Анна-Мария снова разразилась истерическим смехом, когда он мрачно вывернул ей руку за спину, разодрав шов. Ее блузка оказалась частично расстегнутой и развевалась на ветру. Жемчужное ожерелье запуталось в узлах вокруг горла. Сейчас она выглядела так же дико, как и чувствовала себя, и это было восхитительно — она вздрогнула — абсолютно восхитительно.
— Я собираюсь убить ее, ты знаешь, — сказала она своему неулыбчивому брату. — Мне все равно, выиграл ли ты пари. Я разорву эту твою тощую маленькую шлюху на части.
— Ты проиграла, Анна, — проговорил он почти успокаивающе.
— Пошел ты. Я никогда не планировал отпускать тебя. Ты мой — мой, мой, мой. Ты всегда принадлежал мне. — Она прислонилась спиной к его теплому и неотзывчивому телу. — Я не позволю тебе жениться на ней. Она умрет до того, как ты насладишься медовым месяцем. Неужели ты не понимаешь, брат? Она не может дать тебе того, что могу дать я. Посмотри на меня, черт тебя побери. — Ее грудь вздымалась, но он не смотрел на ее тело. — Черт возьми, посмотри на меня, Гэвин!
Он посмотрел на нее.
— Если ты тронешь Вэл, — спокойно предупредил Гэвин, — я убью тебя.
Анна-Мария почувствовала себя так, словно ей дали пощечину.
И тут она увидела Вэл, держащуюся за бок — не раненую, нет, ей так не повезло, а просто задыхающуюся. Она замерла, столкнувшись взглядом с Анной-Марией, которая издала еще один дикий крик и бросилась на нее с таким отчаянием, что даже Гэвин не смог ее удержать.
Ногти впились в бледную веснушчатую кожу. В последний момент Вэл вскинула руку, закрывая лицо.
— Ты… — Кровь хлынула, и она впилась глубже, сгребая пальцами запястье ненавистной соперницы. — Ты сдохнешь, — шипела Анна.
Вэл хрипло вскрикнула и дернулась, ударив локтем другой руки Анну-Марию по лицу. Раздался хруст и ослепляющая боль, от которой заслезились глаза, а запах сырой крови заполнил горло Анны-Марии. «Мой нос, — подумала она, глядя, как жидкость стекает по ее лицу, — Ты сломала мне нос. Я поквитаюсь с тобой за это, грязная сука».
Раздался громкий звук. Что-то ударило в спину, отчего ей показалось, что позвоночник сломался. Кровь хлынула на грудь и лицо Вэл, и Анна-Мария иррационально подумала: она не нанесла никаких серьезных ран, откуда же взялась кровь? Она моргнула, на мгновение растерявшись, когда давление стало переходить в боль.
Дезориентированная, Анна-Мария попыталась схватить Валериэн за лицо. Та почему-то всхлипывала — «я обязательно дам тебе повод для рыданий», — и слезы делали ее кожу скользкой, когда Анна-Мария хваталась пальцами за что-нибудь, что можно вырвать или разорвать. Вэл выгнулась, с силой откинув голову, и с хриплым всхлипом прошлась ногтями по горлу Анны-Марии и по ее голой груди, судорожно пытаясь оттолкнуть.
— Сука! — Анна-Мария отвесила Валериэн пощечину, и ее рука запуталась в волосах этой стервы. Да. Спина Анны-Марии словно горела, но она сомкнула пальцы на волосах и дернула, наслаждаясь резким стоном боли. Она сильнее сжала пальцы. — Я вырву твои глаза за то, что ты поцарапала меня!
Раздался еще один громкий хлопок, а затем пол-лица Анны-Марии превратилось в бушующее море огненной, жидкой боли. На этот раз Вэл пронзительно завопила, не умолкая, отчего у Анны-Марии разболелась голова. «Заткнись», — попыталась сказать она, но рот, похоже, не слушался.
— Ты ее застрелил, — казалось, говорила Валериэн, ее голос отдавался странным эхом. — Ты застрелил свою сестру!
«Подождите, — подумала Анна-Мария. — Он стрелял в меня? Гэвин стрелял в меня?»
Гэвин оторвал ее от этой сучки и повалил на землю, отчего Анна-Мария вскрикнула, когда странное жжение в спине превратилось в горячую, жгучую пульсацию. Одним глазом она видела, как он подхватил Валериэн и почти нежно вытер кровь с ее сопливого лица, отчего та согнулась и ее вырвало в листья.
«Отвратительно, — подумала Анна-Мария. — Но неужели он действительно стрелял в меня?»
Эта девка перестала кричать, теперь она издавала бессвязные звуки, скуля, как побитый щенок. А затем ее брат совершил непростительный поступок. Он повернулся к ней спиной, оставив в лесу на растерзание зверям или на волю стихии.
Она все еще смотрела, даже когда оба глаза перестали видеть, и следы того, что могло быть слезами, смешивались с кровью на ее щеках в сверкающие ленты соленого льда, когда солнце скрылось за горизонтом и воздух стал холодным.
***
— Ты убил ее, — проговорила Вэл. Она не переставала дрожать с тех пор, как горячая кровь Анны-Марии брызнула на нее, как жидкая дробь. Даже сейчас она чувствовала, как кровь остывает на ее одежде. Внутренности, мозговое вещество и бог знает, что еще.
Она судорожно сглотнула, и Гэвин остановился.
— Дыши глубже, Вэл.
— О, боже. Ты просто взял и убил свою собственную сестру. Ты выстрелил ей в лицо…
— Она бы убила тебя, — сказал Гэвин. — И испортила твое прекрасное лицо.
Вэл остановилась и посмотрела на него, все еще с трудом переводя дыхание. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. В ушах звенело, а в глазах постоянно таилась тьма, грозившая поглотить ее зрение, как полное затмение.
— Разве ты… разве ты не любил ее? Она твоя кровь. Разве тебе не все равно?
— Нет. — Он сказал это совершенно спокойно, так, как можно ответить, что небо голубое.
Ее снова чуть не стошнило, и Гэвин опять остановился, чтобы дать ей отдышаться.
— Что мешает тебе сделать это со мной? — прошептала она. — Просто вывести меня на улицу и пристрелить, как собаку, когда я тебе надоем?
— Вэл, — сказал он, притянув ее к себе за плечи и целуя, когда кровь его сестры все еще засыхала на ее губах, и Вэл чуть не вырвало в четвертый раз, но он сильно обнял ее, не давая упасть. — Милая, милая Вэл. Я не собираюсь тебя убивать. Ты слишком меня забавляешь.
Она мрачно посмотрела на него, и он чмокнул ее в подбородок.
— Пойдем домой.
Эпилог
Существует множество историй о девушках — смелых, глупых, безрассудных, красивых — которые отправлялись в лес в поисках удачи или приключений, но сталкивались с чудовищем. Будь то человек или зверь, чудовище служило аллегорией всего того, что может постигнуть девушку, сбившуюся с пути. Если она отважна и сердце ее чисто, говорили истории, то она способна удержаться от падения из-за самонадеянности.
Но в этих историях никогда не говорилось о других девушках — о тех, кто так и не вышел из леса и стал невольной невестой для порочной тьмы внутри деревьев. О тех девушках, чьей добродетели оказалось недостаточно, чтобы устоять перед притягательным очарованием коварного злодея, и которые в результате обнаружили, что мужчины, как звери, могут пожирать неосторожных, и что быть съеденной — это так приятно.
Гэвин привел ее в дом, оба они были в крови его сестры. Гостиную все еще украшали атрибуты празднования Анны-Марии, и все эти пустые бокалы и увядшие композиции казались теперь чем-то предвещающим: остатки вакханалии, не сумевшей закрыть свои двери перед мрачным призраком Смерти. «Мне ли не знать, — подумала Вэл. — Теперь я живу в ее объятиях».
Селеста и Леона обнимали брата, радуясь его возвращению, а Дориан стоял поодаль со странной, довольной улыбкой, игравшей на его чувственных губах.
Лука ничего не говорил и не смотрел на Вэл, и когда Гэвин обнял его за плечи, Вэл увидела, как младший брат вздрогнул в его объятиях, напоминая маленького щенка, которого треплет большая собака.
— Привет, брат, — сказал Гэвин. — Рад снова тебя видеть.
Он огляделся в поисках Вэл, нахмурив брови. Ему понадобилось лишь мгновение, чтобы заметить ее. Поскольку больше никто ее не держал, Вэл опустилась на обюссонский ковер.
— Анна мертва, — сообщил он остальным братьям и сестрам. — Кто-то должен сказать нашей матери.
Вэл, сидя на ковре, посмотрела на братьев и сестер Гэвина. Они обменялись взглядами, но никто из них не выглядел особенно расстроенным или даже удивленным этой новостью.
