«Надо больше верить», — сказал он себе.
29
Утро было ясное, сухое, на небе ни облачка. Аркадий с Максом не спеша брели по тем же местам, где он был ночью. Ирина в галерее помогала в оформлении выставки.
Макс был из числа тех, кто любил понежиться на солнышке. На нем был светло-желтый костюм цвета сливочного масла. В отражении витрин он выглядел так, словно, вняв просьбе докучливого приятеля, согласился побродить с ним, сходить пообедать или же пройтись вместе с ним по какому-то делу. Он держал Аркадия под руку, всем своим видом говоря: «Взгляните, с каким неотесанным малым приходится всюду таскаться». Они случайно встречались взглядами, и в маленьких черных точках зрачков Макса Аркадий читал, что ночью он не спал с Ириной и что его ложе было не более удобным, чем то, на котором спал Аркадий.
— Это же мечта застройщиков, — сказал Макс. — Эта часть Берлина всегда отличалась пышностью. Университет, опера, кафедральный собор, великолепные музеи всегда находились в Восточном Берлине. Мы, советские, понастроили столько уродливых сооружений, сколько смогли, но нам никогда не хватало ни средств, ни энергии капиталистических предпринимателей. В Западном Берлине есть магазины, являющиеся самой дорогой недвижимостью в мире. Представьте себе стоимость Восточного Берлина. Сами того не сознавая, мы, русские, спасли его. Сейчас буквально на глазах происходит метаморфоза: Восточный Берлин выбирается из кокона.
При дневном свете Фридрихштрассе была совсем иной. В темноте Аркадий не видел, сколько правительственных зданий было выпотрошено. В одном месте деревянный щит с нарисованными окнами огораживал фундамент закладываемой галереи «Лафайет». В другом стояло здание, до самого верха спеленутое тяжелой парусиной. Хотя по сравнению с Ку'дамм улица была относительно пустынна, отовсюду слышались звуки работающих землеройных машин, подъемных кранов, стук копров.
Аркадий спросил:
— А дом, где мы ночевали, принадлежит вам?
Макс рассмеялся:
— Больно вы подозрительны. Я ищу мечту, а вы — отпечатки пальцев.
Под липами по-прежнему стояли «Трабанты», но «Фольксвагенов», «БМВ», «Вольво», «Мазератти» было куда больше. Из распахнутых окон летела асбестовая пыль и раздавался визг электродрелей. На закрашенных мелом стеклах были выведены названия будущих филиалов «Мицубиси», «Алиталии», Ай-би-эм. В советском посольстве, через улицу, на ступенях было пусто, в окнах темно. В одной из боковых улочек из кафе на тротуар вынесли белые стулья и столики. Макс и Аркадий сели и заказали кофе.
Макс взглянул на часы, водонепроницаемый хронометр на золотом браслете.
— У меня через час встреча. Я агент по аренде дома, в котором вы ночевали. Для бывшего советского гражданина сделки, связанные с недвижимостью, все равно что возвращение к жизни. У вас есть какие-либо ценности?
— Кроме книг? — спросил Аркадий.
— Кроме книг.
— Кроме радио?
— Кроме радио.
— Мне досталось в наследство ружье.
— Другими словами, нет, — Макс помолчал. — Можно кое-что устроить. Вы умны, знаете английский и немного немецкий. Если прилично одеться, будете выглядеть довольно респектабельно.
Подали кофейник, булочки с маком и клубничное варенье. Макс налил в чашки кофе.
— Трудность заключается в том, что вы, по-моему, не представляете, насколько изменился мир. Вы экземпляр из прошлого. Словно прибыли из Древнего Рима, преследуя кого-то, кто нанес оскорбление Цезарю. Ваше представление о преступнике по меньшей мере устарело. Чтобы остаться, вам придется со всем этим расстаться, выбросить все это из головы.
— Так вот и выбросить?
— Как немцы. В войну Западный Берлин был полностью разрушен, так что им пришлось все строить заново. В результате сделали из города витрину капитализма. А мы? Мы построили Стену, которая, разумеется, послужила пьедесталом для Западного Берлина.
— Почему же вы не вкладываете здесь средства?
— Это означало бы смотреть в прошлое. Откровенно говоря, Западный Берлин ничего собой не представляет. Это остров, клуб вольнодумцев и молокососов, уклоняющихся от военной службы. Но единый Берлин станет столицей мира.
— Действительно звучит заманчиво.
— Так оно и есть. Прошу прощения, но Стена была значительно более ощутимой реальностью, чем дело, которое вы расследуете. Ныне она сгинула, и Берлин наконец может процветать. Только подумайте: с лица земли стерто более двухсот километров кирпичной кладки, и в центре Берлина будет теперь застраиваться еще одна тысяча освободившихся квадратных километров. Это величайшая возможность для операций с недвижимостью за всю вторую половину двадцатого столетия.
Во взгляде Макса было столько убежденности, что Аркадий понял, что имеет дело с прирожденным бизнесменом. Макс предлагал картину будущего, и оно захватывало. Приметы будущего просматривались на протяжении всей улицы. Повсюду эхом отдавались его настойчивые звуки. Тишина царила только в здании советского посольства, неуклюжей громадой возвышавшемся над деревьями.
Аркадий спросил:
— Разделяет ли Майкл ваше представление о будущем? Для заместителя директора радиостанции по вопросам безопасности он довольно охотно приветствовал вас у себя.
— Майкл несколько отчаялся. Если американцы бросят станцию, он останется с европейскими привычками и без конкретного ремесла. У него нет диплома коммерческого администратора, есть только «Порш». Уж если он смог приспособиться к новому положению, то вам и подавно следует.
— Каким образом?
— Вас сюда привело ваше расследование. Что вы будете делать дальше — это уже другой вопрос. Займетесь серьезным делом или вернетесь назад?
— Как по-вашему?
— Буду откровенен, — сказал Макс. — Мне было бы безразлично, если бы не Ирина. Ирина — часть Берлина. У нее все шансы извлечь пользу. Зачем вам надо отбирать это у нее? У нее никогда не было возможности пользоваться благами, которые дают деньги.
— И она получит эту возможность, если будет с вами?
— Да. Я не отношу себя к совершенно непорочным людям, но состояния не сколачиваются с помощью «спасибо-пожалуйста». Готов спорить, что, когда изобрели колесо, оно наверняка кого-нибудь переехало, — Макс вытер салфеткой рот. — Я понимаю, что вы оказываете определенное влияние на Ирину. Каждый эмигрант перед кем-нибудь чувствует вину.
— В самом деле? Перед кем же чувствуете вину вы?
Однако опытного коммивояжера не обескуражишь грубостью. И Макс ответил:
— Это не вопрос нравственности. Это даже не вопрос, «вы или я?» Просто я способен перестраиваться, а вы нет. Возможно, как следователь, вы герой, но вы фигура из прошлого. Вам здесь ничто не светит. Я хочу, чтобы вы честно спросили себя, что лучше для Ирины — идти вперед или вернуться в прошлое?
— Это дело Ирины.
— Слушайте, Ренко, это же признание того, что вы хорошо знаете правильный ответ. Разумеется, решать Ирине. Но дело в том, что мы с вами знаем, что лучше. Мы только что из Москвы. Оба знаем, что, если она вернется, я смогу лучше защитить ее. Сомневаюсь, протянете ли вы там хоть один день. Значит, мы говорим о возвращении старых чувств, так, что ли? О вас обоих, как о бедных, но любящих беженцах? Когда советское правительство будет стараться депортировать вас, думаю, вам потребуется влиятельный покровитель; и, откровенно говоря, на его роль я не вижу никого, кроме себя. Как только вы решите остаться, вам придется бросить свое расследование. Ирина бросит вас тут же, едва поймет, что вы остались не только ради нее.
— Если вы так считаете, то почему же не сказали ей, что преследую-то я вас?
Макс вздохнул, как бы признавая, что он по достоинству оценил выпад Аркадия.
— К сожалению, Ирина до сих пор высокого мнения о ваших способностях. Она могла бы подумать, что вы правы. Мы на рогах дилеммы: на одном — вы, на другом — я. Мы сосуществуем. Вот почему нравственность здесь совершенно ни к чему. Поэтому нам придется прийти к какому-то соглашению.
Макс расплатился и ушел, а Аркадий в одиночестве побрел к Бранденбургским воротам с Победой в дневных одеждах медного оттенка. Вокруг нее кружили стрижи, ловя на лету насекомых. Он смешался с гуляющими по лугу туристами. Хотя брюки снизу и ботинки вымокли, холода он не чувствовал: от земли исходило летнее тепло. В траве виднелись султанчики белых цветов. Между шариками клевера сновали пчелы, восполняя упущенное во время плохой погоды. Через луг была проложена велосипедная дорожка. По ней пронеслась цепочка велосипедистов в шлемах и цветных костюмах в обтяжку — словно флаги над автоколонной. Знали ли они, что нарушают границы Максова нового Берлина?
Времени было достаточно, и Аркадий пешком отправился по Ку'дамм к станции метро «Зоо». Было такое ощущение, будто он попал во вторгшуюся стройными рядами армию восточных берлинцев, но покинул строй у первого же лотка с кроссовками. Западные берлинцы уединились за оградами кафе, но и там их преследовали цыганки с бубнами и младенцами на руках. Двое русских толкали тележку с вывешенной на плечиках военной формой. Аркадий порылся в разложенных для продажи обломках Стены с документами, удостоверяющими их подлинность. На другом столике он обнаружил автопилот и альтметр от советского вертолета. Подумал, что если подольше погулять по Ку'дамм, то, пожалуй, можно найти целый вертолет. Ровно в полдень он подошел к станции «Зоо» и набрал номер Петера. На этот раз телефон не отвечал.
