— Боюсь, сезон охоты закончился, Анна.
— Сезон охоты, может быть, и закончился, — заявила Анна-Мария, порывшись в жакете. — Но браконьерство, в любом случае, никуда не денется. — Раздался щелчок, когда она сняла старый деревянный револьвер с предохранителя. — Если я не могу заполучить тебя, брат, то никто не сможет.
***
Анна-Мария металась между раздражением и весельем, когда в дом ввалился Лука с окровавленной губой и порванными джинсами.
— Она тебя поймала, да? — спросила она, оторвавшись от книги.
— Это был Гэвин. — Он сплюнул кровь на один из их обюссонских ковров. Анна-Мария внутренне поморщилась, увидев, как красноватый плевок попал на один из искусно выполненных бежевых узоров, но при словах Луки подняла глаза, забыв о гневе матери.
— Что? — Она сложила руки и подошла ближе. — Что ты сказал?
— Гэвин жив. — Лука обиженно потер распухшую губу. — Он врезал мне по лицу, а потом всадил нож в штаны, едва не проткнув член, и произнес длинную речь о меринах и «держись, нахрен, подальше от Вэл».
Анна-Мария ощетинилась.
— Меня это не волнует. Он сказал что-нибудь еще? Он рассказал тебе, как выжил? — «Он сказал что-нибудь обо мне?»
— Я не знаю, как он выжил, но он жив, и очень зол. — Лука скорчил гримасу, зажав пальцами дырку на штанах. — Спустя столько времени, можно было подумать, что он хотя бы поинтересуется нашими делами. Но нет, все что он соизволил сказать: «Я не умер, и, кстати, не трогайте мою подружку», — произнес он, опуская руку на бок.
Но Анна-Мария думала, что знает причину, по которой Гэвин хранил молчание. Он помогал ей. Эта сука все время знала, что он жив! Неудивительно, что она не выглядела такой испуганной, какой следовало бы. Анна-Мария зарычала. «Держу пари, он сейчас с ней».
Если бы она знала, что Гэвин еще жив, она бы не ограничилась простой охотой в лесу. Гэвин всегда был лучшим охотником. Она бы придумала другое испытание, которое не гарантировало бы брату легкой победы. Тогда он стал бы ее, а не получил бы на блюдечке с голубой каемочкой свою жалкую подружку.
Той же ночью она отправилась в лес на поиски Гэвина и Вэл. Было холодно и темно, ее дыхание поднималось морозным шлейфом. Никого из них не удалось найти.
«Значит, — мрачно подумала она, обхватив себя руками. — Он с ней».
Анна-Мария легла спать той ночью в мягкие, пуховые простыни, надеясь про себя, что Вэл где-то там, на морозе, доживает свой последний день, но зная в глубине души, что, если бы от нее осталось хоть что-то, что можно найти, Гэвин нашел бы это.
Он всегда был для нее единственным героем. Такой же холодный и отстраненный, как айсберг, и с такой же запретной, неподвижной красотой. Анна-Мария постоянно бросалась на него, пытаясь оставить свой след, но ничего из того, что она предпринимала, никогда не срабатывало. Гэвин отмахивался от нее, как и от всех остальных, и ее злило, что она не может получить от брата то, что другие отдают так свободно.
О да, она любила своего старшего брата. Она любила его, потому что он олицетворял собой все то, что недоступно ей, и ненавидела его по тем же причинам. Она была так же умна, как и он, и по-своему сильна, так же мужественна, но те самые качества, которые вызывали в нем восхищение, осуждались в ней, потому что она — женщина. Они были двумя сторонами одной медали, одинаково противоположными.
Мать Анны-Марии, сама не чуждая честолюбия, так же относилась к отцу Гэвина: жестокий и капризный гроссмейстер, не стеснявшийся портить жизнь другим мужчинам — как на шахматной доске, так и вне ее. Его хладнокровие произвело на нее впечатление, как и его навыки в постели. Холодные мужчины, говорила ей мать, — лучшие любовники, потому что, когда они тают, это все равно что медленно тонуть в глубоком темном море.
Анна-Мария хотела утонуть.
На следующее утро она проснулась рано, чтобы подготовиться. Анна-Мария всегда старалась одеться как можно лучше. Даже если Гэвин смотрел на нее, как на пустое место, другие мужчины видели безупречную красоту и жаждали ее для себя.
Она добивалась этого в подростковом возрасте, нуждаясь в утверждении, признании, потому что от него она этого точно не получала. Сколько бы раз она ни предлагала ему себя, он каждый раз отвергал ее попытки: иногда с грубостью, но всегда с бесстрастием, которое оскорбляло ее больше, чем его отказ или брань.
Иногда Анна-Мария оказывалась между противоречивыми желаниями забраться голой в его постель или прокричать ему в лицо, и единственное, что останавливало ее, это знание, что он презирает потерю контроля как слабость, а она не хотела, чтобы он видел ее слабой. Только не тогда, когда она желала видеть его своим мужчиной.
Ей потребовалось время, чтобы найти их. Она подозревала, что Гэвин куда-то исчез вместе с мышью, оставаясь незамеченным до самого рассвета. Зарылись вместе, возможно, он трахал ее, потому что она заметила, как мышь дергалась всякий раз, когда кто-то произносил его имя. Это совершенно очевидно, так убого очевидно, и все же, когда Анна-Мария увидела их двоих, она оказалась совершенно не готова к тому, что они шли рука об руку. В ней вспыхнул гнев, особенно когда она заметила помятую одежду Валериэн и листья, запутавшиеся в ее темно-бордовых волосах.
Шлюха.
Но гнев на мгновение затмила радость от того, что она снова увидела Гэвина, именно таким, каким запомнила его три года назад, худым и жилистым, как ягуар, с этой привлекательной щетиной и крадущейся походкой. О, но его шея — ее рот застыл в ужасе, когда он подошел ближе, и она увидела, что сотворили с этим прекрасным участком кожи.
Кажется, она догадалась, кого надо винить за это. Сучку, которую он так властно прижимал к себе, лаская ее, как любимое, но непослушное животное. Конечно, брат, которого она знала, убил бы любого, кто поднял бы на него руку.
Но именно его последнее заявление заставило Анну-Марию окончательно потерять самообладание: он собирался жениться на этой тощей, неотесанной шлюхе. Она смотрела на него, не желая верить, в то время как девка побледнела, и мысль о том, что эти зеленые глаза смотрят на нее через стол за завтраком каждое утро, запоздало побудила ее к действию.
Она бросилась вперед, выхватив пистолет. К ее досаде, Гэвин заслонил эту гадину, и Анна-Мария оказалась сверху не на Валериэн, а на своем брате.
«Но в этом есть свои преимущества», — подумала она, когда он перевернул ее и прижал к земле. Наслаждаясь тем, как твердые контуры его тела прижимаются к ее собственному, Анна-Мария вздохнула, потираясь грудью о его грудь:
— Приятно, правда? Признайся, — сказала она, задыхаясь, когда его пальцы сжались вокруг запястья руки, державшей пистолет. — Ты хочешь меня, по крайней мере, немного.
— Твое поведение невероятно пошло, — ответил он. — Хотел бы я сказать, что оно тебе не идет, но, к сожалению, скорее наоборот. Отдай мне пистолет.
— Да, ты так привык, чтобы люди подчинялись тебе, мой темный Адонис, — промурлыкала она. — Ты всегда жаждал контроля. — Она взглянула на Валериэн, которая смотрела на нее с белым лицом и выглядела так, словно ее вот-вот стошнит. — Но вон та тварь — не более чем безвольная тряпка.
— Анна. — Он зарычал, и от этого звука ее пронзила дрожь. — Отдай его мне.
Тяжело дыша, она ударила коленом в живот и вывернулась из-под него, когда Гэвин захрипел от боли. С победным смехом сжимая пистолет, она поднялась на ноги и помчалась прямо на Валериэн, которая вскрикнула и бросилась бежать.
«Это для твоего же блага, Гэвин. Ты поблагодаришь меня позже».
— Вернись, сука! — Анна-Мария вслепую смахнула волосы с глаз. Она слышала, как Гэвин поднимается, но ее это не волновало. Он никогда не был таким быстрым, как она. — Если ты так сильно хочешь что-то засунуть в себя, это будет свинец.
Вэл бежала быстрее, чем хотелось бы Анне-Марии, но она немного спотыкалась, словно пьяная. Ах, да. Она боялась, что ее отравят, и поэтому ничего не ела. Анна-Мария жестоко улыбнулась и снова взвела курок, выстрелив как раз в тот момент, когда Гэвин схватил ее, вынудив промахнуться. Ветка сорвалась над головой Вэл и упала на землю, осыпав ее щепками, от которых эта тварь отпрыгнула назад.
