— Ну, если это по пьесе в спектакле, тогда другое дело…
— Погоди, Аннушка, — наконец заговорил отец. — Театр — великое искусство, не шуточная игра. Нельзя сравнивать разные вещи… — И, повернувшись к дочери: — У тебя музыка, и терять время попусту — не разрешаю.
Снимая пальто, Лешка услышал голос матери, доносившийся из кухни:
— Нечем кормить, Менделька. Сено дорогое. Дочь приехала, надо справить ей обнову. Студентка же!
— Я вам, Антониха, продам Маргариту так, как никто не продаст. Уж в этом вы можете не сомневаться.
— И жалко мне ее. Кормила она нас в самые тяжелые годы. Это еще матери-покойницы корова. И дом ее. У нас не было ни кола, ни двора. Мать хотела, чтобы я вышла за богатого. И был такой жених. А я полюбила Антона и ушла к нему. Мать моя, женщина властная, сказала, чтоб ноги моей не было в ее доме. Все: и дом, и постройки, и огород отписала брату. А когда война началась, брата на войну взяли. Погиб, бедняга. Жена его с двумя детишками тоже не поладила со свекровью, уехала к своим в деревню. Там все же легче, чем в городе. И осталась мать одна. Стала просить-молить меня: вернись, дочка. Посоветовались мы с Антоном, хоть не люб он теще — вернулись…
— А муж ее, матери вашей?
— Бросил он ее. Еще девчонкой я была. Влюбился в Юстыну, тетку мою, сестру матери, все бросил и уехал с ней в Америку. Меня хотел забрать, а брата ей оставить. Пожалела я мать. Не поехала. Свой дом родной дороже. Но тоже потом ушла…
Лешка слушал, затаив дыхание. Так вот что происходило на этом дворе, по которому он бегает, не задумываясь: отсюда ушел на фронт его дядя Володя и погиб на войне. Отсюда уехал далеко в Америку, может быть, скитается в поисках работы… его дед.
— Да что это я, — вдруг спохватилась мать, — начала с коровы и во куда заехала. Да, коровка была хорошая. С телушки я ее растила… Состарилась уже. Антон давно говорил — пора ее продать. Да разве ж он сумеет!
— Не говори мне про Антона. Он токарь. А я меняю шило на мыло. Свое возьму, а чужого мне не надо.
— Так и я прошу, Менделька, помоги…
Лешке все стало ясно. Он вздохнул: жаль Маргариту. Вошел в комнату. Янка с открытой книгой в руке, глядя в потолок, учил стихотворение:
Не сядзiцца ў хаце
Хлопчыку малому,
Клiча яго рэчка,
Цягнуць caнкi з дому.
— Мамачка, галубка,—
Просiць ён так мiла…
— Не бубни, как пономарь, — прерывает его Янина. — Разве ты так просишь маму, когда хочешь погулять? Представь, что это не какой-то маленький мальчик, а ты.
— Я не маленький, — сердито отвечает Янка.
— Тогда вспомни, когда был маленьким.
— А я хочу быть большим.
— Вырастешь еще. Лешка подошел к ним:
— Маргариту решили продать?
— А зачем она нам! — одобрил решение матери Янка. — Летом можно будет побегать. А то ходи за ее хвостом…
Не сядзiцца ў хаце
Хлопчыку пабегаць…
— Где тата?
— Еще на работе. Мама волнуется. Никогда он так не опаздывал… — сказала, подняв голову от книжки, Янина.
— Мамачка, галубка,
Не сядзiцца ў хаце…—
зубрит Янка.
— А знаешь, Янина, завтра я иду на комсомольское собрание на завод! — похвалился Лешка.
— Ты же еще пионер.
— Приглашают…
Янка повторял стих уже совсем сердито:
Не сядзiцца ў мамкi
Хлопчыку малому,
Клiчуць яго санкi,
Цягне рэчку з дому…
— Да хватит вам, не мешайте! Запутался совсем. Завтра из-за вас учительница поставит двойку, тогда «мамачка, галубка» оттаскает за уши, а татка еще поддаст… А вот и он идет…
В сенях раздались шаги. Вошел отец.
— Ну, ребятки, сегодня у нас на заводе большое событие!
Из кухни прибежала мать, присмотрелась:
— Не выпил ли ты, батька?
— Новый цех пустили. Гудят станки. Многие рабочие завтра получат работу!
Отец сел на диван. Только теперь все заметили, как он устал.
— Иди умойся, Антось. Я тебе теплой воды налью в таз.
— Скажи ты мне, Антон, — спросил Мендель, — а что, эти станки раньше нельзя было пустить?
Глаза отца сверкнули гневом:
— Один гад, инженер, столько лет припрятывал в земле главные детали! Панский лизун, торгаш проклятый… не про тебя, Мендель, говорю.
— А что я, какой из меня торгаш! Дадут работу — брошу торговлю. Сколько я имею с того? Одни мозоли…
— А тот тысячи хотел хапнуть.
— Поймали его?
— Поймают еще.
— Ну, идите, Антось, Леша, есть, — позвала мать.
— Так я завтра приду, — сказал Мендель. — Все будет сделано. Не подведу. Будьте здоровы.
Отец тяжело поднялся с дивана, посмотрел на Лешку:
— Касьянов мне рассказал про тебя. Молодец, сынок, — притянул он к себе Лешку.
Рабочая куртка отца пахла металлической стружкой.
В субботу утром Заблоцкий с Жоркой возвращались из Москвы.
Заблоцкий полностью завершил алиби. У главного инженера, который оказался его однокашником, выпросил кое-какие части для станков. «А вдруг так случится — Братков позвонит на завод, поблагодарит за детали, а те глаза выпялят: за какие детали?» Заблоцкий знает, как иногда случается. И квитанции нужны. Правда, его однокашник махнул рукой: «Брось ты с оплатой! Выпишем пропуск на вынос — и все». Заблоцкий ни в какую: «Пусть по закону».
Потом Жорка забросил на плечи эти запасные части и сдал в багаж. Их можно было бы взять с собой в вагон, но Заблоцкому были нужны багажные квитанции. Теперь там, где стояла цифра 20 кг, можно будет поставить 2000, где 10 рублей — 1000.
Они вышли из вокзала. Ехать к Жорке было рановато. Следовало погодить денек-другой, пока «придет багаж». Под эту квитанцию доставить и запчасти из Жоркиного сарая.
— Извозчик! — крикнул Заблоцкий.
К заводу подкатили с шиком. Сразу же направились к директору.
— И ты со мной, — велел Заблоцкий, заметив, что Жорка намерен остаться в коридоре. — Вместе ездили, вместе и докладывать будем.
В приемной инженер хотел поцеловать жену, которая, как всегда, сидела за машинкой. Лидия Васильевна отмахнулась:
— После, Серж…
— Ты что, не рада моему приезду?
— Почему же. Очень хорошо, что приехал… Но здесь не место для семейных нежностей. Иди, тебя ждут…
В приемной были люди. Этим и объяснил Заблоцкий сдержанность жены при встрече. «Вот когда узнает, с каким багажом он вернулся, — на шею бросится…»
К директору Заблоцкий вошел с поднятой головой. В кабинете сидел какой-то худощавый незнакомый человек. Его проницательный взгляд несколько смутил Заблоцкого, но, чувствуя себя победителем, он бодро отрапортовал:
— Командировка, Иван Владимирович, закончилась успешно. Даже сам не ожидал таких результатов. Детали приобрели. Погрузили в багаж. Досталось бедному Жорке, — инженер кивнул в его сторону.
— Да, поработать довелось: немалый груз… — подтвердил Жорка, имея в виду ту ночь, когда они откопали ящики и перенесли детали в сарай. Директор понял намек Жорки и улыбнулся:
— Молодчина, Жора!
— Поистине, парень заслуживает всяческой похвалы, — присоединился к оценке директора инженер. — Не ошибся я в выборе, кого взять с собой в помощники.
— Так, говорите, детали отгрузили?
— Отгрузили, — подтвердил инженер, — хлопот было немало, но отгрузили. Через пару дней получим…
— Это хорошо… — внимательно присматриваясь к инженеру, как-то неопределенно сказал директор.
— Еще бы, — оживился инженер. — Давно бы следовало поехать. Станки бы не простаивали. Тут и я виноват малость: поздновато вспомнил, что у меня однокашник работает на металлургическом заводе в Москве главным инженером. Столько лет не виделись! Встреча была приятная и полезная.
— Так, говорите, через пару дней получим груз…
— Не более. Обещали. И я тут не поскупился: ничего не поделаешь — знаю, как нужны заводу детали… — заговорил инженер Заблоцкий, отводя в сторону глаза, не выдержав испытующий взгляд директора.
— Странно, — перебил его директор. — А мы уже получили ваш груз.
— Шутите, Иван Владимирович, — почувствовав какой-то подвох, пробормотал Заблоцкий. Он хорошо знал — директор не любит шутить.
— Да нет, Сергей Андреевич, не шучу. Получили. Вот товарищ Вишняков может подтвердить. Все три ящика, которые вы нам подготовили, мы забрали и перевезли на завод. Их было три ящика, товарищ Борковский?
— Три.
— Ну вот видите… А отчет по командировке в Москву у вас, инженер Заблоцкий, примет инспектор уголовного розыска товарищ Вишняков…
Комсомольское собрание проводили в цехе, который еще несколько дней назад называли «кладбищем станков». Теперь станки ожили. Сорок токарей получили работу.
