— Да ты понимаешь, что говоришь? — вспылил высокий.
— Понимаю, Костик, очень даже хорошо понимаю… Ты сегодня встретил старого знакомого, и эта встреча несколько вывела тебя из равновесия. Ничего, старик, отдохнешь, выпьешь валерьяновых капель и снова будешь в форме. Эха-ха… Поспешность — злейший враг человека…
— Черт! А я говорю — ничего ты не понимаешь. Вот если бы ты, Рачковский, сам наткнулся на этого проклятого… как его… священника, что ли. Небось другое запел бы.
— Ничего бы я не запел, — хладнокровно отвечал Рачковский. — Во-первых, многое забывается…
— Многое, да не всё.
— Многое, Костик, многое!.. — Говоривший зевнул. — Мой совет: во-первых, продолжай спокойно трудиться. Вперед не выскакивай, но и пасовать особенно нечего. Что же касается священника…
— Да, вот именно, — буркнул Костик.
— Что же, посмотрим. Мог он и не узнать тебя, мог и не заметить. Поглядывай на всякий случай… Впрочем, я еще подумаю. Так или иначе, завтра у тебя выходной, и нам с тобой предстоит рейс в Сосновку. Выспаться надо, любезный, выспаться. Советую… Сон, говорят, сладчайший дар аллаха.
— А я бы лучше на станцию… — заворчал тот, кого собеседник называл Костиком. — Тогда пропала Одигитрия. Другого такого случая сто лет ждать…
Оба — слышно было — поднялись со скамьи, направились к крыльцу. Поднимаясь по ступенькам, высокий, видно, споткнулся: он громко выругался.
— И вечно ты, Костик, так, — зевая, сказал второй. — Человек не знает, где споткнется, но должен предполагать. Осторожность, но спокойствие, вот как, дитя мое…
«Дитя» проворчало что-то в ответ, потом мелькнула полоска света, дверь захлопнулась, и стало тихо.
— Чего это они? — зашептал Димка. — Не поладили, что ли?
— Может, научный спор… Одигитрия какая-то. Непонятно.
— И эта самая Одигитрия пропадет, если они не поедут в Сосновку.
— Может, знакомая? Одигитрия-то? Имя просто такое?
— А священник при чем тут? Я точно слышал про священника.
— И я. Знаешь, Вадим, мне кажется, что здесь какая-то тайна. Длинный боится священника, а который главнее, тот все время его успокаивал.
— Рачковский.
— Ага… А может, это все нам показалось? В темноте-то любой разговор каким-то не таким кажется.
— Каким это не таким?
— Эх, не понимаешь! Вот, например, я в школе тебя окликну: «Эй, стой!» Ты и ничего, стоишь себе, ждешь. Ну, а если ночью? Идешь ты, а кругом темнота, жуть. И вдруг: «Эй, стой!»
— Ясное дело, — сказал Димка. — Убегу. Или поскорее спрячусь.
— То-то и оно. Может, дядьки болтали просто так, по делу. А мы уж и обрадовались: тайна.
Оба дружно засмеялись.
— Ну, я побегу, — заторопился Димка. — Спокойной ночи. Завтра увидимся!
Димка убежал.
После ужина Михаил вышел во двор почистить зубы на ночь — мать уже привесила умывальник к изгороди; она каждую весну умывальник во двор выносит: как снег стает, так и умываются все во дворе.
За изгородью кто-то ходил. Не переставая чистить зубы, Мишка пригляделся: Настя. Собаке поесть вынесла. Заметила Мишку, подошла, спросила из-за плетня:
— Мишк! Куда это он повел Каролину-то?
От неожиданности Мишка чуть зубную щетку не проглотил.
— Какую Каролину? Кто?
— Кто! Братец твой, кто же еще.
С трудом до Мишки дошло, что Каролина — это и есть взрослое Линино имя. Вот как, оказывается, ее звать: Каролина.
— А-а… Они в кино пошли. А что?
— Ничего, — сумрачно ответила Настя и отошла от изгороди.
Мишка отвязал своего Барбоса, чтобы свободно побегал по двору, а сам отправился спать. Будильник поставил на шесть часов: решил утром как следует повторить географию. В тот день должен быть опрос, а Мишка об этом опросе только что вспомнил. И то случайно: подумалось вдруг про ту самую Сосновку, ехать в которую собрались соседи-ученые. Интересно, в какой стороне расположена Сосновка относительно Городца? Южнее она Городца или севернее? Слыхал он, что до Сосновки около тридцати километров и что ехать сначала надо на автобусе, а потом идти пешком.
А в какую сторону?.. Тут-то и вспомнилась география и этот самый опрос. Николай Семенович — он спуску не даст. К тому же Николай Семенович завуч. Шутки с ним плохи! Даже не двойку поставить может, а просто кол. Сиди тогда все лето, учи географию, на дополнительные занятия ходи… И плакали тогда раскопки, и подземный ход, и все другие удовольствия. Как это он мог забыть про опрос?
Мишка так забеспокоился, что проснулся гораздо раньше будильника. На дворе было сыро, стоял туман.
Никогда еще ему так не хотелось спать, как в это раннее пасмурное утро. Залечь бы сейчас обратно в теплую постель, накрыться бы с головой да и всхрапнуть этак часиков до десяти! Но об этом нечего и думать. Нарочно, чтобы отогнать все мысли о теплой постели, Мишка выбежал во двор в одной майке и трусах. Ух и студено же! Земля холодная, будто подмороженная. Но, в конце концов, надо же закаляться!.. Прыжками добрался до изгороди, забрякал умывальником. Вот так водичка — лед! Кое-как умылся — и обратно, в дом.
С холоду половики в комнате показались нагретыми, а воздух — душным. Ну и натопили же вчера… И как только он спал в такой духотище!
Распахнул окно и сел учить географию. В доме осторожно заскрипела дверь — проснулась бабушка. Слышно было, как она о чем-то разговаривает с матерью, ходит по кухне, а вот и на крыльцо вышла и с кем-то там здоровается…
Мишка зажал было уши ладонями, чтобы не отвлекаться, но случайно взглянул в окошко и увидел: мимо палисадника двигались оба ученых. У высокого, который шел сзади, на спине был рюкзак. Тот, что пониже, шел налегке, засунув руки в карманы короткого плаща. Бабушка стояла у калитки, разговаривала с учеными.
— Куда это спозаранку? Спали бы еще, вон холодина-то.
— На рыбалку, бабушка, на рыбалку, — ответил тот, что пониже. — Кто рано встает, тому бог подает!
— Ну, подай вам бог, — напутствовала бабушка.
Она постояла немного еще, потом захватила ведро и направилась к колодцу.
Мишка понял, что бабушка нарочно ждала, когда ученые пройдут мимо. Это чтобы с пустым ведром им дорогу не пересекать. Он усмехнулся. Суеверие! Как с полными ведрами, так пересекай сколько угодно, а с пустыми нельзя: к неудаче. Неудача тем, кому дорогу перешли. Ну и суеверие же!.. Мишке вдруг пришла в голову мысль, что водопровод нужен всем не только из-за воды, а еще потому, что будет одним суеверием меньше! Действительно, раз в каждом доме будет водопровод, кому же захочется по городу с полными ведрами разгуливать. Ну, а раз так, то и про суеверие забудут!..
Он подошел к окну, выглянул: бабушка уже возвращалась с ведром. И вот ведь какая: еще с вечера Олег натаскал полную бочку, так нет, умываться бабушка любит обязательно свежей водой, только что из колодца! Всю жизнь так умывалась, привыкла. И чтобы самая чистая вода была, всегда вставала раньше всех.
— Бабусь! — крикнул Мишка. — Что же мне-то не сказала? Принес бы.
— А ты разве не спишь? — удивилась бабушка. — Я думала, спишь. Что-то сегодня все бессонные: мать спозаранку проснулась, жилица Линочка встала уже, волосы моет… Гляжу вон — те-то на рыбалку ушли. — Она кивнула в сторону удаляющихся ученых. — Только Олег наш угрелся, спит себе. Пускай спит.
Высунулся Мишка из окна как можно дальше, поглядел вслед уходящим, и вдруг ему припомнился весь вчерашний разговор. Ух ты! На рыбалку пошли. А удочки? Удочки-то где? И чего врать: «на рыбалку». Ведь они в Сосновку поехали. Выручать эту самую… Одигитрию. Эх, как врут… А еще ученые!
Впрочем, может, это им заодно: быстренько Одигитрию выручат, а потом срежут удочки, наладят спиннинг, и — вместе с Одигитрией — на Тесьму! Река в том месте широкая, быстрая. Красота!
Вздохнул Мишка: представилась река, желтый песочек на берегу, удочка… Заткнул снова уши ладонями, принялся зубрить «Природные условия Восточно-Европейской низменности». Занимался долго, едва в школу не опоздал.
Оказалось, можно бы сегодня и не учить, можно бы выспаться как следует, потому что Николай Семенович спросить Мишку не успел. Вместо этого он после звонка подозвал Михаила к себе и сказал:
— Ну, Анкудинов, в последнее время ты заметно выправился. По всем предметам лучше учишься. Молодец, взялся за ум. — Николай Семенович перелистал классный журнал: — Ну что же, ты у меня уже несколько раз с места отвечал… Так и быть, перевожу тебя с тройкой. Надеюсь, ты оправдаешь в следующем классе мое, так сказать, доверие.
— Оправдаю! Честное слово! — обрадовался Мишка и от радости так громко все это сказал, что ребята, толпившиеся у стола, засмеялись, а Вадим испуганно дернул друга за пиджак. Потом все выбежали на перемену.
— Ты чего раскричался-то? — спросил в коридоре Димка. — Так заорал, что сразу видно — обрадовался. А что, если бы Николай Семенович подумал: «Ну, этот ничего не знает, слишком уж обрадовался. Пожалуй, спрошу-ка его, проверю на всякий случай».
