Мама ничего не сказала на это, как бы соглашаясь со словами отца. А Атс до слез пожалел бедного петуха, особенно потому, что именно он, Атс, заставил петуха так яростно ненавидеть черный сюртук, что и привело его к гибели.
— А если бы у петуха из клюва не пошла кровь, он бы все равно умер? — спросил он у мамы.
— Нет, тогда бы не умер, петухи живучие, — сказала мама.
— Надо же было крови пойти! — вздохнул Атс немного погодя.
И долго-долго, входя в дом и выходя из него, старался не ступать ногой на широкий камень, под которым покоился храбрый петух, так упрямо боровшийся против всех и вся, окрашенных в черный цвет. Больше того! Когда Атс видел или слышал, как отец с размаху ставит на камень, покрывавший могилу петуха, свой подкованный каблук, он чувствовал в ушах и груди какую-то щемящую боль. А мама, как будто догадываясь о чувствах Атса, с этих пор почти всегда стелила перед порогом свежие еловые ветки, которые меняла каждые два-три дня. Она объяснила, что так не заносится песок в дом, но Атсу казалось, будто она говорит, что так бедному петуху мягче лежать и он меньше чувствует кованые каблуки отца.
Вот такая история приключилась с пестрым петухом, сын которого распевает теперь на радость курам. Атс дразнит петуха так же, как дразнил его отца, погибшего, когда его сын был еще в яйце, которое высиживала курица. По черный сюртук Атс уже больше никогда не трогал — он боялся, что если молодой петух научится ненавидеть все черное, как ненавидел старый, он может умереть такой же ужасной смертью, какой умер его предшественник, и его тоже похоронят где-нибудь под порогом в назидание будущим петухам.
* * *
Вот почему Атс не очень надеялся на то, что петух станет своим пением вовремя будить его, если он захочет просыпаться по утрам раньше мамы. Пусть уж лучше все останется по-прежнему: мама будет, подниматься спозаранку, иногда вместе с солнцем, иначе ей не справиться с делами, а Атс — только тогда, когда солнце уже стоит высоко над лесом. Теперь ведь уже ему и терять нечего: что особенного могло случиться рано поутру, если Мосса и Пийтсу уже выяснили свои отношения.
И в самом деле, все теперь пошло как по проторенной дорожке: каждый день Мосса и Пийтсу играли вместе ранним утром, поздно вечером или в полдень, это зависело от обстоятельств и от их настроения и от того, позволяло ли свободное время Пийтсу повозиться с лисенком. Потому что игра с Моссой была далеко не единственным ее занятием. Кроме нее, у Пийтсу была еще куча всяких дел: она рыскала по деревне, все обнюхивая, на свой страх и риск выслеживала зайцев и птиц, хотя это было ей строго-настрого запрещено, сидела или лежала на обочине дороги, наблюдая за всеми, кто проходил или проезжал мимо. Пешеходы ее не особенно интересовали, зато когда мимо с грохотом проезжала какая-нибудь телега, для Пийтсу не было большей радости, чем прыгать и лаять под самым носом у лошади, помня, однако, о том, чтобы не попасть ей под ноги. Лошадь может больно ударить, это Пийтсу знала с давних пор. Года два назад такая беда с ней уже случилась. К счастью, дело было зимой и землю покрывал мягкий снег, не то Пийтсу, чего доброго, погибла бы раньше срока, как пестрый петух, которого лесник ударил палкой по голове. Пийтсу знала, что бегать и лаять сзади телеги или саней не следует, особенно нельзя было слишком близко приближаться к ним, потому что тогда кончик кнута с завязанными на нем узлами мог так хлестнуть ее по носу, что искры из глаз посыплются.
Но самым большим удовольствием для Пийтсу было ходить с лесником в лес. Это было запрещенное удовольствие, и Пийтсу редко удавалось насладиться им. В лесу было много интересных зверей и вообще разных разностей, много сладких и острых запахов. В лесу были зайцы, белки, всякие птицы — большие и маленькие, а кроме того, ежи, мыши, лягушки, кузнечики и даже змеи. Они поднимали голову и шинели, как только Пийтсу подбегала к ним. От всего этого собака приходила в неистовство и носилась как безумная среди кустов и деревьев, так что лесник, который боялся потерять ее из виду, то и дело свистел и звал ее.
Из лесного похода Пийтсу возвращалась домой мокрая и грязная, с высунутым от усталости языком. В таком виде она являлась к Моссе и укладывалась под елкой или где-нибудь поблизости. Мосса бросалась к ней навстречу и с любопытством обнюхивала ее со всех сторон, как будто хотела по запахам определить, где побывала Пийтсу. Лесные запахи очень сильно действовали на Моссу, лисенок приходил в крайнее возбуждение, начинал взволнованно бегать на цепи, как будто тоже хотел гуда, откуда Пийтсу принесла с собой все эти чудесные запахи, которые он учуял в ее длинной взъерошенной шерсти и вокруг тяжело дышащей пасти. Иногда Мосса, обнюхав Пийтсу со всех сторон, садилась возле нее и принималась тихонько скулить. Однажды Атс услышал ее и спросил:
— Почему ты скулишь? Что с тобой?
Но Мосса, не обращая на него внимания, продолжала повизгивать.
— Разве Пийтсу не хочет сегодня с тобой играть? — не отставал от лисенка Атс и тут же пояснял — Пийтсу устала, Пийтсу хочет спать, она ходила далеко в лес. Но ты не грусти, дорогая Мосса. Если папа и Пийтсу еще когда-нибудь отправятся в лес, мы с тобой тоже туда пойдем. Вот только как я сниму твою цепь со стены?
Дело это было немаловажное: как снять цепь со скобы, вбитой в бревно? Атс долго ломал над этим голову. А сам стал приучать лису ходить на цепочке. Но Моссе не нравилось, что Атс держится за ее цепь. Она любила сама перебегать с места на место, так что цепочка звенела на весь двор.
Однажды отец увидел, как Атс возится с цепью, и, рассердившись, сказал ему:
— Оставь цепочку в покое, парень!
— Так я же ничего плохого не делаю, я только хочу научить Моссу ходить на цепи, — оправдывался Атс.
Очевидно, ответ был такой, как надо, потому что отец больше не стал выговаривать Атсу, он подошел к нему и спросил:
— Значит, ты думаешь, что лисенок будет ходить на цепи, как собака?
— Я хотел научить его, но видишь, он не ходит, упирается, — проворчал Атс и подергал за цепочку.
— Так ты делаешь ему больно, — сказал отец. — Давай-ка цепь сюда, я сам попробую.
Теперь отец сам стал возиться с Моссой. Однако и у него дело не пошло. Наконец мама тоже подошла посмотреть, что мужики — так она их называла — делают с бедным лисенком. И сразу поняла, что не мужики что-то с ним делают, а он с ними: чего они только не придумывали, чтобы заставить его сдвинуться с места. И Пийтсу, конечно, тоже была тут как тут, она помогала мужикам советом, прыгала и визжала, как будто вся эта история невесть как смешила и радовала ее. Хорошей забавой казалось это и всем остальным, только лиса оставалась печальной и даже начинала сердиться — того и гляди, вцепится в руку того, кто посмеет дотронуться до нее. Даже своего закадычного друга Пийтсу она сейчас ненавидела и скалила свои белые зубы.
— Так из этого ничего не получится, — промолвила наконец мама, — предоставьте дело мне, я сама попытаюсь ее научить, когда принесу ей поесть.
Лисенка оставили в покое. Но Атса по-прежнему мучил все тот же вопрос, и он спросил у отца:
— Если мама научит лисенка ходить на цепи, ты возьмешь его в лес?
— Там видно будет, — ответил отец.
— А как ты снимешь цепь Со стены? — продолжал допытываться мальчик, потому что это и было самое главное.
— Ну уж как-нибудь справлюсь, — неопределенно ответил отец.
— Наверно, вытащишь скобу из стены? — спросил Атс.
— Зачем же сразу скобу вытаскивать? — в свою очередь спросил отец.
— Значит, разобьешь одно звено в цепочке? — расспрашивал мальчик.
— Незачем его сразу разбивать, — ответил отец уклончиво.
— Что же ты тогда сделаешь? — не отставал мальчик.
— Видно будет, когда до дела дойдет, — проговорил отец, — Чего нам раньше времени голову ломать, может, лиса и не захочет ходить на цепи, вот и все разговоры ни к чему.
— Она непременно захочет, — уверял мальчик и опять стал приставать к отцу, чтобы тот сказал, как он будет снимать цепь со стены.
Но отец будто замок на рот повесил, и Атс так и не узнал его тайны. Наверно, поэтому ночью ему приснился странный сон: лиса послушно ходила на цепи, но никто не умел снять цепь со стены — ни мама, ни папа, ни он сам, Атс. Тут подошли какие-то чужие люди, поглядели, посовещались и, качая головами, ушли. Последним пришел какой-то маленький старичок — с длинной черной бородой, весь лохматый и даже немного похожий на Пийтсу. Он тоже рассматривал цепь, придумывал разные способы, как снять ее со стены, и наконец сказал отцу так четко и ясно, что даже Атс услышал: «Придется сломать дом».
Отцу это предложение, очевидно, показалось вполне разумным и естественным. Он подозвал маму и сказал ей так же четко и ясно: «Придется сломать дом».
Мама повторила эти слова Атсу, и тот очень обрадовался тому, что дом будут ломать: по крайней мере, он увидит тогда, как он сделан. И они все сообща принялись ломать дом. Но тут сон стал каким-то бессвязным, все смешалось, и так продолжалось до тех пор, пока дом или что-то другое с грохотом не обвалилось. Атсу стало так страшно, что он проснулся. Еще в полусне он услышал слова мамы:
