догонять — и теперь остро жалела об этом. Ведь одно дело — догонять, и совсем другое — догнать… Что она будет делать с Заячьей Губой, настигнув его, Марина в начале погони подумать не успела, а сейчас, в процессе, думать уже не могла в принципе.
Она так не бегала… очень давно. Очень. Наверно, со школы. Хотя она и в школе не особо бегала.
Сердце вылетало. Легкие горели огнем и грозили вот-вот разорваться. Холодный липкий пот щипал глаза. И анкх кусочком льда морозил кожу между грудей.
И несмотря на все это, Марина продолжала бежать. Она даже умудрилась не теряя скорости сбросить новенькие туфли-лодочки (каблук там был маленький, но он был, а это мешало), и теперь неслась практически босиком, в одних колготках телесного цвета. Нейлон скользил на поворотах, и Марина дважды чуть не упала.
Но она все равно продолжала бежать.
Так, будто бы от этого зависела ее жизнь.
Рациональная часть сознания — маленькая, испуганно скукожившаяся перед проснувшимся в Марине дремучим инстинктом охотника, была не в силах подыскать никакого объяснения происходящему, и лишь вопила тоненьким голоском: глупо, глупо, глупо!!!
А Марина гналась за Заячьей Губой.
Тот же в свою очередь проявлял чудеса ловкости поистине обезьяньей. Выбегая из читального зала урод перемахнул сразу через два стола и рыбкой поднырнул под третий; оказавшись в коридоре, Заячья Губа отчаянно сиганул через перила, кубарем скатился по лестнице, плечом вышиб дверь в бухгалтерию и, прыгая со стола на стол, как кенгуру, устремился к служебной лестнице, ведущей в подвал.
Разумеется, всего этого Марина не видела, отстав еще в самом начале погони, и восстановила его путь по разрушениям. Как опытый следопыт по сломанным веточкам и примятой траве ищет зверя в лесу, так и Марина по ошарашенным глазам Иванки, рассыпанным бумагами на полу бухгалтерии, висящей на одной петле двери и опрокинутым вазам с кактусами легко взяла след урода — и, не задумываясь ни на мгновение, побежала за негодяем, компенсируя недостаток скорости избытком упорства и методичности.
Никуда ты теперь не денешься, обрадовалась Марина, выбегая на служебную лестницу. Лестница вела в подвал, и других выходов оттуда не было. Урод сам себя загнал в западню, и теперь настало время подумать, что с ним — уродом то бишь — делать дальше. Даже после феноменального приступа силы и ловкости в читальном зале (опрокинуть стол — это вам, знаете ли, не фунт изюма!) Марина не рассчитывала на то, что ей удастся скрутить Заячью Губу в одиночку.
Правда, где-то позади, отстав на пару этапов погони, бежал краевед Руслан, но от субтильного ботаника толку в такой ситуации будет не много.
Шаман! Вот кто нужен!
Остановившись на последней площадке перед дверью подвала — свет тут горел еле-еле, из четырех ламп в плафоне светила лишь одна, да и то периодически срываясь на быстрое мерцание — Марина перевела дыхание и полезла за телефоном.
Телефон сеть не нашел.
Марина выдала сквозь зубы вольную цитату из Баркова и принялась лихорадочно соображать. Что делать? Телефон не ловит, потому что подвал, или просто не ловит? Дождаться Руслана? Остаться караулить? Позвать на помощь? Крикнуть девчонкам, пусть вызывают милицию?..
К дьяволу. Ни один из вариантов Марину не устраивал.
Она включила встроенный в телефон фонарик и смело двинулась вниз.
На двери был нарисован глиф.
Алхимическая процедура коагуляции, легко определила Марина. Откуда к ней пришло это знание, объяснить она не могла.
Дверь в подвал отворилась без скрипа…
И тут на Марину нахлынула боль. Каждый собачий укус, каждая царапина, синяк, шишка, ссадина — все то, что пришлось претерпеть ее телу за последние пару дней — разом заявили о себе. Перед таким букетом разнообразнейших болевых ощущений (ее будто снова трепали проклятые шавки!) даже мигрень показалась детской забавой. Мимо воли Марина ойкнула и выронила мобильник.
А когда опустила взгляд — перед глазами все расплывалось, будто дальнозоркость вернулась — увидела, как телефон погружается в колышущуюся серую массу, и масса эта, пузырится и булькает, словно некий квазиживой организм, от входа вглубь подвала. В прямоугольнике зыбкого света, падающего через открытую дверь, колыхался и шел волнами толстый ковер грязно-серой пены, а за пределами прямоугольника, во тьме, под слоем густой липкой мерзости нечто копошилось и ползало, забираясь по стенам на потолок и свешивая вниз длинные серые сопли…
Это было так страшно и так неожиданно, что Марина закричала от ужаса.
— Сегодня со мной случилась одна странная штука, — сказал Рома за ужином.
— Только одна? — уточнила Ника.
— Ну… — задумался Ромчик над формулировкой, — скажем так: более странная, чем наши обычные странности.
— Ого, — сказала Ника, ставя на стол чайник и пирог с маком. — Интересно. Рассказывай.
Рома извлек из кармана складной нож и щелкнул лезвием. Он все время таскал с собой какое-нибудь железо — то велосипедную цепь, то складную дубинку, то просто обрезок трубы… Где он все это прятал, оставалось для Ники загадкой. Она подозревала, что если Ромчика перевернуть вверх тормашками и хорошенько потрусить, из него высыплется целый арсенал холодного оружия. Снабжал его этим игрушками, вне всяких сомнений, заслуженный параноик Славик через своего верного клеврета Клеврета.
— Я сегодня в школе встретил одного человека, — Рома нарезал пирог толстыми ломтями. — Или не совсем человека… В общем, я не уверен.
— Подожди, — перебила Ника. В ней зашевелилось пока смутное, но уже вполне неприятное предчувствие. — Давай-ка по порядку.
— Можно и по порядку. Когда меня похитили, там был… такой странный мужичок… не гоп, не скин… он ими руководил. Видимо, просто нанял дебилов для грязной работы. Я его видел, когда он меня фотографировал на мой же айфон. Помню, я еще испугался, что теперь-то точно убьют — раз лиц не прячут, в живых оставлять не планируют… Невзрачный такой чувак, серенький, росту — метр с кепкой. Вроде карлика, но чуть повыше. Я его для себя Шефом окрестил, а скины между собой называли Тухлым.
— Тухлым?— Ну да… Воняло от него, как от тухлых яиц…
— И ты его сегодня встретил?
— В школе столкнулись. Нос к носу.
— Так. И что же он там делал?
— Этого я у него спросить не успел, — ответил Ромчик, наливая чай себе и Нике. — Он сразу бежать бросился. А я за ним.
— Догнал?
— Это-то и странно… И да, и нет.
— Как это? — не поняла Ника.
— Он в подвал забежал. И в туалете спрятался. Там не то что выходов других — там даже окон нет! А когда я вошел, его уже в туалете не было. Исчез.
Ника откусила пирог, прожевала, сделала глоток чая. Исчез, значит…
— А вы не могли… разминуться?
— Понимаете… — начал было Рома, и Ника тут же его одернула:
— Не выкай!
— Хорошо… — смутился Ромчик. — Понимаешь, Ника, там пол мокрый был. Не мокрый даже, а водой покрытый. То ли трубу прорвало, то ли еще что, но воды — по щиколотку, если б не берцы, я бы ноги промочил. А он — коротышка этот вонючий — по-любому должен был в эту лужу вступить. Я потом специально смотрел — никаких мокрых следов, кроме моих, из туалета не было. Он туда вошел на моих глазах и пропал.
Ника посмотрела на свою ладонь (ожог почти сошел) и сказала задумчиво:
— Что-то это мне напоминает…
— Ага, — Ромчик кивнул. — Старик-ветеран. С орденами. Который у Женьки сигарету съел. Он точно так же вошел — и не вышел. Не привиделся же он нам всем…
— Там, в гараже, была бочка, — сказала Ника. — Железная. В ней Чоппер что-то сжигал. Когда мы с Владом вошли, она была едва теплая. А когда уходили — раскалилась почему-то. Я даже руку обожгла…
— А в туалете — лужа… — подхватил Ромчик. — Этот старик что-то говорил про обработку огнем. И на гараже был глиф.
— Сейчас кругом глифы, — проворчала Ника.
— И на туалете был глиф, — упорствовал Рома. — Один вошел — и исчез, оставил после себя жар. Другой вошел — и исчез, оставил воду. Тенденция, однако…
— Ага, — подхватила Ника. — Третий исчезнет, оставив разрытую землю, четвертый — воздух испортит напоследок, пятый превратится в Миллу Йовович. Знаем-знаем, смотрели.
