— Поезжай, дорогой Сергей Андреевич, только достань. Благодарность будет от всего завода.
— Поеду и, думаю, достану…
Заблоцкий был уверен в успехе своей «командировки», тем более, что ехать никуда не надо. Все, что он искал, было рядом, над яром.
Инженер часто гулял здесь. Следил за садом, в котором было зарыто теперь уже его богатство. Временами он видел в беседке Зинаиду Антоновну, которую когда-то обманул и покинул. Если бы они оставались дружны, было бы все просто. Но придешь к ее брату — непременно встретишься с обиженной Зинаидой Антоновной. А этого он не хотел.
Вывезти ящики также нелегко. Нужны землекопы, транспорт, как и тогда, много лет назад, когда закапывал. Как ни старайся, тихо такую работу не сделаешь. Услышат, всполошатся, поднимут шум, прибегут соседи да еще вмешается милиция, тогда все пропало.
И вот он думал, искал. В конце концов выбрал себе в помощники Жорку. Побывал даже в его доме, вроде так, чтобы поинтересоваться, как живет молодой рабочий. Определил — от огорода Жорки до закопанных ящиков метров триста. Даже есть дыра в заборе. За осеннюю длинную ночь вдвоем можно будет выкопать ящики и перенести их в Жоркин сарай. Могла помешать только больная Жоркина мать. Заблоцкий «позаботился» о ней — устроил в больницу. И Жорку он не обошел своей заботой. Начал его похваливать, давал возможность побольше заработать. Незаметно, чтобы это никому не бросилось в глаза, подкупал и сбивал с пути парня. А тот задирал нос и возомнил из себя бог весть какого специалиста!
Пришло время, когда, по расчетам Заблоцкого, можно было осуществить задуманное. «Перенесем к Жорке в сарай ящики. Потом командировка в Москву и — пожалуйста, товарищ директор, вот привез кое-что. Еле достал. Вторая командировка в Ленинград — опять же раздобыл кое-что. Пожалуйста! И так далее… Постепенно начнут работать все станки. Директор доволен. Ну и, разумеется, благодарность. Жорка едет с ним в командировку. Как же, нужен помощник: не будет же инженер грузить детали. И никто не знает, откуда все это грузится, даже Лида, жена. Она секретарша у самого товарища Браткова. Помогает директору приобрести эрудицию, пополнить знания. Дуреха, зачем это ей? Написала свои бумажки — и все. Сознательная стала. Впрочем, она и тогда, до революции, сочувствовала рабочим. Помогала им отстаивать свои интересы. Бывает же, находит такое затмение на интеллигента. А сколько Заблоцкий с ней когда-то спорил: «Разве тебе, Лида, плохо? Мы живем, можем наслаждаться жизнью. А кто нам это дает? Хозяин, господин Грюнберг уважает меня и тебя. Чего нам больше надо?» Жена возражала: «Ты только о себе думаешь». «А о ком я должен думать: о токаре Сенкевиче, который наплодил около десятка детей? Наплодил — и пусть их растит!» Состраданием к людям Заблоцкий никогда не отличался. После революции, когда сбежал его хозяин, он издевался над женой: «Ну, и чего ты добилась? Вместо образованного хозяина Грюнберга теперь полуграмотный токарь Братков. И завод работает, как чахоточный дышит…» «Да, заводу тяжело, — отвечала она. — Но кто из механизмов повывинчивал сложнейшие детали? Кто обрек на мучение многих рабочих?» — возмущалась Лидия Васильевна.
«Так я тебе и отвечу», — возражал ей в мыслях Заблоцкий. Двойственное чувство было у него к жене: он и любил ее и ненавидел. Сам Заблоцкий вышел из семьи мелкого торговца. С великим трудом добился образования. Он ненавидел некоторых выходцев из состоятельных семей. Они все имели и… бунтовали. Чего спрашивается: ведь все имеют! Вот уж он, после того как получил диплом инженера и должность у Грюнберга — больше ничего не хотел. Одного только: служить ему, умножать его прибыль, от которой и ему что-то перепадало! А жена — дочь состоятельных родителей — бунтовала. Против кого? Против тех, кто обеспечил ей жизнь. «Ты находишь в этом благо: видеть несчастных и радоваться своим счастьем. Нет, Серж, — это не благо, а пытка…» И все же она нравилась ему. «Я мелочен, конечно, — признавался он иногда самому себе. — Она великодушна. Но быть такой, как она, я не могу». Да, он любил поначалу Зинаиду Антоновну. И это было искренне. Но потом, поразмыслив, решил: секретарша Грюнберга, Лидия Васильевна, может сделать больше для его карьеры, чем дочь врача. И он «полюбил» секретаршу хозяина. Теперь она — секретарша Браткова. Следовательно, она и сейчас нужна ему.
Заблоцкий идет по заводу. Вокруг все грохочет. Нужно поговорить с Жоркой. Но его почему-то нет на рабочем месте.
— Вот он с Касьяновым стоит! — кивает в сторону молодой токарь.
«Работу проводит — комсомолец», — со злобой подумал о Касьянове инженер.
— Жора, на рабочее место! — подойдя, приказывает Заблоцкий. В конце концов он тут командует, а не Касьянов. Пусть это почувствует и Жорка. — Я не против политработы, товарищ Касьянов, но, извините, не в рабочее время. Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина, — как говорил товарищ Ленин…
— Извините, Сергей Андреевич…
— Ничего, — снисходительно прощает инженер. — Но о дисциплине молодежи следует напоминать.
— Как раз об этом и шел разговор. В комсомол собирается Жора вступать, — объясняет Касьянов, возвращаясь к своему станку. Станок его работал, и он отошел на десять минут, пока точится деталь.
— В комсомол! Растет парень. Будет с него толк, но не мешает еще хорошенько наждачком почистить.
Касьянов улыбается. «Тебя тем более», — думает он. Не очень-то он верит этому Заблоцкому. Знают рабочие, что это за птица. При Грюнберге он «показал» бы им комсомол. А сейчас вон даже Ленина цитирует…
Инженер тем временем идет дальше. Сегодня, конечно, с Жоркой разговаривать не следует. Заблоцкий — хороший психолог.
И тут, и там стоят без движения станки. Их давно собрали, почистили, установили на место, но деталей не хватило…
Заблоцкий подходит к каждому станку, рассматривает и что-то записывает. Пусть видят рабочие: инженер Заблоцкий обеспокоен тем, что станки молчат. За исправленным станком стоит Антон Сенкевич. Он поставив деталь на обточку, обращается к инженеру:
— Повыворачивали же какие-то гады детали. Такие станки — и стоят…
У Заблоцкого мурашки забегали по спине. Он покосился на токаря.
— Гад, конечно, как еще назвать того… э… э… — подлаживается Заблоцкий. — А станки заграничные. Где теперь найдешь к ним детали? Однако попробуем, поедем искать. — А сам подумал: «При старых порядках я показал бы тебе гада».
Кто-то кричит из будки мастера:
— Инженер Заблоцкий, к телефону!
— Иду, иду…
Заблоцкий проходит возле Жорки. Тот старательно работает напильником.
— Вот это порядок! — похлопал он парня по плечу. В будке уборщица показывает на трубку:
— Директор… Заблоцкий берет трубку:
— Слушаю…
— Так как там с командировкой? Пора ехать.
— Проверяю еще раз станки, измеряю, подсчитываю. Надо, чтобы все было точно. Это же техника. Привезешь детали, а они — не подойдут. Денежки-то государственные…
Умеет инженер Заблоцкий себя показать: дескать, вот как он предан заводу.
— Понятно, Сергей Андреевич. А все же, когда? Вы же знаете, у нас заказ…
— Завтра вам доложу.
— Ну хорошо. Ага, еще. С Борковским поедете?
— Да. Парень он молодой, смекалистый…
— Завтра вас жду.
Заблоцкий повесил трубку, постоял немного, подумал.
— Позовите-ка мне Борковского, — приказал он уборщице.
— А кто такой Борковский?
— Ну, Жорка…
— А-а… Жорка! Минуточку.
Пригласив парня сесть, Заблоцкий сказал:
— Директор посылает меня в служебную, очень важную командировку — Москва, Ленинград, Нижний Новгород… Я попросил его командировать тебя со мной. Помогать будешь… Директор одобрил мою просьбу. Так что едем, Жора, вместе.
— Спасибо, — обрадовался парень.
— Давай теперь, — Заблоцкий встал, закрыл двери будки, чтобы было потише, — подумаем, как будем выполнять поручение директора.
После разговора с братом Зинаида Антоновна потеряла покой. Работа в саду теперь не приносила ей радости. Она любила свой сад, любила трудиться в нем. Но вот раскрылось преступление, и радости как не бывало.
Завтра придет Леша пилить яблоню, надо открыть ему тайну кованых ящиков и попросить, чтобы его отец передал детали заводу. Придут, заберут то, что им принадлежит — и можно будет вздохнуть с облегчением.
Только сделать все так, чтобы брат не знал. Леопольд Антонович такого ей никогда не простит. А ссора с братом может привести к разладу, и тогда Зинаида Антоновна потеряет все, ради чего жила все эти годы, — семью брата, которого любила и которому отдала всю свою молодость.
Если бы сбылось все, о чем нашептывал ей на ухо в беседке еще до революции Сергей Заблоцкий, а она, молодая и доверчивая, слушала его, трепеща от радости, жизнь ее сложилась бы иначе. Она бы не зависела от брата.
