4 часа.
Разложить по баночкам, подписать по-особому.
Ждать зимы.
Лукьян учился жонглировать, но ничего, кроме смеха Поли, не получилось. Когда пришла Унка, дома уже пахло печёными яблоками с корицей. Как говорит Кит, запах был пушистый. Это когда в носу щекотно и тепло внутри становится. Унка наспех скинула в прихожей ботинки и вбежала на кухню, где звучала музыка. Папа мыл яблоки, а мама нарезала и клала их в кастрюли. На столе светились янтарным светом готовые баночки с яблочным вареньем. А на каждой из них была надпись с названием песни, под которую варенье приготовили. Музыка была такой громкой, что родители не слышали, как открылась дверь. Уна тихонько подкралась сзади и коснулась мамы (папы было неинтересно, он не пугается). Поли подпрыгнула на месте и уронила яблоко на пол. Она постаралась укоризненно посмотреть на Унку, но её хватило всего на несколько секунд. И Поли принялась обнимать дочку.
Лу сделал музыку тише:
— Как первый день в школе?
И как Уне было объяснить, что сегодня перевернулся весь мир?
— Миропереворачивающе, — ответила она. — Послушайте. Всё, что существует на свете, когда-то было мечтой. Да-да, вот этот столик, мамино платье, самолёты, пароходы, гитары, телефоны, — говорила она восторженно. — И всё это мечтатели. Мечтатели создали! Их облака вдохновляют.
— Выходит, что облака поважнее всех важностей будут, — улыбнулась Поли.
— Выходит, что так, — задумалась Унка. — Почему тогда в Грейбурге не мечтают?
Лукьян тяжело вздохнул:
— Знаешь, в Грейбурге и жить-то не успевают, какие уж там мечтания.
— А куда они спешат?
— Полагаю, что туда, где лучше.
— И где-же это?
— Да нигде, Ун, нигде.
— Спешить, чтобы попасть в нигде, — сказала Унка задумчиво.
Вдруг её ноги коснулось яблоко.
— Мам, пап! Смотрите! Само прикатилось. — Уна указала на яблоко, лежащее возле ног.
Она катнула его обратно в угол кухни. Послышались тихие щелчки. В плинтусе открылась небольшая выдвижная дверца. Все затаили дыхание. Что-то похожее на бильярдный кий ударило по яблоку, и оно снова подкатилось к ногам девочки. Все трое стояли молча с совиными, огромными от удивления глазами. Лукьян не удержался и катнул яблоко в другую часть кухни. Тихие щелчки, маленькая дверца, удар…
— Это всё Варя! Варя Ким! — запрыгала Унка на месте. Это её дом, а она настоящий изобретатель!
Поли и Лу, перепуганные и удивлённые одновременно, отчего-то захлопали в ладоши, словно всё это было театральным представлением. В тот вечер за ароматным чаем, сидя у камина, Унка рассказала родителям о Варе Ким.
Таисия Парфёнова — преподаватель облачной музыки. Она женщина с добротой в морщинах и творчеством в душе. Бывало, опаздывала на несколько школьных занятий, а приходя говорила: «Извините, заслушалась. Сегодня такой мелодичный ветер. Вы слышали?» А бывало, уходила за пением птиц в какую-нибудь даль. Дома она писала музыку, а в школе учила её любить и чувствовать.
— Знаете, облака отлично играют на арфе, — начала она занятие. —
Великий профессор Ривз создал невероятный по своей природе инструмент.
Таисия Парфёновна подошла к высокому предмету, на котором была накинута тёмная шёлковая ткань.
— Облачная арфа создает музыку исходя из формы и высоты облаков.
Класс затаил дыхание.
— Вы только подумайте, каждое облако звучит по-своему, —
она тихонько дёрнула за край ткани, которая соскользнула на пол.
Перед классом стоял огромный инструмент. Он чем-то напоминал скворечник. Круглое отверстие смотрело прямо на ребят. Что было внутри, оставалось только догадываться. Таисия Парфёновна улыбнулась, увидев восхищённые глаза мечтателей.
— В этот инструмент профессор Ривз установил дальномер, с помощью которого арфа получает информацию о форме и высоте облаков. Эта информация преобразуется в ноты, и мы с вами можем услышать облачную музыку. Всё очень просто.
— Фантастика! — шёпотом сказала Унка.
В кабинете музыки, как и в каждом классе, было огромное окно в небо. Таисия Парфёновна направила в него дальномер арфы, сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Из облачной арфы полилась объёмная и лёгкая музыка. Ноты перелетали с парт, на плечи ребят и вылетали в открытую настежь дверь. Унка тихонько раскачивалась из стороны в сторону. А потом она встала из-за парты на небольшой свободный пятачок и начала танцевать. Взмах руками, поворот, шаг, улыбка и притоп. Уна прикрыла глаза и не замечала, что вместе с ней начала танцевать Таисия Парфёновна, Кит, а затем и весь класс. Танцевал даже огромный неуклюжий Платон.
За спиной ребят послышались аплодисменты: — Вот это мечтатели подрастают! То, что нужно, — сказал директор школы, которого Унка увидела впервые.
Теперь было ясно, почему Кит, вылепив его из облака, добавил пятачок и хвост-завитушку. У директора Константина Ильментьева был бочонок-живот, маленькие глаза и курносый нос. Говорят, когда он смеялся, то немного похрюкивал. Дети его очень любили.
— Сегодня с утра за мной увязались два прекрасношёрстных облака в виде такс. Они так сильно виляли хвостами, что подняли ветер, домчавший меня на работу.
Дети захихикали.
— У меня для вас небольшое объявление, — продолжил директор. — В пятницу ваш класс идёт на экскурсию. На этот раз познакомимся с отделом архитектуры. Встречаемся у школы в девять утра, просьба не опаздывать.
«Вот бы взять с собой родителей», — думала Унка.
В оставшейся время ребята изучали историю создания облачной арфы и пытались различать звучание кучевых и слоистых облаков. Унка хотела, чтобы урок длился вечность, или даже две вечности.
После уроков Кит абсолютно честно заявил, что оставил в штабе куртку, без которой вечером будет холодно. Облака в этот день были громоздкими великанами, медленно плывущими над Клаудингом. Огромные панды, гигантские ботинки и необъятные барабаны бросали свои тени на улицы города, пряча от людей солнце. Ботинки спрашивали, не видел ли Кит проходящие ноги, барабаны интересовались, как ему музыка? Но Кит не отвечал, чтобы Унке было не обидно, ведь она всё ещё их не слышала. Он говорил с ней о школе и яблочном дне. Рассказывал, что мама выращивает самые красивые цветы, а папа работает в техническом обслуживании на фабрике.
Когда ребята дошли до Ункиного дома, Кит уже продрог до костей. Между дощечек забора было видно, что во дворе родители развели костёр, а это было сейчас очень кстати. Уна уговорила Кита зайти погреться и заметила, что он тоже умеет стесняться.
— А вот и юные мечтатели, — папа почему-то начал говорить, как взрослые Клаудинга. — А ты, стало быть, Никита?
Лу протянул свою руку (на которой, как заметил мальчик, тоже были часы).
— Можно просто Кит.
— Тогда мне
