— Стоп лебедка! — скомандовал боцман Темину.
— Есть! — Темин и без команды уже остановил барабан и с нетерпением заглядывал за корму: что там да как.
Костя Слизков, увидев мину над депрессором, сдвинул бескозырку на лоб и почесал затылок.
— Эх, мать честная! Вот это номер! — Он с любопытством глянул на Володьку. — Молоток ты, юнгаш!
«Молоток» — это у Кости высшая похвала.
Володька пропустил реплику минера мимо ушей. Он всецело был занят хлопотами у трала.
— Отпустить буксировочный! — крикнул с мостика Приходько. — Боцман, прикажите потравить.
Буксировочный — это трос, которым трал соединен с кораблем.
— Трави! — приказал боцман Темину.
Тот отпустил стопор, и барабан лебедки осатанело закрутился в обратную сторону.
Трос под тяжестью собственного веса стал уходить под воду. Депрессор и мина тоже погрузились на глубину.
— Самый малый вперед! — скомандовал Приходько.
Конечно, теперь нужно было отойти от мины, и как можно дальше. Поскольку она застряла в головной части трала, отделаться от нее будет не так-то просто.
Взбудораженная винтом, забурлила вода за кормой. «Галс» медленно, мягко двинулся с места, набирая ход.
— Кажется, пронесло, — шепнул сам себе боцман.
Деловито насупив брови, он с тревогой продолжал наблюдать за уходящим под воду тралом.
И тут море за кормой вздыбилось. Из воды в считанные секунды выросла коническая башня высотой с многоэтажный дом, увешанная гирляндами серебристых струй. На мгновение она зависла в воздухе, заслонив собой весь белый свет, затем с треском рассыпалась. Изнутри ее, как из кратера огнедышащего вулкана, полыхнуло пламя, вылетели камни, куски железа, комья грязи.
— Полундра! Ложись! — истошно крикнул Костя Слизков и первым рухнул на палубу.
Рядом с ним за лебедкой распластались боцман и Темин. Вахтенный комендор, стоявший у кормовой пушки, спрятался за тумбу. Володька плюхнулся пузом на канатную бухту и прижался к ней, как к спасительнице. Во рту у него сразу стало сухо, сердце билось по-воробьиному. Он с трудом удерживал себя, чтобы не вскочить и не побежать куда глаза глядят.
Упругая воздушная волна прокатилась над палубой. В корму плеснул огромный гребень, обдав тяжелыми брызгами. Какая-то неведомая сила попыталась оторвать Володьку от спасительной бухты и подбросить вверх, но он держался крепко.
Над головой просвистели осколки. Они со скрежетом впивались в борт тральщика, пробивая листовую сталь обшивки. И одновременно в перепонки ударила пронзительная трель звонков громкого боя.
«Аварийная тревога!» — донесся словно издалека мегафонный голос Приходько.
Первым вскочил на ноги боцман.
— Встать! — рявкнул он.
«Почему аварийная?» — недоумевал Володька, все еще прижимаясь к бухте. Вставать ему не хотелось.
Мигом очутились на ногах Костя Слизков и Федя. Выглянул из своего укрытия и комендор. А Володька продолжал лежать.
— Вова, бока отлежишь, — на ходу съязвил Костя. — Учти, специального предложения не будет.
«Что это со мной?» — кольнула мысль. Володька все же поднялся, подтянул брюки.
— Да я… уже… — Виновато зыркнул на боцмана: не заметил ли тот его нерасторопности?
Но боцману было не до него. Вместе с Теминым и Слизковым он стоял на корме, у самого края, и что-то внимательно рассматривал за бортом. У всех троих был озабоченный вид.
— Все, амба, — махнул рукой боцман. — Был трал — нет трала. Пропал ни за понюшку.
— Ну… бывает, — сдавленным голосом выдавил Темин. — Ладно, в мертвую зону попали. Могло и хуже.
— Типун тебе, — рассердился боцман. — Вооружение жалеть надо. Трал-то совсем новый был, только получили.
— Ничего, наладим другой, — успокоил его Слизков. — У нас в запасе еще два. А поработал он не зря, все-таки четыре штуки вытралил. И погиб не за просто так, пятой-то тоже каюк.
Володька подошел, глянул за срез кормы. Размочаленный конец буксирного троса беспомощно волочился по воде. А от трала, который он недавно тащил, не осталось и следа. Только два буйка маячили вдалеке.
«Погиб в бою», — грустно подумал Володька, как о человеке.
«Боцман, докладывайте: что там у вас? — послышался с мостика голос командира. — Все целы?»
— Все, товарищ командир, — с готовностью доложил боцман.
«Повреждения есть?»
— Отдельные осколочные пробоины. Потерян трал. Разрешите поставить новый?
«Подождите, боцман. Сначала выясните обстановку в машинном. Довгань почему-то молчит. Пошлите к нему кого-нибудь».
Только теперь все обратили внимание, что «Галс» движется вперед лишь по инерции. Двигатели не работали.
Боцман посмотрел на моряков, стоявших около него.
— Разрешите юнгу Чистякова?
«Добро», — согласился командир.
Услышав свою фамилию, Володька насторожился.
— Юнга! — Боцман вперился в него. — Приказ слышал?
— Так точно. — Володька напружинился, словно внутри у него заработал скрытый механизм.
— Дорогу в машинное знаешь?
— Знаю.
Еще бы! Сколько раз к машинистам по старой дружбе лазал. Втихую от Довганя.
— Действуй! Наверное, у них связь повредило. Выясни и доложи. И чтобы бегом туда и обратно.
— Есть!
Машинное совсем рядом, за ближайшей надстройкой. Володька помчался туда.
«А ведь там Довгань», — мелькнула мысль. После памятного случая Володька старался избегать встреч с невзлюбившим его мичманом.
Массивная дверь поддалась не сразу. Пришлось навалиться всей силой и подергать, прежде чем удалось открыть. Трап, ведущий вниз, преодолел, не касаясь ступенек, скользя руками по отполированным поручням. Так Корытов научил.
Еще на трапе Володька почувствовал запах дыма. В машинном его обдало жаром. Из глубины отсека доносился плеск воды, приглушенные голоса. Тускло светила аварийная лампочка. Прямо под ней поблескивали невысокие, стелющиеся языки оранжевого пламени. Противно пахло гарью.
«Пожар! — Юнга невольно остановился, попытался определить, что горит. — А где же мичман Довгань? И Сухова со Степаном не видать».
Оставив входной люк открытым, он осторожно спустился на нижнюю платформу. И на миг замер в нерешительности.
Горел левый двигатель. Огонь растекался по кожуху. Рядом ничком, уткнувшись головой в фундамент, лежал мичман Довгань. Володька узнал его по кителю, на котором блестели золотистые нашивки.
«Ранен или убит?» — больно кольнуло сознание.
— Товарищ мичман! — Володька в испуге склонился над механиком и тронул его за плечо. — Что с вами? Очнитесь!
Довгань не отвечал.
Поднатужившись, Володька с трудом перевернул его на спину. Довгань застонал, зашевелил губами, чуть приоткрыл веки.
«Живой! — обрадовался Володька. — Пойти наверх, доложить?» Но он тут же отбросил эту мысль.
Хорош он будет, если оставит мичмана вот так, одного, рядом с огнем. А старшина Сухов, Степан — что с ними? Ведь это их голоса доносятся откуда-то. Может, и они в беде?
Нет, уйти нельзя.
«Пожар гасить надо!» — спохватился Володька.
Он торопливо скинул бушлат и бросил на горящий кожух двигателя, стараясь накрыть пламя.
Нестерпимо жгло руки, припекало лицо. Едкая гарь назойливо лезла в ноздри, щипала глотку. Дышать было нечем, боль пронизывала тело.
Но юнга упрямо бился с огнем. Он снова и снова остервенело кидался на злые языки пламени, сбивая их, подминая под себя, безжалостно уничтожая.
И огонь сдался. Оранжевые языки на двигателе стали возникать все реже и наконец исчезли совсем. Лишь дымные ручейки струились кое-где над раскаленным металлом.
Володька в изнеможении остановился, рассеянно вытер пот, размазав на лбу и щеках пятна копоти. И тут вспомнил о мичмане. Присев на корточки, он осторожно провел ладонью по лицу Довганя, приговаривая:
— Товарищ мичман, очнитесь!.. Прошу вас, товарищ мичман!..
Голос у Володьки звучал настойчиво, требовательно и в то же время тревожно, умоляюще.
Довгань шевельнулся, открыл глаза. Пристанывая, попытался встать на ноги, но не смог. Сидя повел помутневшим взглядом. И в изумлении уставился на Володьку.
— Юнга? — Довгань осторожно ощупал голову и поморщился от боли.
У Володьки что-то екнуло внутри.
— Я, товарищ мичман, — не скрывая радости, ответил он. — Вам помочь?
— Как ты сюда?.. — Довгань не произнес слово «попал», а лишь показал глазами сверху вниз.
— Командир послал. — Володька постепенно успокаивался, приходил в себя, говорил внятнее. — Узнать, что тут… Не отвечали вы…
— Да… не мог… — Довгань снова потрогал голову и поморщился, увидев на ладони пятна крови. — Крепко меня садануло. Головой, видать, ударился.
— Ничего, пройдет, товарищ мичман, — все больше воодушевлялся Володька. — Может, забинтовать?
