— Я думаю, тут есть нечто большее, — тихо сказал Мэт.
— Что?
— Москва отходит, «Формоза» рассержена. Так ты сказал.
— Ну?
— Так вот, я думаю… — Мэт нахмурился от напряженной работы мысли. — Ли говорил что-то насчет… сделки с другой заинтересованной страной.
В каюте вдруг стало очень тихо.
— Здесь я всегда делал ошибку, — продолжал Мэт. — Я все время думал, что «Апогей» — это просто оружие. Но это не так. Это товар: то, что можно купить или продать.
— Ты ставишь меня в тупик.
— Это сложно понять, отец, но подумай об «Апогее» с точки зрения потребителей и продавцов: «Апогей» в обмен на что-нибудь.
— Продолжай.
— По-моему, заинтересованы могут быть два лагеря. Русские, но они устраняются. Значит, остаются…
— Соединенные Штаты, — закончил Саймон. — Ли продает «Апогей» Америке в уплату за ее поддержку, то есть вмешательство Седьмого флота. Россия теряет свои морские пути на Тихом океане, у Америки и «красного» Китая есть «Апогей», а у Советов нет… О да, генерал, я понимаю. Наконец я по-настоящему все понимаю. — Когда Саймон обернулся к сыну, на его лице было написано неподдельное восхищение. — Это… блестяще!
Мэт ничего не ответил.
— С точки зрения баланса сил, старая оборонная стратегия Рейгана будет выглядеть детской игрушкой по сравнению… Вот что, Крабиков. — Саймон повеселел. — «Формозу» нужно дискредитировать как можно скорее, верно?
— Да.
— И чтобы сделать это, мне нужно прежде всего разоблачить Хэйнса… нет, поправочка, Риду нужно еще найти Хэйнса, — рассуждал вслух Саймон. — Как думаешь, Питер, — спросил он, повернувшись, — этот парень еще здесь?
— Трудно сказать, но думаю, да. Все факты говорят за это. Он приехал сюда, хотя это был чертовски большой риск.
— М-м. — Саймон снова посмотрел на Крабикова. — Есть у вас неоспоримые доказательства, которые я могу предъявить Хэйнсу?
— Есть досье. Не забывайте, что У Тайцзи сообщил нам массу вещей о Хэйнсе.
— Верно. Значит, остается всего один вопрос. Какова цена?
Саймон услышал, как Рид шумно вздохнул, но не обратил на это внимания.
— Цена чего — предотвращения мировой войны? — проворчал Крабиков.
— О, я не отвечаю за войну. Вы за нее отвечаете. Это вы поставили себя в такое положение, при котором две другие сверхдержавы могут получить «Апогей», а вы останетесь ни с чем. Это чего-нибудь да стоит. Я предал «красный» Китай и в результате могу потерять все. И мне надоело быть игрушкой в руках разведслужб всего мира. На этот раз пусть платят за эту мою привилегию, будь они прокляты! Итак: что вы можете мне предложить?
— Я действительно не…
Саймон оборвал Рида на середине фразы:
— Заткнитесь.
Но, повернувшись к Крабикову и увидев, что русский опускает руку в карман пиджака, он застыл.
Крабиков достал из кармана не пистолет, а белый конверт и подтолкнул его по столу к Саймону. Англичанин открыл его и вытащил письмо, написанное по-английски. Он быстро прочел его и поднял глаза.
— Это гарантия?
— Да. Советский Союз возместит все убытки, которые вы потерпите в результате согласия обвести вокруг пальца «красный» Китай.
— А вы знаете, что произойдет, если вы не выполните обязательств? «Апогей» перейдет к США.
— Мы выполним их. Взгляните на подписи; за этим письмом стоит Политбюро.
Саймон опустил письмо в карман.
— И еще одно. Почему на эту встречу послали вас, генерал? Это мог бы сделать кто-то чином пониже.
— Возможно. Но вы меня знаете. — Крабиков сверкнул глазами. — Они решили, что вы должны… помнить меня. Что меня вы выслушаете, а на кого-нибудь другого можете не обратить внимания.
Мужчины смотрели друг на друга еще несколько секунд, потом одновременно улыбнулись.
— Я готов, Питер, — сказал Саймон, поднимаясь. — Крабиков, досье у вас с собой?
— Вот оно. — Русский потянул картонную папку.
Саймон взял ее, пролистал и захлопнул.
— Спокойной ночи, генерал.
Они перешли на свой катер, и, когда уже отходили от советского судна, Рид спросил, повернувшись к капитану:
— Вы поняли, что это за катер?
— Это корабль класса «Пчелка», с подводными крыльями. Маленькое быстроходное судно.
— Ну, едем.
Но, прежде чем капитан смог отдать необходимые распоряжения, заговорило радио. Рид надел наушники и взял микрофон. Воспользовавшись этим, Мэт отвел отца в сторону.
— Мы не обсудили еще кое-что.
— Что именно?
— Ленни. Его оставили на Цюэмое в глубоком дерьме. — Голос Мэта звучал удивительно спокойно. — Ты собираешься мириться с этим?
— А что мы можем сделать?
— Вытащить его оттуда, вот что.
— Как? Ни ты, ни я не готовы…
— Но у тебя есть любимая мартышка. Куда, черт возьми, девался Цю?
Когда патрульный катер вышел из бухточки и развернулся, чтобы взять курс на Гонконг, Рид снял наушники и устало улыбнулся Саймону.
— Хэйнс объявился. Он и еще один тип задержаны по обвинению в убийстве. Мне жаль… — и в последнюю секунду, перед тем как двигатели заработали на предельных оборотах, заглушив все остальные звуки, Саймон услышал слова Рида, — но Фун Муньва мертв.
— Как вы нашли это место? — Цю не мог сдержать дрожь, глядя на сырые стены и грязный бетонный пол.
— Мы играли здесь в детстве — в саду за домом моих родителей.
— Снаружи он выглядит так дико.
— Это японцы построили. Мы обычно представляли себе, что здесь живут привидения, и чуть не умирали со страху. — Линьчунь подалась вперед и поцеловала его в губы, жадно и страстно. — Я так беспокоилась за тебя. Когда услышала твой голос по телефону, я… я…
— Знаю. А как ты думаешь, что испытал я, когда мне сказали, что той ночью ты была на «Золотом орле»?
Она стиснула его руки.
— Не надо. Все в прошлом. Я осталась жива. Ты, наверное, умираешь с голоду.
— Да. Я не ел с утра, а сейчас почти полночь. Может, рискнем зажечь свет?
— Пока мы в подвале, можно.
Почти не разговаривая, они ели то, что прихватила с собой Линьчунь. Когда с едой было покончено, она приказала:
— Рассказывай.
Цю со вздохом прислонился к стене и коротко обрисовал ей события, случившиеся с тех пор, как они встретились в Сингапуре.
— Чен доложил о провале спасательной операции Саймона Юнга, — сказал он в конце. — В течение суток после этого — ничего, потом Ли вышел на связь. Он хотел заключить сделку.
— Какого рода?
— Обмен Мэта на Ленни Люка. Юнг был готов согласиться, я нет. Я знаю этих людей. Они обведут его вокруг пальца. Мы поссорились. И я уже три дня не виделся с Юнгом.
— Но почему ты приехал сюда, в Тайбэй? Это так опасно.
— Я еще в Сингапуре обещал тебе, что вернусь. Мне нужно было повидаться.
— За тобой никто не следил?
— Нет. Я позвонил домой твоим родителям, а потом приехал сюда прямо из аэропорта.
— О, мой дорогой…
— Дело принимает серьезный оборот.
— Да, — вздохнула Линьчунь. — У нас ввели комендантский час. По радио и телевидению на всех программах предупреждают об опасности; ничего определенного, просто призывают быть настороже. Но никого этим не обманешь, вторжение уже близко.
— Тебе, наверное, страшно.
— Это еще не самое худшее. Поздно ночью слышны выстрелы. У моей секретарши есть двоюродная сестра, которая живет в Вулае. Она рассказывает, что там строят лагерь для интернированных. А у нас каждую ночь учебная воздушная тревога.
— Ты знаешь, что скоро отсюда будет невозможно уехать? Я хочу забрать тебя.
— Ты действительно приехал только за этим?
— Да. Не плачь… я все подготовил. Саймон Юнг, до того как мы поссорились, согласился дать тебе работу в одной из своих компаний.
— Но, дорогой, мои родители не уедут. Они напуганы, но им некуда бежать. Мы не богаты. Мы…
— Тихо! — Цю замер, прислушиваясь, потом схватил фонарь и погасил его.
— Что?
— Тс-с! — Цю притянул к себе Линьчунь и приложил губы к ее уху. — Половица скрипнула. Тут есть другой выход?
Она отрицательно покачала головой, тогда Цю схватил ее за плечи и сильно сжал, дав понять, чтобы она не двигалась.
Цю на цыпочках подкрался к стене и пошел вдоль нее, ощупью пробираясь к подножию лестницы. Напрягая слух, он различил вдали эхо сирены. Но, может быть, это только казалось.
Цю уже собрался было вернуться к Линьчунь, но звук, обеспокоивший его раньше, повторился. Теперь он был уверен: они не одни в этом старом доме. Цю поставил ногу на нижнюю ступеньку, замер в нерешительности и перенес на нее всю тяжесть тела. Медленно, стараясь не издавать ни малейшего шума, он высоко поднял другую ногу и опустил ее рядом на ступеньку. Раз!..
Из подвала наверх вели восемь ступеней. Цю автоматически пересчитал их, когда спускался, интуитивно подчиняясь правилам, въевшимся за долгие годы обучения. Кто-то был наверху, на восьмой ступеньке.
