Зим подумал, что скорее всего Сталин просто отправил уйгурских военачальников как можно дальше от китайской границы – в Москве у них появилась возможность учиться у советских офицеров, которые, худо ли бедно, разгромили Вермахт в Великой Отечественной войне. Но немцу Хузену это, видимо, даже не пришло в голову.
Как бы то ни было, отец Нурлана Хадири вместе с семьёй ухитрился бежать на Запад («Видимо, с подачи НКВД», – так же ехидно подумал Зим), где стал одним из руководителей какого-то «Комитета освобождения уйгуров мира». Как это часто бывает, должность оказалась наследственной – Нурлан занял её после смерти отца с осознанием собственной непогрешимости.
Нурлан Хадири был интеллектуалом. Он преподавал в университете и рассказывал всем своим слушателям о самой страшной трагедии тридцатимиллионного уйгурского народа, который подвергается геноциду в самом сердце Центральной Азии. Молодых людей влекло всё неизвестное. Они достаточно слышали о благородной войне за независимость мусульман Кашмира и татар Крыма, но масштабы трагедии Джунгарии и Кашгара потрясали воображение.
– Проклятые жиды любят рассуждать о Холокосте, – вещал Хузен. Зим про себя подумал, что семидесятиградусный самогон Талгата, разлитый в бутылку из-под Гленливета окажется слишком забористым и свалит немца с ног раньше, чем тот доберётся до сути. – Но масштабы Холокоста не имеют ничего общего с тем, что китайцы творят с уйгурским населением в Синьцзяне! Они проводят массовую стерилизацию мусульманского населения, сгоняют его с родовых земель, заселяют туда миллионы ханьцев! В результате такой политики само название «уйгур» через двадцать лет исчезнет с этнической карты мира!
– А почему уйгуры Европы не желают помочь своим синьцзянским братьям сами? – спросил Зим.
Хузен снова заговорил. Нет, Зим не прав, он лично, Карл Хузен, видел многие сотни уйгурских юношей, воспитывающихся в медресе Мюнхена и Франкфурта, которые были готовы ехать добровольцами в Среднюю Азию. Но проблема была не в добровольцах – проблема была в человеке, который смог бы объединить светскую образованность западного человека и религиозную убеждённость улема, который рискнул бы не только карьерой, но и жизнью, и поехал в Туркестан поднимать население против ханьских поработителей.
Ага, а как Хузену удалось отыскать такого человека?
Хузен знал его очень давно – это был Джон Кеткарт Смит, преподаватель Карла в Лондоне. Смит всё время говорил о лицемерии западных политиков, отдавших его народ на уничтожение китайской саранче. Он просто не видел, как можно помочь его братьям.
– И тут я получил место в Казахстане, – неожиданно произнёс Хузен.
Как и многие западные журналисты, Хузен попытался найти контакты с уйгурскими активистами в Алматы. Но по опыту своих коллег быстро понял, что вместо уйгурских активистов он, скорее всего, найдёт только сотрудников КНБ и дело в лучшем случае закончится высылкой. Тогда Карл начал собирать материал о наркотрафике через республики Средней Азии – и вот тут он повстречал настоящих активистов-уйгуров!
Для войны, учил Наполеон, нужны три вещи: деньги, деньги, деньги. А что может дать больше денег, чем выращивание и производство наркотиков? Ах, эти наркотики идут в страны Европы для того, чтобы отравлять европейскую молодёжь? Но ведь политики Западной Европы думают только о собственном благополучии, и их совершенно не беспокоит настоящее, непрекращающееся Зло – то, которое творится у восточных границ Ойкумены! Вот эти борцы за освобождение уйгурского народа (которые в понимании Зима чертовски походили на парней из наркомафии) и объяснили Карлу: всё, в чём сегодня нуждается несчастный Синьцзян, – это Вождь!
Вождь должен быть поддержан средствами – это активисты уйгурского освобождения (всё так же подозрительно смахивавшие на мафиози) брали на себя. Средства от реализации наркотиков предполагалось перечислять через индийскую компанию, торгующую электроникой в России, в виде пожертвований на экологию и нейтральные религиозные культы.
А потом выяснилось, что будущий вождь уйгурского народа совсем не прост и обладает собственными средствами. Эти деньги в его распоряжение предоставили некие силы, штаб – квартира которых располагалась на Аравийском полуострове. Эти же силы обеспечили его главным военным советником – неким генералом Омаром, получившим в своё время в Англии превосходное военное образование.
(«Хотя какое может быть в Англии военное образование? – хвастливо заметил Хузен. – Мы, немцы, всегда били проклятых англичан. Порознь и пачками. Все они хороши, когда их десять наваливается на одного».)
Но генерал Омар был не только военным советником.
Дело в том, что несчастный народ Синьцзяна не имел собственных вооружённых формирований. Вернее, было достаточно идейных молодых людей, согласных положить жизнь за Родину и веру отцов (Зим подумал, что среди двадцати миллионов человек всегда можно найти десять тысяч буйных идиотов, и даже вспомнил поговорку конца восьмидесятых годов: «Надо быть абсолютным дураком, чтобы не суметь вывести в любой момент на московские улицы тысячу буйных сумасшедших»), но отсутствовало ядро, которое смогло бы стать центром вооружённого сопротивления.
Этими мыслями Хузен поделился с Гебхардом Чизенелем, близким другом Хадири, наблюдателем Комиссии по делам СНГ от Европарламента. Как ни странно, Чизенель сказал, что всё может решиться очень просто. В России произошёл перелом – северокавказские моджахеды находятся под угрозой уничтожения. Те из них, которые занимают непримиримую позицию по отношению к режиму Путина, вполне могут согласиться на временную передислокацию. Генерал же Омар решал технические вопросы уйгурских активистов в Кашгаре и любезно согласился участвовать в организации переброски вождя уйгурской революции и его личной гвардии в Джунгарию.
– Он всем и руководил? – спросил Зим ещё требовательнее. «Точка засыпания» неумолимо приближалась.
Нет, он сам, Хузен, принимал во всём самое деятельное участие. Смит-Башири не доверял своим соплеменникам из Китая, а самого генерала Омара боялся до судорог, как кролик удава. Но он всё равно считал своим долгом пойти в Синьцзян. Хузен же для него служил гарантом безопасности. Естественно, сам Карл получал эксклюзивные права на освещение революции – да-да, именно так. Зим успокоил его, сказав что на эти священные права никто не собирается покушаться.
– Кеткарт Смит – впрочем, он вчера стал известен всему цивилизованному миру как Измаил Башири – через мой репортаж, заметьте! – как всякого пьяного человека, Хузена стало одолевать чувство собственного величия, – настоящий западный интеллектуал, который при этом остаётся верным сыном своего народа. Впрочем, у него есть привычки, которые кажутся абсолютно чуждыми его единоверцам. Вы не можете представить себе, Алекзандер, этот человек при всём том – талантливый живописец! И старается везде передвигаться с мольбертом!
«Алекзандер» выразил сомнение – в том смысле, что ислам запрещает изображения людей и животных.
– Да нет же! – восторженно заорал Хузен, – Башири замечательный пейзажист! Почти как Гитлер… Тьфу, как Тёрнер…
«Но даже если я умру, – сказал Смит-Башири, – я докажу всему миру, что любой образованный человек не должен мириться с происходящим в Китае произволом. Именно моя смерть может вызвать возмущение цивилизованной общественности, и та может попытаться заставить китайцев предоставить уйгурскому народу статус государственности!»
Произнеся манифест Смита, Хузен отвалился на матрас и захрапел.
«Вот вам типичная интеллигентская история, – хмыкнул Зим, – английский профессор освобождает народ, который вполне счастливо существует и без его вмешательства. И всё для чего? Чтобы отвлечь внимание китайского КГБ от наркотрафика через Кашгар. Грэмгриновщина в чистом виде… Не таким ли абсурдом поверена вся жизнь цивилизованного общества?»
Зим и Спадолин. Урумчи, Китайская Народная Республика
– Ты хочешь сказать, что Измаил Башири, эмир объединённого уйгурского народа, появился в результате развлечения скучающего журналиста Верндля? – спросил Макс.
– А почему бы и нет? В мире случалось сколько угодно политических деятелей, поднимавшихся из небытия и по более ничтожному поводу, – ответил Зим.
Китайский военный джип BJW практически безо всякого контроля проехал пропускной пункт Хоргос. Чен предпочёл ехать в другом автомобиле.
«На тот случай, если у кого-нибудь из казахских пограничников окажутся глаза и уши. Обычно они не воспринимают как объект человека, если понимают, что не смогут вытрясти из него хотя бы ста долларов». Зим с иронией подумал, что это, вероятнее всего, относится и к пограничникам КНР.
– Своих боится, – ехидно прокомментировал поведение Чена Спадолин. – У них гадюшник в Службах ещё тот… Любые сведения об операциях, проводимых конкурентами, являются объектом сделок.
