Вася молча открыл рюкзак: хлеба там не было, а тряпка, в которой он был завернут, валялась рядом. Поспешно, словно боясь, что его перебьют, Миша залепетал:
— Я не брал его. Я…
Он умолк, встретив холодный презрительный взгляд Левы.
— Врешь! Ты съел!
— Не я…
Он только сейчас понял, какое тяжелое подозрение легло на него. Миша не знал, как ему оправдаться, как доказать, что он не виноват.
«А может, и взаправду я хлеб съел, — с ужасом подумал он. — Во сне, нечаянно…»
Нет! Миша хорошо помнил, что положил краюшку обратно в рюкзак. И больше не брал.
— Не я… — повторил он.
И тогда Лева, словно камень, бросил ему в лицо:
— Трус ты! Даже признаться не можешь.
Миша стоял оскорбленный, оплеванный. У него мелко тряслись губы, он еле сдерживал себя, чтобы не заплакать.
— Не брал я хлеб, ребята…
— Врешь! — закричал Лева.
— Не обижай человека, — остановил его Вася. — Не обижай, когда не знаешь!
Эта поддержка вызвала жалкую смущенную улыбку на Мишином лице. Он дрогнувшим голосом произнес:
— Не съел я, Василь, хлеб…
— Не съел, так и разговор кончим.
В это время подбежал Кузька. Он, повиливая хвостом, сунул голову в рюкзак, жадно обнюхал.
— Стой! — крикнул Вася. — А не Кузька ли нашкодил?
Вася присел над тем местом, где спал пес, и осторожно разгреб траву. На земле валялись крошки.
— Он! — твердо проговорил Вася.
— Утопить его, мерзавца? — крикнул Лева. — В болото!
И если бы не горячая просьба Миши, нашел бы корабельный пес Кузька свой бесчестный конец в болоте. Когда, получив несколько оплеух, он убежал в кусты, Лева, смущенно улыбаясь, то и дело поправляя очки, подошел к Мише:
— Извини… Сгоряча…
— Ничего… — так же смущенно бормотал Миша, а на сердце стало тепло-тепло.
— Собирайтесь, ребята, — сказал Вася. Он обернулся к Мише. — Домой решили идти, Михаил…
Миша стоял, опустив глаза.
— Не пойду назад… — глухо проговорил он. — Я слышал, как вы вчера у костра разговаривали. Я не слабый… Я только скучал по дому…
У Левы от удивления открылся рот. Он так и застыл, глядя на брата.
— Ты что, в самом деле не хочешь домой?
— Хочу. Но после похода…
— А не врешь?
— Вот еще! — улыбнулся Миша.
И эта улыбка, светлая и смущенная, смела все сомнения. Вася тоже заулыбался. Лева легонько стукнул Мишу по плечу:
— Молодец! — А потом снова хлопнул Мишу так, что тот лаже присел. — Молодец, Мишка!
Утро и так было солнечное, ясное, но ребятам показалось, что оно стало еще светлее и прекраснее.
Увидя, что путешественники повеселели, из кустов выскочил Кузька. Он громко лаял, прыгал возле ребят, стараясь загладить свою вину.
Отряд снова тронулся в путь. Ребята обогнули болото и вступили на его противоположный берег. Идти было легко. Все пришли к полному согласию, и это вселяло бодрость.
— Одного я не пойму, — вдруг заявил Лева, размашисто шагая за Васей, — как Кузька смог расстегнуть рюкзак?
— О чем ты?
— Да о хлебе. Как он ухитрился вытащить из рюкзака хлеб?
У Миши екнуло сердце. Теперь он все понял. Ну, конечно, он положил хлеб, а рюкзак не застегнул. Кузьке не составило никакого труда достать хлеб и съесть его. Но Миша промолчал. Так он и сохранил навсегда в тайне поступок, совершенный в момент слабости.
По краю болота снова стали попадаться густые заросли влаголюбивых растений. То здесь, то там являлся ежевичник. Лева не мог пройти мимо. Он заскочил в ягодник, и тут же раздался его голос:
— Ребята, сюда!
Миша и Вася бросились к Леве, взглянули и оторопели: кусты ежевичника были черны от крупных ягод. Никому из них еще не приходилось видеть столько ежевики. Забыв обо всем на свете, ребята набросились на эту вкусную кисло-сладкую ягоду. Наелись ее до отвала и стали собирать в котелок, шляпу, бескозырку.
Солнце палило все сильнее. Жара утомляла ребят, но они шли и шли. У Миши заныли ноги. Он было заохал по старой привычке, однако сразу осекся.
— Смотрите, смотрите! — вдруг раздался возглас Левы.
Вася и Миша оглянулись. Над болотом шла битва. На вылетевшую из середины болота утку, как молния, налетел стремительный ястреб. Утка с криком заметалась из стороны в сторону, но хищник висел над ней. Издав еще один крик, совсем не похожий на кряканье, утка, обезумев от смертельной опасности, ринулась вниз, к спасительному болоту. Но в это мгновение когти ястреба впились в ее спину. Он ударил утку по голове своим железным клювом, рванул шею. На болото, кружась, посыпались перья.
Ястреб со своей добычей медленно развернулся и полетел прямо на ребят, не заметив их среди кустов. Летел низко: утка была тяжелая.
Миша выдернул из кармана рогатку, но Вася опередил его. Схватил попавший под руку сучок и, когда хищник оказался над ребятами, с силой швырнул его вверх. Ястреб испугался, шарахнулся в сторону и выпустил из когтей жертву. Утка упала. Ребята подняли ее.
— Как он ее… — произнес Лева, рассматривая убитую птицу.
— И спасибо ему! На обед жаркое приготовим.
— Все у тебя к месту, капитан, — засмеялся Лева. Чем дальше ребята шли, тем беспокойней становился Вася. Он то и дело поглядывал назад.
— Не видать что-то нашей сосны с флагом.
— А ты смотри лучше…
Прошли дальше — ориентира все не было. Небо начало хмуриться. Откуда и когда наползли тучи, никто не заметил. Теперь они уже медленно подбирались к солнцу, готовые вот-вот закрыть его.
— Я, пожалуй, вернусь назад, — сказал Вася. — Посмотрю, может, не заметили сосну.
Лева и Миша медленно продвигались вперед, внимательно рассматривая деревья на том краю болота. Но как они ни напрягали зрение, однобокой сосны с белой тряпкой найти не могли. У Левы заслезились глаза.
А тучи уже закрыли солнце. Все вокруг потускнело, поблекло.
— Сейчас не найдешь ее, — протирая очки, проговорил Лева. — Придется тут и сидеть.
В это время издали донесся крик:
— Сюда-а!
Ребята бросились на зов. Лева еще издали спросил:
— Нашел?
— Нашел! — Вася указал пальцем. — Вон она стоит.
Нужно было иметь острое зрение, чтобы увидеть отсюда сосну с маленькой белой тряпочкой. Когда ребята забрасывали свой вымпел, им казалось, что дерево очень приметное. Однако, отсюда, с противоположного берега, сосна была такой, как сотни других.
Вася вынул из кармана компас, встал строго против сосны с вымпелом и наметил ближайший ориентир на тридцатом градусе.
Надвигался дождь. По верхушкам деревьев пробежал легкий пригрозовой ветерок, и на минуту затих. Потом, словно вырвавшись из пут, он затормошил ветви еще сильнее, и уже, не утихая, стал носиться над бором. Деревья зашумели, заскрипели.
Места, по которым сейчас пробивались путешественники, были особенно глухими. Перед ребятами то и дело возникали огромные завалы, густые заросли из молодых сосенок. Было темно, сыро, пахло прелью. Казалось, здесь никогда не ступала нога человека: Даже птицы, и те редко залетали сюда: их веселого пения почти не было слышно. Ребята приумолкли, насторожились.
— Ну и урочище, — прошептал Лева.
Миша, который шел в стороне от ребят, воскликнул:
— Что это?
И нагнулся, пытаясь что-то поднять.
Ребята увидели торчащую из земли металлическую трубу небольшого диаметра. Стенки были изъедены ржавчиной до дыр.
— Труба?! — удивленно протянул Вася. — Как она сюда попала?
Лева пожал плечами, но тут же, осененный неожиданной мыслью, хлопнул себя по лбу:
— Здесь были партизаны! Это они принесли сюда трубу. Мы идем правильно!
Вася взял лопату.
— Давай-ка посмотрим, что за штука.
Пришлось вырыть довольно глубокую яму, прежде чем удалось вытащить находку. Она была очень странной. На середине торчали погнившие дощечки. Они шли вдоль трубы и были стянуты в четырех местах толстыми железными обручами.
— Знаете, что это? Ствол от пушки! — догадался Лева.
— Ну да… — недоверчиво взглянул на него Вася.
— Честное слово! Я такую пушку в Барнауле, в музее, видал. Партизаны их сами делали. Они были на колесах, как настоящие.
Ребята с любопытством рассматривали старинное партизанское орудие.
— Здесь даже затвор есть, — произнес Миша, указывая на утолщенный конец ствола. Лева поправил его:
— Не затвор, а замок.
— Ну, замок… Наверное, стреляла.
— А как же! Партизаны этими пушками, знаешь, сколько беляков побили! Не смотрите, что на вид она такая неказистая.
Лева наломал хвои, старательно очистил со ствола налипшую землю.
Начал накрапывать дождь. Ребята стали торопливо собираться. Лева молча взвалил на плечо ствол.
— Куда ты его?
— Как куда? С собой.
— Оставь, Лев. Тяжело ведь.
