Учитель Керн рассказывает нам про разные породы кур. Оказывается, есть куры с совсем голыми шеями, есть маленькие куры — их называют карликовыми, а есть и совсем большие. Мне приходит в голову, что я никогда не видел, чтобы наш солдат пил сырые яйца. «Наверно, он их продал», — думаю я.
— Тинко, как называется самая крупная порода домашних кур?
— Фар… фарфоровая порода… — запинаясь, отвечаю я.
— Ты не слушаешь, Тинко. Фарфоровая — это порода карликовых кур. Самая крупная порода кур — брама.
Фриц дергает меня за штанину.
— А у нас самая большая курица — это петух, — шепчет он.
— Они кривые яйца несут, — отвечаю я ему.
— Внимание! — раздается вдруг голос учителя. — Кимпель и Краске заняты очередной глупостью.
Весь класс смотрит на нас. Фриц пригибается.
— Садись, Тинко, — говорит мне с укором учитель.
Как же это я ничего не знаю про домашних кур? Обидно как-то. Я с нетерпением жду, когда учитель Керн спросит, кто еще что-нибудь знает про домашних кур.
Я поднимаю руку. Сейчас я докажу, что учитель Керн не по правилам держит своих кур.
— Щупать кур неприлично. Надо привязать им к крыльям бирки с номерами, чтобы видно было, какая курица сколько снесла яиц. А потом это надо записать в записную книжку.
— Откуда ты это знаешь, Тинко? — спрашивает учитель.
— Так наш солдат делает.
— Ты хочешь сказать: твой отец?
— Да, он.
Стефани тянет вверх руку и щелкает пальчиками. Она, видите ли, тоже что-то знает про домашних кур, и ей приспичило именно сейчас рассказать об этом.
— Стефани, а ты что знаешь про домашних кур? У вас разве есть свои куры?
— Нет, у нас нет своих кур. И вовсе в записную книжку записывают не только для того, чтобы знать, какая курица снесла яйцо.
— А для чего же?
— Через месяц или через несколько месяцев надо подсчитать все яйца. И тогда узнаешь, какая курица самая ноская. От нее-то и выводят цыплят. А когда цыплята вырастут, они будут нести столько же яиц, как их мать.
— Так постепенно можно добиться увеличения носкости кур — добавляет учитель. — Правильно, Стефани. А откуда ты это знаешь?
Стефани покусывает нижнюю губу и глядит в мою сторону.
— Ты прочитала об этом в книжке?
— Нет, я не читала об этом в книжке. Это солдат, который вернулся у Краске, так рассказывал.
Теперь-то я знаю, куда наш солдат ходит по вечерам и куда наши яйца деваются!
На следующей перемене мы играем в игру, которая называется: «Сидела Лиза одна на камешке». Стефани — Лиза. Она сидит на камне и за обе щеки уплетает бутерброд с яичницей. Все остальные ребята ходят вокруг и поют: «Сидела Лиза одна на камешке, сидела Лиза…» Нет, не буду я с ними играть, покуда Стефани — Лиза…
Картошки остается все меньше и меньше. В апреле каждую картофелину охватывает нетерпение: она хочет поскорее спрятаться в землю. А если не делать так, как она хочет, то она сама напоминает о себе и прорастает. У картофелины показываются бледные, малокровные ростки, которые торчат, словно указательные пальчики. Скотине нельзя есть эти ростки — они ядовитые. Так картошка защищается: она требует, чтобы ее поскорей закопали.
Как только картошка попадает в землю, она начинает, словно маленький карлик, трудиться в темноте. Все картофелины посылают свои корни-щупальцы поглубже в землю — проверить, нет ли где поблизости хорошо растворившегося свиного навоза. И только они его найдут, как тут же на радостях вывешивают темно-зеленые листочки-флажки. Люди говорят тогда: «Картошка хорошо поднялась».
Сперва картошка строит себе гнездо. Потом у нее родятся дети. Когда мы осенью копаем картошку, мы иногда находим совсем маленькие клубни. По ним сразу видно: они только что родились. Но попадаются и картофелины, которые больше, чем сама мать. А та теперь уже старая-престарая. Кое-где она совсем сгнила, смешалась с землей. Это все потому, что ей пришлось выкормить так много маленьких детей.
В землю картошка попадает по-разному. Есть у нас в деревне люди — так те, когда идут сажать картошку, берут сердцевидную тяпку на коротком черенке. Для семенного картофеля они повязывают себе мешок на живот. Мешок, конечно, очень тяжелый, он так и тянет их книзу. Согнувшись в три погибели, женщины медленно двигаются по пашне. Тяпку надо загнать в рыхлую землю и чуть-чуть принять на себя, затем вынуть из мешка картофелину и опустить ее позади тяпки в лунку. Теперь стоит вытащить тяпку, и земля, которую она придерживала, засыплет картофелину. Женщина, с мешком на животе, шагает дальше и своими деревянными туфлями затаптывает лунку. А картошка сидит в лунке и радуется, что она наконец-то попала в землю! Женщина потирает заскорузлой рукой спину и пригибается все ниже и ниже. Вечером, плетясь домой, то одна, то другая вздыхает: «Ох ты, боже мой!» Особенно тяжело задавать коровам корм: никак спину не выпрямишь! Некоторые так и остаются на всю жизнь скрюченными.
Но есть и другие люди — так те картошку вот как сажают. Впереди всех идет мужик. У него в руках дырокопатель, очень похожий на большущий деревянный гребень. В гребне четыре зубца. Бывает, что наконечники зубцов обиты жестью или железом — это чтоб им легче было делать дырки в глинистой почве. Мужик поднимает огромный гребень и всаживает его в землю, потом вытаскивает, а в земле видны теперь четыре круглые лунки. К вечеру у него так руки устают, что висят, точно плети. Он их даже и не чувствует совсем. Чтоб они отошли, он их натирает муравьиной кислотой — кислота размягчает мускулы. Все равно на следующее утро руки хочется оставить дома, в постели. Но этого нельзя — надо делать новые круглые лунки, пока вся картошка не окажется в земле.
Женщинам, которые шагают за мужиком и сажают картошку, немного легче: им не надо работать тяпкой. Им нужно только бросать картошку в готовые лунки, но все равно идти приходится согнувшись: мешок с картошкой, привязанный к животу, перетягивает.
Не только женщины, но и малые ребята тоже сажают картошку. Правда, мешки у ребят не такие тяжелые, но зато ведь и сил у них меньше. Им часто приходится бегать на край поля и снова наполнять мешки. От этого и от затаптывания лунок они устают. К вечеру все валятся с ног от усталости: и мужики, и женщины, и дети.
У кого есть своя лошадь, тот сажает картошку позади плуга. Лемех выворачивает пласт земли, а женщины идут за плугом и вдавливают картошку в стенку борозды. Те картофелины, которые скатываются в борозду, надо поднять и вдавить в стенку, а то они окажутся чересчур глубоко в земле. Картошке тогда придется много работать, чтобы пробиться; она устанет и забудет вывесить зеленый флажок. Она задохнется под землей и сгниет, так и не народив маленьких картофелин.
Мы сажаем картошку за плугом. Так дело идет скорей, чем тяпкой или дырокопателем. Идет оно так быстро, как того хотят дедушка и наш Дразнила.
— Вообще-то не дай бог, но нынче хотела бы я, чтоб на него хромота напала! — со вздохом говорит бабушка, и непонятно, о ком это она: о дедушке или о мерине?
С утра и почти до самого вечера бабушка и наш солдат сажают картошку. Теперь я пришел им помогать. Считается, что я отдохнул и пришел со свежими силами. Дедушка погоняет Дразнилу. Не успеваем мы засадить одну борозду, как уже слышим фырканье гнедого у нас за спиной.
— Загоняешь ты нас совсем, дед! — стонет бабушка.
Но дедушка неумолим. Он боится, как бы не отстать от других. На что бы это было похоже? Август Краске — и отстал с картошкой!
Лемех снова закидывает землей борозду, в стенке которой сидит картошка, и сразу же выворачивает новую. Нам надо переходить на другую сторону поля. Фыркая, Дразнила наступает нам на пятки. Слышно, как дедушка то и дело погоняет его: «Ну, пошел, пошел!»
Из лесу выползает сумрак. На опушке сидят дикие кролики. Им хочется поскорей на поля. Мы мешаем им приняться за ужин. Небо уже начинает темнеть. На самой макушке сосны сидит серый дрозд и напевает свою песенку. Бабушка опускается на землю и стонет.
— Бабушка, ты что?
— Нет моих сил больше, Тинко!
Я подбегаю к бабушке и хочу ей помочь. С другого конца поля к ней подходит наш солдат. Вместе с ним мы доканчиваем бабушкину борозду. А бабушка сидит и плачет. Позвякивая, приближаются дедушка и Дразнила.
— А ну вон из борозды, а то завалю! — кричит дедушка.
— Вот хорошо бы! — стонет бабушка и пытается подняться.
Но снова падает, точно подломившаяся ветка бузины. Из ее мешка выкатывается несколько картофелин. Наш солдат отвязывает его. Сама бабушка не может выпрямиться. Солдат поднимает ее, относит к краю поля и сажает между цветами дикой редьки и анютиными глазками.
— Хватит, кончай! — кричит он дедушке.
— Тпрр! — останавливает дедушка Дразнилу и выпрямляется.
