Ян рассказывал Витьке, что Кличис выступает со смешанной группой. Вместе со львами работает гималайский медведь Тим.
Он появился у Кличиса два года назад совсем маленький, у него ещё и шерсти-то не было, один мягкий как пух подшёрсток.
— Тоже молочко сосал из соски. Как дитё, — говорил Ян, — а теперь такой большой — у-у! Гора! И сильный. Сильнее Цезаря.
— Ну да, сильнее! Лев — царь зверей. Он самый сильный, — протестовал Витька.
— Ха, царь! Тим этого царя всегда лупил. Цезарь — драчун, одного Тима боится.
Всё-таки Ян был удивительный человек. Большущий, с медленными, неторопливыми движениями, он был, по Витькиным понятиям, уже довольно старый. Но вот что странно: каким-то непонятным образом сумел он поставить дело так, что Витька чувствовал себя с ним на равных.
Ян умел слушать.
Витька не знал ещё, что это талант — уметь слушать. Не себя слушать, а других. Не так-то это просто, как кажется.
Витька слышал, как он разговаривает со своими зверями. Будто они всё понимают. Будто они его друзья. Как люди.
И когда Ян рассказал однажды давнишнюю историю о морских львах, Витька во многом разобрался.
Он узнал, что Яна и ещё многих хороших людей, может, и в живых-то сейчас не было бы, если бы не один очень смышлёный и славный зверь.
И ещё Витька понял, какой человек Ян, — очень хороший, смелый и добрый человек, дружбой с которым любой может гордиться.
Очень давно, целых двадцать три года назад, когда Витьки ещё и на свете-то не было, перед самой войной Ян работал в минском цирке.
Был там в то время знаменитый на всю страну аттракцион «Морские львы и купальщицы». Очень праздничный, красивый и сложный номер.
Манеж превращался в бассейн, и в нём в разноцветных лучах прожекторов плавали угольно-чёрные глянцевитые морские львы и девушки в светлых купальниках.
Они не просто так плавали — лишь бы поплавать, — львы были дрессированные, а девушки — отличные спортсменки.
Львы и девушки под музыку кружились в воде, ныряли, играли в мяч, и это было очень здорово. Ян говорил, что это было похоже на балет. Ничего подобного во всём мире ещё не видывали. Зрители кричали от восторга. Каждый день в цирке был аншлаг.
Ян помогал дрессировать морских львов. Он сказал Витьке, что до сих пор считает их самыми ласковыми и умными животными на свете.
— Я был чуть-чуть старше тебя, Витька, такой молодой! И эта — ни-ни, совсем не был, — добавил Ян и пощёлкал пальцем по маленькой лысинке на макушке.
А потом началась война. 23 июня 1941 года цирк разбомбили фашисты. Чтобы спасти зверей, Ян выпустил их из аквариума, вывел через парк к реке Свислочь, и морские львы поплыли, ныряя и фырча, по течению. Они не сразу поплыли. Они не хотели уплывать, и Ян, чуть не плача, уговаривал их, а они тыкались ему в ладони усатыми мордами и жалобно мычали. Город горел. Совсем рядом в парке стали рваться бомбы, и только тогда испуганные звери пустились в путь.
Потом немцы заняли Минск. Ян не успел эвакуироваться и ушёл в партизаны.
Ян не очень-то охотно рассказывал об этом времени, но из тех немногих скупых фраз, которые Витька вытянул из него, он понял: было тогда людям так тяжко, что и сказать нельзя.
Когда Ян рассказывал о том страшном лете, лицо у него становилось жёстким и гневным.
Витька глядел на него и думал, что, наверное, с таким вот лицом стреляют во врага.
Он десятки раз читал о партизанах, о разных диверсиях, взрывах, боях. Но одно дело, когда читаешь об этом, а совсем другое, когда рядом с тобой сидит живой, знакомый тебе человек, который видел всё это своими глазами. Сам пускал под откос фашистские поезда, сутками пробивался через болота, бурелом — уходил от карателей и овчарок-людоедов. Сидит, хмурится, улыбается, трёт широкой ладонью щетинистый подбородок, и ты будто сам видишь дремучие белорусские леса и радуешься удачам, и печалишься о погибших товарищах.
И вот в это тревожное окаянное время, уже под осень, когда по утрам стеклянно похрустывал ледок в лужах, Ян встретил одного из своих питомцев — морского льва, по кличке Черныш.
Конечно, это было невероятной случайностью, но чего только не бывает в жизни! Наверное, ещё и не такое.
Произошло это довольно далеко от Минска, в тяжкие для партизан времена.
Отряд, в котором сражался Ян, получил задание: любой ценой взорвать мост через реку Птичь.
Это был проклятый мост. Казалось, выполнить задание невозможно. Слишком хорошо понимали немцы, что случится, если мост взлетит на воздух, — все воинские эшелоны, питающие фронт, шли по этой железнодорожной линии. Не будет моста — замрёт движение, узловые станции запрудят боеприпасы, оружие, солдаты. Тут-то им и дадут жару советские бомбардировщики.
Поэтому берегли немцы мост как зеницу ока. Лес вокруг вырубили подчистую. Всё пространство заминировали, опутали колючей проволокой. Круглые сутки усиленные патрули с собаками и прожекторами ходили в дозоре.
Несколько самых лучших подрывников-партизан уже погибли, пытаясь выполнить задание. Наши самолёты несколько раз бомбили его, а этот чёртов мост всё стоял, как заколдованный.
Оставался один выход: открытый бой, атака напролом. А это означало верную гибель большей части отряда.
Но задания надо выполнять. «Любой ценой», — так было сказано в приказе. И партизаны разбили у реки лагерь. Может быть, последний свой лагерь. Стали готовиться.
И тут Ян повстречал Черныша. Это было так неожиданно, что Ян на радостях чуть не утопил ведро, которым зачерпнул воду для ухи.
Он распрямился с полным ведром в руках, когда услыхал знакомое фырканье и увидел в камышах усатую морду морского льва. Ведро тут же брякнулось оземь, и голова мгновенно спряталась.
Ещё не веря себе, Ян тихонько свистнул, и Черныш тут же, торопясь, громко шлёпая ластами, рванулся к нему. Он обрадовался, как человек. Ян говорил, что лев ни минутки не колебался, он сразу же узнал его. Он обхватил ластами ногу Яна и тёрся мордой о колени, и урчал, и тряс головой. Выглядел Черныш ужасно: шкура поблёкла и покрылась лишаями, на ластах были кровоточащие трещины, на боку — глубокая рана.
Видно, не очень-то сладко жилось ему в пресной илистой воде. Под бомбами и снарядами. Совсем он был плох.
Ян до отвала накормил его рыбой. Они долго сидели на берегу. Ян разговаривал с ним, гладил его, вспоминал неправдоподобно прекрасную довоенную жизнь и чуть не плакал. Да, да! Ян сам сказал это Витьке.
— Понимаешь, Витька, он ведь ничего не понимал. Он радовался, Черныш. Шишка бросал, ловил на нос. И всё пофыркивал. Обед отрабатывал. Он работяга был. А я уже всё знал, я уже придумал. Так надо было, Витька. Тогда была война.
Потом Ян пошёл к командиру. Черныш неотступно ковылял за ним. Он не желал больше расставаться с хозяином.
Командир понял Яна с полуслова. Это была неслыханная, изумительная удача. Это был единственный шанс выполнить задание без потерь. Если не считать за потерю гибель одного смешного морского льва.
Через три дня железнодорожного моста через реку Птичь не стало. Не стало и Черныша. Он с точностью до нескольких секунд доставил взрывчатку к центральной опоре моста.
Точность — вот что было самое главное. Часовой механизм не стал бы ждать.
Но Ян не зря три дня репетировал с Чернышом этот номер. Последний номер. Самый талантливый. Самый красивый.
Витька помогал строить цирк.
Самое главное было — натянуть громадный брезентовый шатёр — шапито. Для этого установили две высоченные металлические мачты, укреплённые растяжками, и лебёдками стали подтягивать на стальных тросах брезент.
Это была очень тяжёлая и тонкая работа. Подтягивать надо было осторожно и равномерно, чтобы шатёр не перекосился, а то ничего не выйдет.
Посреди брезента было вшито толстое стальное кольцо с ушками. За ушки и подтягивали.
Полгорода сбежалось глазеть на это.
Витька носился между рабочими, помогал кричать «эх, ухнем!» и вообще всем своим видом показывал, что он здесь свой человек. И не последний.
Изредка он искоса поглядывал на своих одноклассников и видел в их глазах тихую зависть.
Сёмка Лившиц как-то попытался проникнуть на подвластную Витьке территорию, взялся тащить какую-то доску. Помочь хотел. Но Витька его прогнал.
— Иди, иди отсюда, — сказал он, — нам таких не надо. Тут серьёзное дело. Это тебе не кирпичи подкладывать.
— Ну хочешь, я тебе «Кровавую руку» дам? — жалобно сказал Сёмка.
— Некогда мне глупостями заниматься, — ответил Витька, — мне со львами работать надо.
Сёмка тихо охнул и подчинился, ушёл, пробормотав напоследок:
— В школе только и было разговоров, что о цирке.
И главным специалистом, непререкаемым судьёй во всех спорах был Витька.
