Все трое столкнулись в жизни с теми историями, которые никогда не должны происходить, но происходят ежедневно: историями насилия и истязаний, жестокого обращения с детьми и подростками – девочками и мальчиками, историями женщин, ставших жертвами семейного деспотизма, историями мужчин, которые их преследуют и угрожают расправой им и их детям, историями дочерей, матерей, сестер и подруг, историями жен, что живут в постоянном страхе получить удар кулаком в лицо, который может их настичь в любой момент.
Своим подругам Бета рассказала историю Нанны. Они в потрясении слушали о том, как какой-то подонок, что был вхож в ее дом, надругался над ней, и единственным тому свидетельством стал рисунок, спрятанный в кукле, о том, как ее безжизненное тело обнаружили в Тьёднине, о том, что полиция расследовала это происшествие спустя рукава, а результаты вскрытия остались тайной, поскольку заключение патологоанатома куда-то пропало, и о том, что на данный момент никаких причин для эксгумации и исследования останков Нанны не имелось.
– Если бы выяснилось, что в результате насилия она действительно забеременела, можно было бы предполагать, что ее убили, – сказала Бета в завершение истории. – Я ведь говорила вам, что на момент смерти ей было всего двенадцать лет?
Подруги закивали, и одна из них спросила:
– И что же ты предлагаешь?
– Поехать на кладбище, – ответила Бета, – и раскопать ее могилу.
Ее подруги переглянулись.
– А если нас вдруг одолеют сомнения, – продолжила Бета, – если мы поставим под вопрос наше право на такой шаг, давайте вспомним о том, что произошло с нами самими. Вспомним о справедливости, которой мы так и не добились, и обо всех девочках и девушках, которые прошли через тот же ад насилия и издевательств, но их так и не услышали.
– Мы пошли на это из уважения к Нанне, – говорила теперь Бета Конрауду, который все еще сохранял внешнюю невозмутимость. – И пусть никто не думает, что это не так. Этот случай должен быть расследован, как того заслуживает несчастная девочка. Я рада, что Марта распорядится провести экспертизу останков. Если ничего не обнаружится, мы по крайней мере утешимся тем, что Нанне никто не причинил вреда. В ином случае…
– … придется заново открыть дело, – закончил за нее Конрауд. – Надеюсь, что я не зашел слишком далеко, рассказав тебе о Нанне. По сути, Марта-то права…
Бета кивнула:
– Однако я все равно не сомневаюсь, что мы поступили правильно.
Короткая трель его мобильника возвестила о входящем сообщении: Марта просила Конрауда подъехать в морг на Бароунсстигюр.
– Похоже, мы это скоро выясним, – обратился он к Бете, одновременно отправляя Марте ответ, что уже едет.
58
Марта ждала его у входа в морг со своей привычной тонкой сигаретой с ментолом в руке. Судя по окуркам, валявшимся у ее ног на тротуаре, она стояла там уже довольно давно. В другой руке она держала пустой бумажный стаканчик, видимо, из-под кофе. Марта выглядела спокойнее, чем когда выговаривала ему на кладбище в Фоссвогюре: казалось, энергия покинула ее. На ее лице было выражение, которое Конрауд хорошо знал, поскольку не раз и не два видел его за годы их совместной службы в полиции: выражение лица женщины, которая смертельно устала. Устала от своей работы, от того, что ей приходилось видеть и переживать каждый божий день, от историй, что она вынуждена была выслушивать, от негодяев, что ей приходилось задерживать, а потом вести с ними душеспасительные беседы, от нецензурной брани, что обрушивалась на нее. Сейчас перед Конраудом стояла женщина, которая, предложи ей работать задаром на городской свалке, с радостью бы согласилась, лишь бы только уйти из полиции.
– Ты ведь больше не куришь, верно? – сказала Марта, бросая на землю очередной окурок и растаптывая его ногой.
– Почти, – ответил Конрауд, который, бывало, позволял себе сигарку, когда хотел почувствовать аромат табака.
– Не знаю, говорила ли я тебе уже, что никогда не собиралась работать в полиции, – изрекла Марта, доставая из пачки очередную сигарету и зажигая ее. Выпустив дым, она понаблюдала за тем, как он рассеивается в темноте.
– Говорила, – кивнул Конрауд. – И не раз.
– Паскудная работенка.
– Кому ты рассказываешь?
– Мало того что паскудная, так еще и зарплата мизерная, – добавила Марта. – И чем я вообще думала, когда пошла в полицию? Кто меня заставлял?
– Видимо, ты хотела сделать этот мир лучше.
– Я тебя умоляю!
– Ну или хотя бы попытаться сделать его лучше. Так оно и бывает: начинаешь работать, втягиваешься, а через несколько лет ты уже ни на что другое и не способен. У всех одна и та же история, разве нет?
– Я вот иногда думаю: будь я гидом, каталась бы сейчас с туристами по Исландии! А потом понимаю, что я же ничегошеньки про страну не знаю: ни где какая гора, ни где какой фьорд. Засосал меня этот проклятый город!
– Ну, знаешь ли…
– Было бы здорово поменять обстановку – хоть ненадолго… – вздохнула Марта. – Плюнуть на все – и только меня и видели!
Конрауду не приходило в голову, как поддержать старую подругу в момент уныния.
После долгого молчания Марта заговорила вновь:
– Пришли результаты токсикологического анализа Данни – наконец-то. Что-то там в лаборатории напутали, поэтому только сейчас заключение прислали. Короче говоря, она себе не наркотик ввела, а лекарство.
– Лекарство?
– Да, сильнейшее болеутоляющее. Некоторые подделывают рецепты, чтобы заполучить его, но при желании его можно и в социальных сетях купить – как и все остальное, кстати. Сильное, зараза, настолько, что и лошадь вырубит.
Они немного помолчали. Поддавшись неожиданному порыву, Конрауд решил выложить Марте все, что знает, – Бета ведь и не просила его хранить тайну. Кашлянув, он сказал:
– Я знаю, кто раскопал могилу. Это сделала моя сестра. Я рассказывал ей о Нанне и о том, что она утонула в Тьёднине. Сестру эта история не оставила равнодушной, потому что она и сама… пережила насилие. Она подговорила двух подруг из «Стигамот», и они втроем поехали на кладбище. Они не жалеют о том, что сделали. Ни о чем не жалеют.
– И ведь им пришлось взять это на себя!
– Что ты имеешь в виду?
– Очевидно, я должна перед тобой извиниться.
– Даже так? Что-то обнаружилось?
– Обнаружилось, что ты был прав. – Марта бросила на землю не докуренную сигарету. Ярость, которая разрывала ее всего несколько часов назад, улеглась. – Мне надо было прислушаться к тебе. Врач внял моим мольбам и в срочном порядке провел предварительный анализ. Девочка была беременна: в гробу обнаружились останки плода. Если бы тот, кто проводил ее вскрытие, работал на совесть, он бы это сразу заметил. Здешний врач посчитал, что патологоанатом отнесся к своим обязанностям по меньшей мере халатно, поэтому он поднял документы, чтобы выяснить, кто это был. У него это заняло уйму времени, но вернувшись, он сообщил мне, что заключения так и не нашел, хотя в журнале учета стоит подпись.
– Не Антона ли Хейльмана? – спросил Конрауд.
– Именно его. – Марта взглянула на него озадаченно. – А самое интересное, знаешь, что? Раньше я этой фамилии никогда не слышала, а сегодня сталкиваюсь с ней уже во второй раз!
– Во второй?
– Да. Антон Хейльман – прадедушка Данни.
– Как это?
– У Антона Хейльмана было двое сыновей, один из которых дедушка Данни.
Сказать, что Конрауд удивился, это ничего не сказать. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать слова Марты.
– Ты уверена?!
– А что тебя так удивляет? – спросила Марта, заметив, как Конрауд изменился в лице. Ей редко когда удавалось выбить его из равновесия. – Все исландцы в той или иной степени приходятся друг другу родственниками, – добавила она.
– Неужели это возможно?..
– Ты о чем?
– Погоди-ка, погоди… Антон Хейльман проводил вскрытие тела Нанны, но никто не видел его заключения. В то же время Хейльман являлся лечащим врачом Лютера, который, согласно информации Эймюндюра и одного пожилого извращенца, был педофилом и приходил в барак, где жила Нанна. Ее мать работала в Национальной клинике – там же, где и доктор Хейльман. Кроме того, существует вероятность, что когда девочка утонула, поблизости от Тьёднина видели Лютера. А он, как я и говорил, лечился от туберкулеза в Вивильсстадире у Хейльмана… – Конрауд опустил взгляд на тротуар, забросанный окурками Марты. – И вишенка на торте: расследование доверили Никюлаусу, который был не полицейский, а одно название… – добавил он чуть ли не шепотом.
