К концу второго года я решил покончить с медициной и заняться международной политикой. Естественно, написал об этом доктору Тобел, а она посоветовала все-таки не порывать с прежней специальностью окончательно. Вероятно, она сможет для меня что-нибудь сделать. Как я уже говорил, она приехала в Калифорнию из Балтимора, с медицинского факультета университета Хопкинса. Ей не удалось уговорить бывших коллег дать мне шанс, но в университете штата Мэриленд ей поверили и сочли меня достойным кандидатом. В результате я целую неделю провел в столице, Ямусукро, на несколько сотен долларов наговорив по международному телефону, но все-таки собрав необходимые документы и отправив их по факсу из крошечного офиса, расположенного в туристическом агентстве. Через три месяца университет штата Мэриленд в Балтиморе зачислил меня на третий курс медицинского факультета.
Итак, Кот д'Ивуар. Однако какое, черт возьми, отношение имеет вся эта история к нынешней ситуации? И зачем Хэрриет Тобел напоминает мне название далекой африканской страны? Все это казалось странным, и я занервничал.
Набрал ее номер. Автоответчик. Я отключился, подождал несколько минут, потом набрал снова. То же самое.
– Доктор Тобел, это Натаниель Маккормик. – Ответа не последовало. – Пожалуйста, как только получите сообщение, сразу позвоните мне на мобильный. Я его отключал, потому что проводил интервью, но сейчас уже включил. Звоните, когда угодно.
Странно, подумал я и отыскал номер лаборатории профессора Тобел. После нескольких гудков вызов явно переключился на другую линию. Ответила женщина, чей голос я буду помнить вечно. Даже через пятьдесят лет, после того, как болезнь Альцгеймера совсем разрушит мой мозг и я забуду собственное имя, этот голос я все равно вспомню.
– Привет, – произнес я.
Молчание. Потом всего лишь одно слово:
– Натаниель.
– Единственный и неповторимый. Гадкий утенок Натаниель.
– Что правда, то правда.
Снова молчание. Говорить должен был я, но, черт возьми, на ум ничего не приходило. Элен заговорила сама:
– Как дела?
– Неважно. – Мне еще не хотелось просить передать трубку доктору Тобел. – Вот работаю, занимаюсь разными делами.
– Хэрриет говорила, что ты здесь расследуешь опасное заболевание. Как продвигается?
– Просто блестяще. Вирус уже исчез, всех плохих парней посадили в тюрьму, а я все закончил как раз к ленчу.
– Что, правда?
– Нет. На самом деле вирус лютует; существуют ли плохие парни, мы просто не знаем, а сам я голоден как волк.
Она рассмеялась, и мне почудилось, что она произнесла мое имя. Судя по всему, я вновь обретал почву под ногами.
– Хэрриет в лаборатории нет, – заметила Элен.
– О! – произнес я. Это было неприятно, но зато со мной разговаривал этот голос. – Как ты живешь?
– Работаю. Все время работаю.
– Одна работа, Элен…
– Ты же знаешь, я всегда была скучной.
– Это точно. Почти как Мата Хари.
– Что-что?
– Да ничего. Просто плохо подобрал пример яркой исторической личности.
– Что правда, то правда. Все, Натаниель, я передам Хэрриет, что ты звонил.
– А ты не знаешь, где она сейчас может быть?
– Понятия не имею. Ушла она рано.
– А живет все там же, в Этертоне?
– Да.
Снова наступила пауза, которая должна была положить конец разговору. Но вместо прощания я произнес:
– Завтра я улетаю на восток.
– Что же, счастливого пути.
– Хотелось бы наверстать упущенное.
– Мне кажется, мы только что это сделали.
– Элен…
– Извини, – ответила она. Помолчала, глубоко вздохнула. – Натаниель, я помолвлена.
На какое-то мгновение я растерялся, смысл последнего слова просто ускользнул. Наконец до меня дошло, в чем дело.
– О! – пробормотал я. – О, я очень, очень рад за тебя.
– Спасибо.
– И кто же этот счастливец?
Лицо мое горело; думаю, что в машине я сидел красный как рак.
– Ты его совсем не знаешь.
– И все-таки?
– Его зовут Ян Кэррингтон.
– Нет, про такого не слышал.
– Ну вот видишь…
– И чем же он занимается?
– Венчурный капиталист.
– И что же, он до сих пор не обанкротился?
– Да нет, работает.
– А мне казалось, все эти ребята уже давно водят такси.
– Он просто очень умный.
– Не сомневаюсь. – Очевидно, этот Ян Кэррингтон обладал и массой иных качеств, но я решил закрыть тему, а потому сказал: – Ну хорошо, передай, пожалуйста, Хэрриет, что я звонил.
– Обязательно.
Я уже собирался отключиться, когда Элен вдруг снова произнесла:
– Натаниель?
– Да?
– Хорошо, что ты позвонил.
– Да.
Я нажал на кнопку отключения.
Подъехав к Этертону, тому самому кварталу, где жила доктор Тобел, я уже немного успокоился. «Немного» означает, что я уже не мечтал убить жениха Элен. Но тем не менее, мне было невероятно плохо.
Машина медленно кружила по темным улицам. В отличие от множества недавно возникших богатых районов Калифорнии Этертон купался в деньгах уже с начала прошлого века. Огромные дома прятались в тени еще более грандиозных дубов и пальм, отчего казалось, будто они присели на корточки за зеленой изгородью. Квартал не отличался гостеприимством: бесцельное кружение по его улицам наверняка привлекло бы внимание полиции независимо от цвета кожи бродяги.
Тем не менее, я несколько минут ехал именно бесцельно, наобум, пока полностью не пришел в себя. Полиция ни разу не проявила ко мне интереса. Больше того, до тех самых пор, пока я не оказался на полукруглом дворе дома доктора Тобел, я не встретил ни одной машины. Под навесом стоял лишь один автомобиль, очевидно, принадлежавший хозяйке дома. Второе отделение было занято всяческими садовыми принадлежностями.
Особняк выглядел немного меньше соседних домов, но все-таки слишком большим для одного человека. Муж доктора Тобел умер несколько лет назад, и, судя по всему, она так и не собралась подыскать себе другое жилье. Дом казался приятным и гостеприимным, в испанском духе – настроение создавали беленые стены и низко нависающая крыша.
Наверху горел свет, по-видимому, в спальне. Я вылез из машины, поднялся по ступеням парадного и позвонил. Звонок разнесся по дому; я ждал, что сейчас еще где-нибудь загорится свет. Но нет, свет не загорелся, а лишь где-то в глубине яростно залаяли две собаки. Я снова нажал кнопку. Опять ничего, кроме лая собак. Сердце начало гулко стучать в груди, я поспешно вытащил из кармана сотовый. Набрал номер Хэрриет, нажал. Через пару секунд по всему большому дому зазвонили телефоны. Пять сигналов, а потом включился автоответчик. Я убрал телефон, надавил на кнопку звонка и держал ее секунд пять. Все напрасно.
Я сел на крыльцо и снова выбрал номер лаборатории. Гудки, гудки – до тех пор пока и здесь не включился автоответчик. Значит, Элен уже ушла, отправилась домой заниматься любовью со своим Игорем, или Иваном, или как там, черт возьми, его зовут.
Собаки не успокаивались, продолжали отрывисто лаять. Может быть, доктор Тобел отправилась на прогулку или выпить чашку кофе – мало ли куда? Скоро вернется. Конечно, для семидесятилетней больной женщины поведение довольно странное, но из всех возможных объяснений я бы выбрал именно это.
Я просидел минут двадцать. Уже перевалило за одиннадцать. Я снова позвонил, подергал ручку двери. Звонок разнесся по дому, ручка повернулась, но отозвались опять лишь собаки. Я прошел вдоль дома. От парадной двери к внешней стене тянулась широкая веранда. На нее из столовой выходило французское окно. Я заглянул в комнату, однако рассмотреть так ничего и не смог. Собаки бежали за мной по дому и с диким лаем начали бросаться на меня с другой стороны толстого стекла. Да, в таком шуме вряд ли можно спать. Черт возьми, что же это значит?
– Доктор Тобел!
Я постучал в стекло. Снова набрал ее номер – в доме опять зазвенело сразу несколько телефонов. Пять сигналов, потом автоответчик:
– Вы позвонили…
Я толкнул французское окно. Заперто. Пробираясь сквозь заросли гиацинтов, лавров и прочих разнообразных растений, выращенных четой Тобел за долгую жизнь, обошел весь дом по периметру. Собаки, не замолкая ни на секунду, сопровождали меня внутри дома – лай их то удалялся, то приближался, в зависимости от его местоположения. Все двери оказались на запоре.
Машина под навесом, собаки в доме, не привязанные, свет наверху, молчаливый дом…
Я поднял камень и снова подошел к французскому окну. Держа камень в руке, стукнул им в стекло возле ручки. Стекло не разбилось. Тогда я отошел на несколько шагов и швырнул камень. В стекле образовалась неровная дыра с острыми, опасными краями; собаки пришли в бешенство, а камень покатился по ковру. Я просунул руку сквозь дыру и отпер замок. Вытаскивая руку обратно, задел стекло, и оно резко полоснуло по запястью: от пореза длиной в два дюйма тут же закапала кровь.
