его. Только не был точно уверен где.
– Но больше я ничего не нашёл.
– А больше ничего и нет.
– Почему нет?
– Смотрю, тебе это действительно интересно, – пробормотал Гуннар таким тоном, что Джоэль сразу понял: тот что-то знает.
– Могу я предложить тебе что-нибудь выпить? – спросил Гуннар, когда они вошли в гостиную.
– Нет, спасибо, не стоит беспокоиться.
– Чепуха. Ко мне не каждый день гости заглядывают. Что ты хочешь?
– А что у вас есть?
– Хороший вопрос. Надо посмотреть.
Он вышел из комнаты, а Джоэль остался стоять. Если бы он мог, то сел, но все более-менее пригодные для этого места в комнате были завалены различными побрякушками. Книг тут тоже хватало, но кроме них здесь также лежали пластинки, стояли модели кораблей и валялись канаты; по стенам висели картины и рисунки – в основном на морскую тематику, – на полу высились стопки бумаг, доходившие чуть ли не до потолка, и, казалось, малейший сквозняк – и все эти горы тут же обрушатся.
В центре комнаты теснились, чуть ли не врезаясь друг в друга, предметы мебели, совершенно разные по стилю, словно их выдернули из двух гарнитуров: первый – в весёлый цветочек, второй – в строгих чёрных тонах. Под один журнальный столик был задвинут другой, меньшего размера, а напротив окна стоял крепкий письменный стол, которому по своей конструкции посчастливилось не походить ни на один из гарнитуров.
– Кажется, у меня оставался лимонад, – донёсся из кухни голос Гуннара.
– Хорошо, – крикнул Джоэль.
Осторожно обойдя стопки бумаг на полу, он подошёл к письменному столу, где стояла чёрно-белая фотография. Молодые мужчина и женщина обнимали друг друга, стоя в самом центре целого моря людей; воздух пестрел конфетти. В мужчине Джоэль сразу же признал Гуннара, хотя на фотографии тому было лет двадцать, не больше. Выглядел он настоящим красавцем, женщина тоже была хороша собой, и у обоих были добрые, лучистые глаза.
Про глаза Джоэль подумал непроизвольно. Такого он никогда раньше за собой не замечал. Это началось после того, как Элизабет сказала ему, что у него глаза Джонатана. Чем больше он смотрел после того разговора на себя в зеркало, тем труднее ему становилось описать их (за исключением того, что они становились ещё чернее, пока он их изучал). Но об этой паре молодожёнов легко можно было составить мнение по глазам: если бы была возможность выбирать родителей по фотографии, то Джоэль не задумываясь выбрал бы их.
– Седьмое мая сорок пятого года, – сказал Гуннар, входя в комнату.
В одной руке он держал чашку кофе, в другой – стакан лимонада. Он протянул его Джоэлю:
– Надеюсь, не просрочен. Я не знаю, как долго он простоял в холодильнике.
Джоэль сделал глоток: напиток оказался испорченным, но не настолько, чтобы не пить его совсем.
Гуннар убрал с дивана в цветочек гору папок и пригласил Джоэля сесть.
– Я не знал семью Андерссонов лично. Мы вращались в разных кругах. Понимаешь, о чём я?
– Не совсем, – честно признался Джоэль.
Было что-то такое в жилище старика, от чего Джоэлю не хотелось притворяться, что он понимает больше, чем есть на самом деле.
Он уселся на диван, а Гуннар принялся расчищать кресло, чтобы освободить себе место.
– Есть люди, которые живут тем, что работают, а есть те, которые живут тем, что другие на них работают. Эти две группы никогда друг с другом не пересекаются. Как учитель с учеником. Они не ровня друг другу.
Гуннар попытался найти на лице Джоэля признаки понимания.
– Короче говоря, друзьями мы не были, – резюмировал он, и это Джоэль понял. – Сколько поколений твоей семьи жило в Уддвикене? – спросил Гуннар, наконец-то усевшись.
Джоэль призадумался. Его мама родилась здесь. Скорее всего, его бабушка с дедушкой тоже, но в этом он не был точно уверен. Больше он ничего не знал. Как мог он объяснил это Гуннару и задал ему тот же вопрос.
– Одно поколение, – ответил Гуннар. – Мы переехали сюда после войны. Тогда здесь водились рыба и деньги. Я плавал на рыболовецких судах, а Ингер работала в школе.
– В школе Уддвикена? Я как раз учусь в ней.
– Я знаю, – по-дружески улыбнулся Гуннар, а Джоэль понял, что сморозил глупость. Как он мог забыть, что именно там они и встретились. – Это Ингер создала библиотеку. Вот почему я прихожу туда. Раз в неделю.
– Она умерла?
Гуннар прищурил глаза.
– Она дышит. И сердце у неё бьётся. Но она не знает, кто она или кем была раньше. Она сошла с ума.
– Она здесь?
– Слава Богу, нет. Она у себя дома.
– И как долго она такая?
– Как долго… – он тихо посчитал про себя. – В ноябре будет девять лет.
– Вы её навещаете?
Гуннар кивнул. Выглядело это как «да»,
