Дома появление Коли в скаутском костюме встретили по-разному. Отец, критически осмотрев сына, коротко заметил:
— С паршивой собаки хоть шерсти клок. Будет в чем осенью в школу ходить!
Меньшие братья с благоговением глядели на ослепительный наряд старшего брата.
Только Наташа укоризненно смотрела на Колю. Улучив минуту, она остановила его и сказала:
— Как же это, Коля? Что теперь ребята скажут? Ведь это… это все равно, что… все равно, что измена!
— Ну, сказала тоже! Измена! — Коля принужденно засмеялся и отошел.
Первый раз за свою жизнь Коля Воробьев ходил летом в ботинках. Добротные, на толстой подошве, они жгли его непривычные к такой обуви ноги. Были теперь у Коли и новые штаны, и рубашка, и пилотка-пирожок на голове.
Вначале все эти обновы так радовали Колю, что он мало обращал внимания на укоризненные взгляды Наташи и на ехидных мальчишек, которые кричали при встрече:
— Молодой человек, отгадайте загадку: «Голова чужая, кожа не своя…»
А кто-нибудь отвечал:
— Конечно, скаут: пилотка итальянская, одежда американская.
…В августе Колю взяли в скаутские лагери на Русский остров. Во время экскурсии в старый форт на берегу моря Коля увидел знакомый катер и черных от загара Левку и Суна. Они разжигали костер на берегу. Возле них вертелась рыжая собака.
— Ишь, пса завели… — с завистью прошептал Коля.
С этого дня Коля загрустил. Улучив минуту, он поднимался на ближнюю сопку и подолгу смотрел на «Орла». Казалось, что катер дремлет в тихой заводи. Как в эти минуты Коле хотелось снова очутиться в своей старой одежде и вместе с Левкой и Суном ловить рыбу, купаться или, лежа на горячем песке, мечтать вслух о разных разностях!..
Сегодня Коля дежурил. Уже горнисты проиграли отбой. В палатках потушили фонари, и весь лагерь потонул в голубом сумраке. Коля ходил по скрипучему песку между рядами палаток. Кое-где еще не спали, раздавались приглушенные голоса и смех. В одной палатке говорили особенно громко. Спорили Корецкий и Попов — сын фельдшера из городской больницы.
— А если нечестно? — сказал Попов.
Корецкий засмеялся:
— Что значит нечестно! Мистер Вилка говорит, это понятие только для девочек. Конечно, брать чужое нельзя, а насчет другого — кто сильней, тот и прав… и все может…
— Значит, когда мы с тобой боролись по всем правилам, а ты мне дал подножку, это тоже честно?
— Мистер Вилка говорит, что правила придумали слабые личности. Сильная личность — сама себе правило, — Корецкий захохотал.
— Теперь я тебе штуку подстрою. Погоди!
— Ну, уж ты и в самом деле, — испугался Корецкий. — Между друзьями иногда можно и по правилам, если договориться. Хочешь, будем вместе закалять волю?
— Как это?
— По-разному можно. Но главное, чтобы ничего не бояться, быть настоящим мужчиной. Мы тут одну штуку придумали. Сразу будет видно, кто настоящий парень, а кто тряпка.
На дорожке послышались шаркающие шаги, и на сероватом боку палатки показался темный силуэт, похожий на деда мороза.
Это был сторож гимназии. Его взяли на лето в лагерь возить воду на кухню и караулить вельбот.
— Не разговаривать! — строго сказал Коля.
Спорщики притихли.
— Добрый вечер, Иван Андреевич, — приветствовал Коля старика.
— А, скаут по несчастью! Все маешься? — Старик остановился.
— Маюсь, Иван Андреевич, — признался Коля.
— Что же не убежишь?
— Убежал бы давно, да отец… Потом они костюм дали…
— Они, брат, на эти костюмы и ловят вашего брата.
Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу и продолжал, часто покашливая:
— Здорово они здесь вас, рабочих ребят, портят. С виду все как полагается: и порядок, и чистота, и учат, даже «закон божий» есть, а приглядишься — совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а этот лопоухий…
— Корецкий?
— Нет, тот, что с ним все ходит…
— Гольденштедт?
— Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель ваш, смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю, что не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат ты мой, хитрая политика! Ну ладно… Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.
«Вот старый, так и уедает, — подумал Коля, провожая взглядом таявшую в темноте фигуру сторожа. — Ему-то хорошо рассуждать!»
Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.
«А что, если сходить к нему?» — И Коля до самого конца дежурства представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет, что он совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и Суна пригласит записаться временно в скауты.
Коля старался оправдать себя. И, как всякому человеку, когда он настойчиво хочет найти оправдание своим дурным поступкам, Коле стало казаться, что он действительно не совершил никакой измены по отношению к ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил бы так же на его месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил ему: «Нет, ты изменил, нет, ты изменил».
КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ
— Ну, теперь, кажется, все, — сказал Левка, ставя ведерко с краской на палубу «Орла». — Пошли, Сун, посмотрим издалека.
Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.
Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.
Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.
— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.
— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.
Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.
— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?
— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.
— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?
— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..
— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.
— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.
Левка огорченно махнул рукой.
— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…
— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.
Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:
— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?
Сун покачал головой:
— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.
— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.
На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:
— Что же это такое?
— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.
Максим Петрович на этот раз не нашелся, что возразить, а лишь укоризненно посмотрел на ребят.
На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее расположение духа. Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.
— Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном корабле.
Мальчики встали по команде «смирно» и крикнули «ура».
— Так, а теперь приказ для верхней команды. Желтую полосу на борту закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.
Левка помрачнел и хмуро произнес:
— Ладно уж, покрасим…
После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике, с болью в сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.
— Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, — сказал Левка и посмотрел на Суна.
— Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое же судно и еще лучше его покрасим.
— Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть. А как назовем?
